Красноречие Кассия Севера является, таким образом, доказательством всевозраставшего упадка римской аристократии. Могущественная аристократия никогда не позволила бы так обращаться с собой. Ее внутренние ссоры, ее леность, ее слишком исключительная преданность литературе, ее вкус к спокойной жизни, которую она теперь ставила выше своего престижа, ее численное уменьшение делали то, что римская аристократия даже не смела открыто противодействовать Кассию Северу в том городе, где она издавна была могущественной и высокомерной. Поэтому ей было совершенно необходимо снова приобрести силу и влияние в крупном дипломатическом и военном предприятии, чтобы оказать противодействие средним классам, выразителем опасной злобы которых был Кассий Север. Выпрашивая или расхищая целое столетие земли крупных собственников и государства, разграбляя храмы и сокровища во всех областях империи, перенеся столько войн и революций и сделав такое значительное усилие для своего образования и для развития торговли, этот класс начал тоща собирать первые плоды стольких трудов и опасностей. Первое затруднение, смущавшее агрономов, политиков и экономистов предшествующего поколения, затруднение, так хорошо изученное Варроном в его трактате о земледелии, было по преимуществу экономической проблемой: как жить на широкую ногу во всех городах среднему классу, буржуазии, на доходы с земельной собственности средней величины, обрабатываемой колонами и рабами; как восстановить в этих поместьях более постоянное соотношение между ценой продуктов и издержками обработки? С помощью умственного труда, а также благодаря стечению непредвиденных обстоятельств это затруднение, по крайней мере отчасти, наконец разрешилось почти во всех странах, хотя в различных размерах.

За исключением еще дикой Лигурии, наиболее благоприятствуемой частью империи была северная Италия, долина По, между Апеннинами и Адриатическим морем. Два столетия протекли с того времени, как первый великий вождь демократической партии, Гай Фламиний, принудил аристократию завоевать обширную равнину, которая лежала у подошвы Альп, покрытая дубовыми лесами, обширными болотами и красивыми озерами, населенная кельтскими деревнями, изборожденная во всех направлениях быстрыми реками, катившими в своих песках золото Альп, и прорезанная рекой, казавшейся римлянам, привыкшим к небольшим речкам центральной Италии, чудом. Если два столетия спустя еще не все болота были осушены[160] и обширные леса еще покрывали часть страны,[161] то кельтские и лигурские деревни почти повсюду исчезли; от прежних жителей осталось одно воспоминание в названиях местностей. Вся долина По с одного края до другого была теперь усеяна как бы Римами в миниатюре, имевшими все одну маленькую латинскую душу. Войнами, революциями, основанием колоний, последовательной уступкой латинских и гражданских прав, наконец, ловкой политикой Риму удалось по всей долине выполнить чудесное изменение языка, нравов, идей и учреждений. Постепенно, под возрастающим влиянием Рима, богатые фамилии усвоили латинские нравы и имена, обучились латинскому языку, приобрели честолюбие составлять часть маленького муниципального сената, быть избираемыми народом на городские должности, иметь кого-нибудь из своих членов квестором, эдилом, дуумвиром и кватуорвиром города.

Романизация долины По была, таким образом, выполнена; lex Pompeia 89 г. и великий муниципальный закон Цезаря имели на стояния севере Италии счастливые результаты: уже в течение целого столетия экономическая эволюция страны создала в ней многочисленную буржуазию зажиточных собственников, имевших достаточно желания и честолюбия, чтобы привести в действие принесенные Римом муниципальные учреждения. Возникнув сто лет тому назад, эта буржуазия особенно прогрессировала в течение последних пятнадцати лет, ибо теперь в этой обширной долине соединились все факторы материального благосостояния. Долина эта была не только плодородна, но и удобна для всяких культур; если на равнине были тучные пастбища, обширные леса, великолепные хлебные поля, то на холмах, в предгорьях Альп, можно было культивировать виноград и плодовые деревья.[162] Она повсюду была изборождена судоходными реками — По и его притоками, по которым легко было сообщаться с морем, т. е. со всем миром, ибо в эту эпоху сухопутный транспорт стоил очень дорого и был очень медлен.[163] Она вовсе не боялась столь гибельного в древности голода, потому что была уверена, что каждый год в изобилии соберет зерно низшего качества — просо,[164] этот маис древности, которого было достаточно для пропитания относительно густого населения[165] из свободных крестьян, колонов, обрабатывавших свои маленькие участки или снимавших в аренду земли крупных землевладельцев.[166]

Это население, достаточно густое, обладало всеми качествами кельтов, т. е. той европейской расы, которая имеет всего более жизненности и дарований, будучи воинственным, предприимчивым, трудолюбивым, умным и склонным к промышленности народом. Как в свое время Цезарь и триумвиры находили в уже латинизованных кельтах долины По солдат для галльских и гражданских войн, так теперь там не было недостатка в руках ни для земледелия, чтобы распахивать и обрабатывать земли, ни для промышленности, чтобы вводить новые искусства или усовершенствовать старые.

Наконец, там был и некоторый избыток капитала. Часть драгоценных металлов, награбленных во всех областях империи во время капиталов гражданских войн, была перенесена в долину По многими цизальпинцами, отправившимися на войну бедняками и вернувшимися домой обогащенными добычей, а также ветеранами из других областей, которых наделили землями в долине По. В эту эпоху, двадцать лет спустя после битвы при Акции, эти капиталы по большей части были пущены в оборот, способствуя по всей долине развитию земледелия, промышленности и торговли и увеличивая стоимость всех продуктов. Быть может, в эти годы в одно из своих путешествий Август был приглашен в Бононии на обед ветераном Антония, участником армянской кампании. Во время пира, вспоминая о прошлых ужасных годах, Август спросил старого солдата, правда ли то, что рассказывают про эту войну и про разграбление храма богини Анаиты, а именно, что солдат, первый поднявший руку на золотую статую богини, разом ослеп. Ветеран улыбнулся: именно он был тем, кто совершил это дерзкое святотатство, и даже прибавил, что Август теперь «ест бедро богини». Солдат отломил у разбитой статуи ногу из массивного золота, увез ее в Италию, продал, чтобы купить затем дом в Бононии, вероятно, также земли и рабов, с целью жить доходом с этого маленького поместья.[167] Много других ветеранов должны были вернуться с восточных войн если не все со столь божественной ногой, то по крайней мере с награбленным золотом, которое они постепенно расходовали, главным образом, в долине По! Но с окончанием гражданских войн золото не перестало притекать в эту счастливую долину другими путями. Войны, веденные Августом в прошлые годы в Альпах и за Альпами, и война, которую он приготовлял против Германии, принуждали его расходовать в долине По большую часть денег, с таким трудом собранных по всей империи. Постройка больших дорог через Альпы, проход легионов и их долгое пребывание в долине По, крупные военные поставки питали и продолжали питать торговлю деревень и городов Цизальпинской Галлии. Таким образом, война на ее границах была для долины По новым источником богатства. Кроме того, в этих войнах захватывали много пленных, и, таким образом, всего легче и дешевле найти рабов можно было в долине По, соседней с полями битв. Наконец, эта долина, расположенная между центральной Италией, Галлией и придунайскими провинциями, легко могла продавать свои продукты одновременно и в Рим, и в варварские провинции Европы.