И он не выдержал. В конце концов — сколько ещё отсиживаться в укрытии, когда враг — вот он, совсем близко. Злоба и ярость захлестнули бесстрашное сердце, и пёс ринулся вперёд. Краем глаза он уловил движение рядом с собой — Дина опередила его, бросившись на штык, нацеленный в могучую грудь Мартина… Спасла ему жизнь. В пасти вдруг появился привкус чего-то солёного. Мартин не сразу понял, что это кровь солдата, убившего Дину, а теперь павшего от его мощных зубов. Затем последовал ещё один враг, и ещё… Вопли терзаемых его челюстями неслись над рекой и наполняли Мартина мстительной радостью. Потом ему показалось, что у него выросли крылья, так как он взлетел и плавно опустился на воду. Наверное, превратился не просто в птицу, а птицу водоплавающую. Его подхватили волны и понесли прочь от места страшного боя, убаюкивая и успокаивая… Будто сквозь сон пёс почувствовал, как что-то острое ткнуло его в бок, не причинив боли, а сверху раздался голос, произнеся непонятное: «Tot!» (Мёртв! — нем.) — вероятно, кто-то из солдат штыком проверял, жив ли он. Слово прозвучало ещё два раза, словно подведя черту под сражением. Мартин уловил в голосе оттенок удивления — враг не ожидал, что так долго и с такими потерями преодолевал сопротивление всего лишь двух пограничников и двух собак…
Глава 17. Андрюшка
Когда последний грузовик со служебными собаками и их вожатыми выезжал из посёлка, с другой стороны в него уже входили немцы. На этом участке границы (впрочем, как и на многих других) они сильно отставали «от графика». Пленных не было — пограничники сражались, пока в затворах оставался хотя бы один патрон, бились врукопашную, пуская в ход не только приклады винтовок и кулаки, но даже зубы, как их овчарки… Все предпочли умереть, а не сдаться и тем самым сохранить себе жизнь. Такая стойкость вызывала невольное уважение, а в некоторых головах зародилось сомнение, не слишком ли опрометчиво и самонадеянно поступили они, вторгшись в эту страну; не повторят ли они позорное бегство армии Наполеона, тоже именовавшейся Великой и так плачевно закончившей свой поход на Россию…
Как бы там ни было дальше, пока серо-зелёные мундиры заполняли улицы большого села, а над единственным каменным зданием уже взметнулось алое полотнище с белым кругом посередине, в центре которого пересекались друг с другом две чёрные ломаные линии. Солдаты планомерно обходили дома, выискивая жителей и направляя их на площадь, где им будет объявлено о наступлении «нового порядка».
***
Цирковые по очереди рассмотрели принесённую овчаркой «тряпку» и согласились с предположением Валентины, что это кусок рубашки Владимира. И кровь, соответственно, тоже его. А поскольку всё вместе это походило на самодельную повязку, снятую с кровоточащей раны, то, несомненно, являлось знаком, что Владимир жив, хотя и тяжело ранен. Да и поведение питомцев говорило о том же. Вряд ли бы они так лаяли и мяукали, если бы им нечего было «рассказать».
Андрюшка поймал на себе озабоченный взгляд родителей. «Ну конечно! — возмущённо подумал он. — Сейчас опять за „старшего“ оставят, Вальку охранять! А что её охранять, у неё Аслан есть, пусть он с ней и нянчится!»
Однако всё оказалось ещё «хуже».
— Аслан, — обратился Леонид к джигиту, — позаботься о моей семье. Забирайте Андрюшку и детей и уходите. Где-то левее должна быть дорога, что ведёт из посёлка. Если повезёт, поймаете попутку…
— Какая попутка, Леонид! О чём ты говоришь! — устало возразила Тамара. — Кто нас возьмёт с собаками…
Юв и Гал понуро опустили головы. Теперь они завидовали малым размерам приятелей-котов, для которых стояли наготове корзинки-переноски.
— М-да… Ну… всё равно лучше идти дорогой, а не лесом. Ещё заблудитесь или угодите в болото. Я вернусь и обязательно найду Владимира, обещаю тебе, — он прижал жену к груди. — Даст бог, свидимся.
Тамаре план не нравился. Разлучаться в такое время! Когда и так неизвестно, что с ними со всеми будет! Ах, если бы не десятилетний сынишка, она ни за что не согласилась бы с таким решением мужа. Тамара машинально поискала глазами Андрюшку.
— А где наш сын? — едва не теряя сознания от страшного предчувствия, воскликнула она.
Все завертели головами — мальчика нигде не было.
***
Андрюшка мчался изо всех сил. Ветки хлестали его по лицу, обжигая словно огнём, но он даже не чувствовал, как горит кожа, как на ней появляются и набухают ссадины. «Ну уж нет! — мысленно спорил он с родителями. — Я взрослый! Я буду сражаться с врагами! Я отомщу им за дедушку! За Бахтара! За дядю Вольдемара! Я сам его найду и спасу! Найду и спасу!»
Лес кончился, но вместо знакомого поля, откуда следовало начинать поиски, Андрюшка оказался рядом с дорогой, по которой они вчера утром приехали в посёлок на своём грузовичке. Над дорогой клубилась пыль, словно по ней только что проехала и скрылась за поворотом колонна машин. Пробежав оставшуюся сотню метров до первого дома, Андрюшка свернул к околице. Там, за крайней избой, начиналось ромашковое раздолье, где они ночевали, где застигла их война и где ждал его помощи тяжело раненный дядя Вольдемар. Увлечённый мыслями о том, как полезет через чужой забор, чтобы сократить путь, и нет ли там дворового пса, которому это может не понравиться, Андрюшка чуть не налетел на немецких солдат. Они волокли какого-то человека.
— Дядя Володя! — завопил мальчик, разглядев, кого именно они тащат. — Дядя Володя! — Андрюшка бросился к раненому и тут же заверещал: один из солдат больно ухватил его за ухо и притянул к себе…
Глава 18. Мартин
Шум голосов, стук колёс и цоканье лошадиных копыт по камням, доносившиеся словно издалека, наконец стихли совсем, осталось журчание, сначала ласковое, нежное, а потом всё более громкое и настойчивое. Оно уже не убаюкивало, а будило, и Мартин нехотя открыл глаза. Прямо мимо носа, едва не затекая в ноздри, струилась вода, почему-то розового цвета, и первой мыслью было, что Пафнутий опять экспериментирует с краской. Только на этот раз хочет покрасить не себя, а его. Недовольство поведением маленького приятеля заставило мозг работать быстрее, и вскоре Мартин понял, что лежит на мелководье. Чуть в стороне, выше по течению, он увидел Дину. Перекатываясь через её тело, вода становилась красной, а потом, разбавленная чистыми струями, светлела и до Мартина доходила уже розовой. Здесь поток снова насыщался алым, но израненный пёс этого не замечал. Вокруг, насколько хватало обзора, сверкали на солнце, слепя глаза, драгоценности, и Мартин опять вспомнил Пафнутия — вот бы обрадовался кладоискатель. Присмотревшись, разглядел, что это никакие не сокровища, а горы стреляных гильз. Память воскресила картины жестокого боя, и Мартин приподнял голову — человеческих тел не было, видимо, педантичный враг уже забрал своих погибших.
Подниматься не хотелось, но намокшая шерсть вызывала озноб, даже зубы непроизвольно стали клацать. Пёс с трудом встал, сразу почувствовав боль. Казалось, что она поселилась в каждом участке его тела, включая белую кисточку на хвосте. Как хорошо, что Альмы не было в этом жутком сражении. Мартин, медленно переставляя лапы, добрёл до Дины. На морде овчарки застыл свирепый оскал, остекленевшие глаза смотрели куда-то вдаль.
— Спасибо тебе, — пробормотал Мартин. Так получилось, что не он отдал жизнь за кого-то, а жизнь отдали за него… И теперь он просто обязан жить за двоих. И уничтожать врагов за двоих…
На берегу он обнаружил холм земли. Противник проявил уважение к мужеству тех, кто с ним сражался, и похоронил отважных пограничников. А вот красно-зелёный столб был вытащен из земли и теперь лежал, поверженный, рядом с тем местом, где совсем недавно гордо возвышался над рекой…
«Нужно найти Альму». — Мартин, шатаясь от слабости, направился по следам своей подруги. Мысли в голове постепенно обретали ясность; силы, пусть и медленно, но возвращались в истерзанное тело — сказывались удивительные способности организма, приобретённые благодаря неугомонному Пафнутию*. Кровь перестала сочиться из ран, они затянулись коростой, и скоро о них будут напоминать только глубокие шрамы. Но никогда не заживёт душа, и память о Дине, Верном и пограничниках, почти мальчишках, умрёт лишь вместе с ним…
