Последствия поражения Вара. — Оставление Германии. — Август при конце своего дела. — Consilium principis и его реформа. — Высшая власть во время последних лет Августа. — Преемник Августа и колебание Тиберия. — Прогресс культа Августа. — Характер мировой политики Рима. — Бессилие государства и прогресс империи. — Упадок умственной культуры. — Быстрые материальные успехи. — Жители Востока наводняют западные провинции. — Северная Африка. — Испания. — Промышленные успехи Галлии. — Галльские керамика и металлургия. — Единство империи и его причины. — Город и деревня под властью империи, — Как Рим управлял империей. — Жизнеспособные элементы в политике Августа. — Республиканская политика. — Галло-германская политика. — Рим и Галлия.

С давних пор историки помещают поражение Вара в число «решительных» битв, о которых можно сказать, что они изменили ход поражения истории. Если бы, говорят, Вар не был уничтожен, Рим сохранил вара бы территорию, лежащую между Рейном и Эльбой, и романизовал бы ее, подобно Галлии; не было бы более ни германской нации, ни германской культуры, как после поражения Верцингеторига не было более ни кельтской нации, ни кельтской культуры; Тевтобургский лес так же спас будущий германизм, как Алезия окончательно погубила старый кельтизм. Но такое прямолинейное суждение касается извилистой линии истины только в некоторых, очень далеких друг от друга пунктах. В истории всегда безрассудно говорить о том, что было бы, когда так трудно объяснить уже то, что произошло. Поэтому мне кажется позволительным сомневаться, что Рим так же легко мог романизировать зарей некую территорию, как он романизировал Галлию, если обратим внимание на то, какова была судьба римской цивилизации в местностях, которыми он владел много столетий: в дунайских провинциях, а особенно в Норике, Паннонии и Мезии. Рим в течение столетий властвовал над этими странами; римское, италийское и греческое влияния могли проявляться там сильнее, чем в Германии, ибо эти области были ближе к столице, и однако римская цивилизация не пустила там корней, достаточно крепких для того, чтобы быть в состоянии удержаться против бурь, налетевших на Европу после падения западной империи. От Рима и его долгого господства в этих обширных странах остались только слабые следы. Поэтому нельзя слишком скоро обобщать и утверждать, что все европейские страны могли бы быть так же быстро и легко романизованы, как Галлия, находившаяся совершенно в особом положении в середине западной империи. Следуя иному рассуждению, можно было бы прийти и к гипотезе, совершенно противоположной той, которую чаще всего допускают, но которая нисколько не хуже и не лучше первой, а именно, что германская территория никогда не могла бы быть окончательно романизована, даже если бы Вар и не был разбит.

Во всяком случае поражение Вара было весьма важным событием в истории Рима. Оно разом покончило с политикой завоеваний, бывшей великой миссией аристократии. Тиберий быстро возвратился на берега Рейна, собрал уцелевшие войска, вдохнул мужество в деморализованные легионы, укрепил границы и верой в свои силы, хладнокровием и смелостью быстро изгладил первое впечатление, произведенное этим поражением на непостоянные умы транзальпинских народов.[575] Но тем не менее Тиберий считал более благоразумным очистить территорию, завоеванную им и его братом. Экономические и политические причины наконец доставили победу партии, противившейся германским завоеваниям. Эти войны стоили дороже, чем приносили:[576] дезорганизация политического строя, а также установление новых налогов вызывали общее недовольство; эгоизм новых поколений сделался слишком велик; большие восстания в Иллирии и Паннонии и дезорганизация армии предупреждали Рим не слишком рассчитывать на свои силы. Поражение Вара могло рассматриваться как бедствие, но когда Август захотел реорганизовать разбитые легионы, никто не явился добровольно на службу, а когда прибегли к принудительному набору, было большое число непокорных. Это было самым тревожным признаком военного упадка Италии, все усиливавшегося в последние пятьдесят лет. Август должен был прибегнуть к древним наказаниям, назначавшимся для дезертиров; упорствующих он сперва штрафовал, а затем децимировал, т. е. казнил одного из десяти. Несмотря на эти меры, чтобы набрать нужное число рекрутов, ему пришлось набирать их среди отбросов римского населения и даже взять вольноотпущенников.[577] Поэтому если не хотели, чрезмерно увеличивая число иностранных вспомогательных войск, денационализировать армию и хотели сохранить в армии равновесие между ее римской и иностранной частями, то нужно было открыто признать, что военных сил недостаточно, чтобы держать в подчинении империю, расширившуюся до Эльбы. Италию глубоко взволновали недавние бедствия, опасности и тревоги. Последний удар, конечно, не поколебал могущества Августа. Его возраст, несчастья в его семье, оказанные им услуги, огромные богатства, раздававшиеся им в Италии, и даже его старческая слабость, не внушавшая страха, — все это делало из Августа как бы полубога, находящегося на вечно ясном небе высоко над вечными переменами человеческой жизни. Когда в 13 г. окончился пятый срок его принципата, его полномочия были возобновлены еще на десять лет, несмотря на его старость и на то, что он, потеряв голос,[578] почти не появлялся более в сенате, не присутствовал ни на каких банкетах и сам просил сенаторов, всадников и поклонников не делать ему более визитов, ибо эти приемы его слишком утомляли.[579] Но Август все же не был бессмертен, а его преемник не пользовался бы более тем иммунитетом, который доставляла Августу его старость. Август и Тиберий поэтому были согласны, что нужно держаться по эту сторону Рейна и оставить Германию. Это было необходимо, но решение было важным и очень тяжелым для Августа и Тиберия. Античные историки говорят, что при известии о поражении Вара Август разорвал свои одежды, испустил крик отчаяния и так огорчился, что чуть не лишился разума. Если трудно утверждать, что все эти подробности истинны, то все же из этого рассказа мы можем заключить, что поражение Вара было последней каплей горечи в жизни Августа, столь полной успехов и катастроф. Испытав распад своей семьи, разрушенной раздорами, смертью, законом de adulteriis, старик, прежде чем навсегда закрыть свои глаза от солнечного света, увидел и крушение римского владычества в Германии, т. е. гибель всего того дела, которому он посвятил свои лучшие годы. В 27 г. до Р. X. он взял на себя задачу руководить великой национальной и аристократической реставрацией, работать над которой вместе с ним изъявили желание все. В течение сорока лет он держал свое обещание, хотя постепенно видел, как уменьшается число его сотрудников и падает их усердие; в течение сорока лет он старался восстановить древнюю аристократию, древнюю армию и древнюю душу Рима. Предлагая великие социальные законы 18 г., подкрепленные законом Раpiа Рорраеа, он старался оживить в знати старые частные и гражданские доблести, которые казались необходимыми, чтобы сохранить за ней власть. Завоевывая Германию, он хотел открыть аристократии огромное поле, где можно было применять эти доблести, поднять в великом предприятии свой престиж, престиж своего правительства и престиж знати, которая довела бы это предприятие под его руководством до счастливого конца. Что же осталось из всего этого? Без сомнения, было бы безрассудно утверждать, как легкомысленно делают это многие историки, что законы 18 г. были бесполезны. Мы не знаем и не можем даже пытаться отгадать, что произошло бы, если бы эти законы не были изданы, т. е. было бы падение аристократии более скорым, менее скорым или таким же скорым. Как можно утверждать, что эти законы ни к чему не послужили? Даже предположив, что эти законы только замедлили распад аристократической семьи, и в этом случае нельзя утверждать, что автор их, издавая законы, напрасно потратил свои труды. Если для философа, исследующего сущность вещей, время является только случайностью и относительной мерой, под которой вечное и абсолютное открываются в сознании людей, то, напротив, для поколений, живущих во времени, эта случайность измеряет добро и зло, которыми они должны пользоваться и от которых они должны страдать. Как бы то ни было, если нельзя сказать, что Август всуе трудился, предлагая свои законы, то можно, напротив, утверждать, что он не достиг предположенной цели и что после поражения Вара, когда было решено очистить Германию, в пять последних лет своей жизни он не мог более обманываться, что в течение сорока лет гнался за химерической мечтой. Социальные законы 18 г. разрушили его семью, но не восстановили древнюю аристократию. Теперь было необходимо покинуть германскую территорию, где в течение двадцати лет Август принуждал Италию проливать свою кровь и расточать свое золото; все органы древнего республиканского правительства, даже самые существенные, в том числе сенат, потеряли свою силу или были парализованы.