Этот жестокий удар, нанесенный несчастному обвинителю и вместе с ним всем его товарищам, вызвал у публики такую радость, что устроили общественную подписку для сооружения статуй Августа.[248] Последний понимал, что все склонны к снисходительности и что невозможно было остановить новый поток потребностей, желаний и стремлений, и был бы доволен, если бы вместо общей реформы нравов, о которой мечтали старые консерваторы, он мог бы выполнить более скромную и чисто политическую реформу, реорганизацию сената.

Пятнадцать лет делались в Риме попытки восстановить великий сенат времен республики и окончились полной неудачей: в заседаниях участвовало все меньше и меньше народу, и наказывать, сенаторов за отсутствие становилось совершенно невозможным. Награды, наказания, приглашения и угрозы не могли более победить лень сенаторов, которая имела слишком глубокие источники. Если теперь в политике было более безопасности, чем никогда, то зато труднее стало приобретать деньги, и жизнь в Риме для сенаторов с каждым днем становилась дороже. Многие из них поэтому хотели жить в столице только часть года; подобно Лабеону, они предпочитали проводить большую часть месяцев в деревне, где расходы были меньше, где они сами смотрели за своими землями и были вдали от бесчисленных столичных обязанностей. С другой стороны, если в продолжение долгих лет, когда дела оставляли идти своим чередом в сенате, несмотря на увеличение империи, дел было немного, то, напротив, теперь, когда хотели разумно управлять Италией и провинциями, сенаторы были обязаны исполнять более многочисленные и более трудные должности. Большинство из них старалось сбросить с себя это бремя, и Август тщетно протестовал против этого: вся ответственность падала на него одного, и сенатская аристократия из эгоизма, страха, неспособности и вследствие многих экономических и социальных препятствий на одного его перелагала все свои обязанности. А опасное положение на Западе повсюду увеличивалось. В Паннонии спокойствие после возвращения Тиберия было восстановлено, но теперь была охвачена восстанием вся Далмация по той же причине, как раньше Паннония: она не хотела платить подати.[249] Сенат поспешил передать Далмацию Августу, и последний приказал Тиберию вести туда войска, усмирявшие в предшествующем году паннонское восстание.[250] В это же время произошли важные осложнения во Фракии, ще они уж давно подготавливались. Один жрец Диониса, собрав небольшой партизанский отряд, ходил по Фракии, проповедуя священную войну против Рима и восстание против национальной династии, бывшей другом и союзником империи. К нему отовсюду сбегались служившие в римской армии фракийцы и недовольная молодежь; они образовали вокруг этого жреца огромную толпу, которая своей численностью, своей силой и своим энтузиазмом увлекла к мятежу царскую армию, организованную по римскому образцу. Вся Фракия восстала; царь был вынужден бежать в Херсонес, в земли, собственником которых после Агриппы сделался Август. Отряды фракийцев вторглись в Македонию и угрожали вторжением в Малую Азию.[251] Так как одна армия была занята в Германии, а другая в Далмации, то опасность была велика; в этой области не было ни военной силы, ни генерала, на которого можно было бы положиться.

Август вынужден был прибегнуть к сирийским легионам и к еще aquanun молодому человеку, управлявшему тогда Памфилией, Луцию Корнелию Пизону, консулу 15 г. Он приказал ему отправиться в качестве легата во Фракию и усмирить мятеж с помощью сирийских легионов.[252] Пизон был одним из тех немногих молодых людей, чьи ум и доблесть были достойны имени, которое он носил. Его можно было в этом отношении поставить рядом с Друзом и Тиберием.[253] Потом Август попытался произвести некоторые реформы в сенате.

Так как, несмотря на все угрожавшие сенаторам штрафы, никогда не удавалось собирать на заседания более четырехсот сенаторов, то он предложил уменьшить их законное число.[254] С некоторого времени жаловались, что сенатские архивы содержатся небрежно, так что очень часто или совсем не находили подлинных сенатских постановлений или находили два экземпляра, отличные друг от друга. Трибуны или эдилы, которым были доверены эти документы, рассматривали надзор за ними как занятие, не достойное таких высоких должностей; заботу о них они предоставили сторожам, делавшим всевозможные ошибки. Поэтому надзор за архивами был поручен квесторам, более молодым и скромным магистратам, которые могли выполнять эту задачу с большим усердием.[255]

В качестве верховного понтифика Август позаботился также о том, чтобы сделать более простыми и удобными религиозные церемонии, предшествующие заседаниям сената, и позволил совершать жертвоприношение только вином и ладаном божеству, в храме которого собирался сенат.[256] Но это были совершенно недостаточные лекарства для такого старого и по-настоящему неизлечимого зла!

Умирая, Агриппа оставил Августу отряд в двести сорок рабов, которым был поручен надзор за водопроводами, а следовательно, и забота об этой общественной потребности. Уже обремененный массой забот, Август не хотел иметь еще и эту и приказал сенату создать новую должность, cura aquarum, которая должна была быть поручена сенаторам.[257] Но несмотря на всю энергию Августа огромная империя оставалась игрушкой разнообразных сил, которые сам Август только несовершенным образом мог обуздывать и руководить.

В то время как он работал в Риме над реформой сената, война в Германии уклонилась от выработанного им благоразумного плана. Когда Друз со своей армией вошел в Германию по долине Липпе, он нашел население очень взволнованным. Устрашенные появлением римских армий и угрожающими проектами Рима, многие народы заключили зимой оборонительный союз. Скоро, однако, начались раздоры, так что, вместо того чтобы заключить союз против завоевателя, германцы, как часто это с ними случалось, начали войну друг с другом. Сугамбры, которым принадлежал почин союза, напали на хаттов, живших на берегах Везера, и вся территория к югу от Липпе между Рейном и Везером была в волнении. Отважный полководец не мог вообразить лучшего случая, чтобы захватить германцев врасплох и одним маневром, вроде маневров Цезаря, покончить с ними вместо того, чтобы покорять их методически и постепенно, как хотел Август. Друз, в котором горела искра гения Цезаря, ловко выполнил первую часть плана Августа: он покорил узипетов и поднялся по долине Липпе для соединения с армией, которая, выдерживая только легкие стычки, поднималась по долине Эмса. Но после соединения армий Друз, вместо того чтобы начать постройку укрепленного лагеря, отступил от начертанного Августом плана и, как новый Цезарь, полагаясь на свое счастье, смелым маршем бросился в неведомое. Он поспешно собрал съестные припасы, взял с собой, вероятно, только лучшую часть своей армии, прошел через страну сугамбров, которая была пуста, и вторгся на территорию тенктеров, которые покорились, устрашенные этим непредвиденным нападением. Оттуда он быстро устремился на территорию хаттов, бросился на сражающихся, разъединил их, разбил и принудил и тех и других признать господство римлян. Потом он быстро пошел вперед к Везеру. К чему желать повиноваться только благоразумию и терять много лет, когда смелый удар может привести в несколько месяцев к точно такому же результату? И впечатление, произведенное этим громовым наступлением, было таково, что если бы недостаток съестных припасов не принудил Друза повернуть назад к Рейну, то он совершил бы через всю Германию поход, подобный походу Цезаря в Бельгии. Он воспользовался бы оцепенением, которым была поражена вся Германия, чтобы переправиться через Везер и пройти до Эльбы, повсюду покоряя варваров. Но припасы подходили к концу, страна не могла кормить завоевателя; Друз должен был удовольствоваться достигнутыми результатами и приготовиться вернуться в долину Липпе.[258]