— А военная история у села, увы, богатая, — со вздохом продолжала старушка, когда гости насладились вкуснейшими драниками со сметаной, а Саша попросил маму Лину обязательно записать рецепт. — Тут неподалёку и кладбище солдат, погибших в Первую мировую, а в Великую Отечественную нацисты уже в первый месяц уничтожили здесь почти две тысячи евреев… А вы ищете кого-то? Родственников? — тактично понизив голос, спросила хозяйка.

— Да, родственников, — поспешила ответить Лина.

Старушка понимающе покивала головой:

— Бои здесь были тяжёлые… Пограничники, мальчишки совсем, все до одного полегли…

Поблагодарив за рассказ и гостеприимство, путешественники отправились осматривать окрестности. Доехать до реки не получилось: требовались специальные пропуска — граница всё-таки, поэтому пришлось бродить по посёлку, в котором, по словам хозяйки дома, мало что сохранилось с тех давних времён, разве что её собственная изба да пара каменных строений: церковь и здание администрации, да и те долго восстанавливать пришлось…

Брысь, семенивший рядом с Сашей на поводке (по настоянию мамы Лины, опасавшейся, что кот может организовать собственное расследование и убежать в неизвестном направлении), узнал и площадь, и церковь, и каменное здание с высоким крыльцом — он видел их в своём сне…

Драники — картофельные оладьи (белор. дранікі, от слова «драць» — то есть тереть, обдирать слоями на тёрке), являются неотъемлемым атрибутом белорусской кухни.

Ехать в грузовике было непривычно и тряско. Плотная ткань тента почти не пропускала свет, и Альма не отрывала взгляда от не загороженной брезентом полоски у заднего борта. Сквозь неё мелькала укатанная колёсами пыльная грунтовая дорога. Иногда грузовик подпрыгивал на ухабах, и тогда Альма могла видеть бампер следующей за ними машины — колонна шла плотным строем. Руки военного крепко держали её за поводок, словно человек знал, что ослабь он хватку и овчарка тут же рванётся в этот узкий просвет.

Все собаки, а их в грузовике находилось не меньше двух десятков, были в намордниках, и пообщаться с ними у Альмы не получилось бы, даже если бы она и сделала такую попытку. Но она взглянула на них только раз, когда её затащили в машину, машинально отметив их количество и такую же, как у неё, породу. Её мысли были с оставшимися у реки Мартином и Диной, живы ли они, удалось ли пограничникам отбить атаку?.. Она прислушивалась к своему сердцу, рассчитывая, что оно подскажет ответ. Но сердце отвечало лишь громким тревожным стуком, сквозь который до ушей долетал разговор её «похитителя» с соседом.

— И чья же это красавица, товарищ лейтенант? — спросил военный, помогавший затаскивать её в грузовик.

Несмотря на определённое внешнее сходство, обоснованное породой, Альма выделялась среди остальных овчарок ухоженной шелковистой шерстью, да и золотистые заклёпки-звёздочки на кожаном ошейнике имелись только у неё.

— Пока не знаю. Одна бегала.

— Может, потерялась у кого из начальства? На наших не похожа. Вон ошейник какой роскошный. Да и пахнет как-то… — сосед потянул носом, — духами, что ли…

Пахла Альма дорогими шампунями, которыми её регулярно мыла хозяйка, из-за чего даже ссорилась с мужем. Сергей Анатольевич считал, что собака должна пахнуть собакой. А хозяйка настаивала на том, что в квартире не должно быть запаха «собачатины», тем более когда в продаже есть хорошие современные средства для ухода за шерстью и зубами.

— Выясним, как до места доберёмся.

Грузовик замедлил ход, а затем и вовсе остановился. Сразу стали слышны новые звуки: топот сапог, стук деревянных колёс, детский плач, всхрапывание лошадей… Лейтенант приподнял край брезентового тента — их колонна остановилась перед выездом на шоссе, насколько хватало глаз запруженном людьми: красноармейцами, среди которых было много раненых, и гражданскими. Последние шагали рядом со своими телегами, наполненными скарбом и детишками, стараясь уйти как можно дальше от границы и от наступающего врага.

Альма почувствовала внезапное волнение и ещё не успела понять его причину, как лейтенант закричал страшным голосом:

— Во-о-оздух!

Выпустив поводок Альмы, он первым соскочил на землю, помогая выбираться остальным. То же самое творилось и в других грузовиках. Люди, находившиеся на шоссе, бросились врассыпную. На их беду, этот участок дороги не был окружён лесом, а тянулся через пшеничные поля. До ближайшего скопления деревьев следовало преодолеть не меньше полукилометра.

Альма замешкалась, не придумав, как воспользоваться вновь обретённой свободой: мчаться ли назад, туда, где остался Мартин, или бежать к лесу, как призывал всех «её» лейтенант, надрываясь во всю силу лёгких.

Его крик напугал лошадь, впряжённую в повозку — она тащилась по обочине рядом с их грузовиком. Животное захрипело, закусив удила, и рванулось в сторону, едва не опрокинув телегу. Пока возница — скорее всего дедушка сидевших в повозке двоих мальчиков лет трёх и четырёх — пытался совладать с кобылой, малыши плакали и звали маму. Та стояла чуть в стороне, прижимая к себе ещё одного ребёнка, совсем крошку, настолько туго спелёнутого, что Альма сначала приняла младенца за чурбачок. Молодая женщина словно не слышала криков и зова своих детей. Её взгляд был устремлён вверх. Альма посмотрела туда же и только теперь поняла причину своей тревоги и царящей вокруг паники: из прозрачной глубины июньского неба вынырнули три вражеских самолёта, от каждого отделилось несколько чёрных точек, которые стали стремительно приближаться, увеличиваясь в размерах. Вот они коснулись поверхности, и шоссе вздрогнуло, вздыбилось и исчезло в клубах дыма и пыли вместе со всеми, кто там находился. Рёв самолётов усилился, к нему добавился уже знакомый Альме звук: та-та-та-та-та — бегущих по полю расстреливали из пулемётов.

— Очнитесь! — «знакомый» Альмы потряс скованную ужасом женщину за плечи и попытался расцепить её руки, чтобы забрать младенца, но она лишь отрешённо посмотрела на него, крепче прижала к себе дитя и не двинулась с места.

Дед оставил попытки справиться с лошадью, схватил сидевших в телеге внуков и поспешил к лесу. Однако ноша оказалась для старика непосильной. Не пробежав и пары метров, он споткнулся и едва не упал. Лейтенант успел его поддержать, забрал одного из орущих малышей, и они присоединились к тем, кто не терял надежды добраться до деревьев, пока самолёты делали новый заход.

«Чурбачок» надрывался плачем, но молодая мать по-прежнему не двигалась, словно её ноги вросли в землю или к ним привязали по неподъёмной гире. И Альма решилась на отчаянный поступок — укусила женщину за лодыжку (раньше ей доводилось пускать зубы в ход только против преступников). Резкая боль оказалась действенной: взгляд женщины стал осмысленным, из груди вырвался болезненный вздох, а материнский инстинкт заставил искать укрытие, и она заползла под грузовик. Следом за нею под днище машины забралась Альма. Оттуда они смотрели, как редеет толпа бегущих: под безжалостным огнём люди падали в пшеницу и больше не поднимались… Несколько очередей прошли совсем близко, прочертив борозды в пыльном грунте.

— Прасвятая Багародзіца, выратуй і абарані, — беспрестанно шептала молодая женщина, закрывая младенца своим телом и покрывая его личико поцелуями. — Выратуй і абарані… (Пресвятая богородица, спаси и защити…)

Самолёты улетели только тогда, когда счастливчики скрылись в лесу, а десятки, а то и сотни тех, кто не успел добраться до спасительных зарослей, остались лежать в поле, напитывая землю своей кровью…

Выждав ещё несколько минут, не вернутся ли крылатые убийцы, к шоссе потянулись уцелевшие в страшной бойне: кто-то искал своих родных, кто-то потерянные в суматохе вещи, кто-то помогал раненым или звал на помощь…

Альма и молодая мать выбрались наружу. Недалеко от грузовика лежала убитая осколком лошадь и опрокинутая повозка, вокруг которой валялись выпавшие из неё узлы со скарбом. Женщина, волнуясь, устремила глаза к лесу — путь туда был устлан телами погибших. Почувствовав отчаяние матери, заплакал притихший было младенец. Но подобных сцен вокруг было так много, что их плач потонул в звуках общего горя.