В этот самый год царь Иудеи Архелай, плохо управлявший Палестиной, был низложен и сослан в Галлию, в Виенну (совр. Vienne).[550] Рим, таким образом, сдержал обещание, данное еврейскому народу. В этой энергичной мере, без сомнения, нужно видеть влияние Тиберия. Август даже в эпоху своего наибольшего могущества не смел так энергично вмешиваться в дела союзных народов; а теперь он так устал и пал духом, что, по-видимому, в это время думал уморить себя голодом.?[551] Отовсюду приходили печальные известия; положение империи было критическое; в Сардинии разбойники сделались хозяевами острова; в Малой Азии исавры вновь осмелились спуститься с гор для грабежа равнин; в Африке гетулы вторглись на территорию царя Юбы и Рима. Отовсюду грозила опасность, а не было ни денег, ни солдат, ни генералов. В Сардинию против разбойников пришлось послать всадника, а не сенатора.[552] Что мог противопоставить этому общему распаду такой старик, как Август, измученный полустолетним правлением? «Если передо мной появляется какое-либо затруднение, — писал он в это время Тиберию, — если я чем-нибудь очень озабочен, то я всегда хочу иметь тебя рядом с собой, мой дорогой Тиберий, и, думая о тебе, я вспоминаю стихи Гомера:

Тиберий, действительно, один трудился над тем, чтобы вывести республику из «пылающего пламени», этого столь тяжелого критического положения. Он вносил в это дело неутомимое усердие, молчаливое и презрительное самоотвержение, исключительную заботу спасти честь, авторитет и могущество Рима. Но отвращение к нему общества, на мгновение позабытое под влиянием опасности, теперь возрождалось; боявшиеся его скупые, порочные или ленивые люди воспользовались неизбежной медленностью войны, чтобы дискредитировать его и еще более увеличить его непопулярность. Если война продолжается так долго, говорили они, то лишь потому, что Тиберий не умеет или не хочет окончить ее. Нельзя было более надеяться на какое-нибудь соглашение между Тиберием и его современниками. Но Тиберий не смущался этой критикой; тщетно в Риме на следующую весну ожидали большой битвы, в которой паннонцы и далматы должны были быть уничтожены. Разделенная, согласно военному плану Тиберия, на много отрядов,[554] римская армия начала постепенно истощать силы мятежников мелкими стычками и в то же время опустошать все вокруг них, уничтожая посевы и скот, между тем как Тиберий деятельно занимался ее продовольствованием и поддерживанием мужества. Но если Тиберий исполнял свой долг в Паннонии, то Август в Риме со скорбью смотрел, как общество дурно понимало и мало восхищалось последним генералом, рожденным римской аристократией. Положение дел в Риме было все еще плохо; больших пожаров, правда, стало меньше благодаря когортам вигилов (vigiles), которые понравились публике и которые еще не были распущены Августом, хотя они были учреждены только на время;[555] но голод продолжался;[556] общественное недовольство против Тиберия снова увеличивалось; одна юродивая принялась предсказывать будущее Рима с величайшим успехом;[557] все многочисленные враги Тиберия, дрожавшие при мысли, что он наследует Августу, если счастливо подавит паннонское восстание, с возрастающей дерзостью пользовались народной глупостью, чтобы давлением общественного мнения заставить Августа отозвать его; распространяли подозрения относительно его намерений или обвиняли его в неспособности. Рим был наводнен памфлетами против Тиберия, и в некоторых из них не щадили самого Августа. Постарались даже повторить переворот, предпринятый с помощью Гая и Луция Цезарей, противопоставив Тиберию Германика, сына Друза, который, молодой и неопытный, участвовал в великой войне и не одобрял благоразумной стратегии своего дяди. С другой стороны, если ночные сторожа и были полезны, то они также дорого стоили, а в казначействе не было более денег.

Как обычно, Август лавировал и старался всем угодить. Он приостановил еще на два года введение legis caducariae; чтобы дать некоторое удовлетворение народу, он отпраздновал торжественные игры, которых требовала пророчица;[558] он даже послал в Паннонию Германика, хотя тот был только квестором этого года, чтобы удовлетворить партию, требовавшую быстрого наступления, и внушить уверенность, что этот столь популярный юноша сделает то, что не умел сделать Тиберий, и быстро окончит войну, дав большое сражение.[559] С другой стороны, он писал Тиберию, вероятно, из Аримина, куда уехал, чтобы скорее получать известия: «Я лично, Тиберий, думаю, что никто не мог бы действовать лучше тебя посреди стольких затруднений и с такими плохими солдатами (этот комплимент написан по-гречески). Все, бывшие на войне, единогласно говорят, что по поводу тебя можно процитировать стих:

Нужно было, однако, найти деньги для уплаты вигилам. Август решил отменить субсидию, назначенную преторам на гладиаторские игры, и добился утверждения налога в 2 или 4 % на продаваемых рабов.[561] Тем временем Германик прибыл в Паннонию, но едва он приступил к осуществлению своих смелых проектов, как попал в засаду, в которой едва не погиб со всеми своими войсками. Тиберий поэтому продолжал благоразумно вести партизанскую войну, не заботясь о том, что в Риме его обвиняли в бездействии.[562]

В этом же году Август приказал сенату отправить в изгнание Агриппу Постума,[563] не будучи более в силах, благодаря его поведению, выносить его присутствие ни в доме у себя, ни в Риме; а Кассий Север нашел, наконец, человека, сделавшего с ним то же, что он сделал со столькими людьми: начатый против него процесс окончился осуждением его на изгнание.[564] Мы не знаем, в чем состояло обвинение, но по исходу процесса можем предполагать, что прошло время, когда пользовались могуществом этого профессионального клеветника, а также прошел и внушаемый им страх.

В течение 8 г. положение в Риме и восставших провинциях Конец улучшилось. В столице прекратился голод; изгнанные начали воз- шпионского вращаться; общественное недовольство мало-помалу утихало. Самые восстания упрямые и невежественные должны были признать, что Тиберий не был так неловок и ленив, как утверждали стратеги форума.

Зимой 7 и 8 гг. в Паннонни настал страшный голод, разредивший мятежников, в то время как римские войска, продовольствовавшиеся Тиберием, могли получать провиант;[565] в начале весны они могли выйти, чтобы нанести восстанию последний удар, преследуя деморализованные банды мятежников. Многие вожди, не надеясь более на победу, готовы были вести переговоры о своей сдаче; народ устал, и только небольшая кучка непримиримых принуждала продолжать войну. Тиберий умел воспользоваться благоприятным случаем. Употребляя одновременно ласку и силу, стараясь не злоупотреблять строгостью по отношению к побежденным и стремясь заключить мир на разумных условиях, он удачно в течение 8 г. умиротворил Паннонию. Но для этого ему нужно было сделать такое усилие и принять на себя такие заботы, что старый принцепс был обеспокоен. «Когда я услыхал, — писал он Тиберию, — и когда прочел, что усталость заставила тебя похудеть, то очень испугался. Я умоляю тебя заботиться о себе; если ты заболеешь, то мы, я и твоя мать, умрем, а вся империя придет в полный беспорядок. Какая польза от того, хорошо или плохо мое здоровье, если ты болен?