Таким образом, Август был обременен делами: его внимание было поглощено германской войной, восстанием в Паннонии, положением религии в Риме, раздорами в семействе иудейского царя и землетрясением в Малой Азии. В добавление ко всему, возвратившись в Рим, он встретил там новые затруднения, одно из которых, по внешности незначительное, с трудом, однако, поддавалось решению. Его lex de maritandis ordinibus предписывал вдовам снова выходить замуж по истечении года. Юлия, родив после смерти Агриппы сына, которому дали имя Постум, должна была, в качестве дочери Августа, поспешить выказать повиновение закону. Если она, дочь Августа, нарушит закон, то какая другая матрона захочет повиноваться ему? Однако этот брак с политической точки зрения являлся очень трудным делом. Все знали, что молодая, красивая, обворожительная и умная двадцатисемилетняя женщина принадлежала к тому новому цвету νεώτεροι, который распустился на бесплодной почве пуританизма и традиционализма. Ее путешествие на Восток могло только укрепить ее естественные склонности. На Востоке ее встречали как царицу; она жила там в пышных дворцах, упивалась лестью, которую воскуряли ей азиатские жители, и видела в его самых знаменитых центрах ту элегантную, сладострастную, развращенную цивилизацию, которая для римлян была непреодолимым соблазном и смертельным ужасом. С другой стороны, она, вероятно, думала, и не без оснований, что она исполнила свою обязанность по отношению к республике, которой в двадцать семь лет она дала уже пятерых детей. Она хотела поэтому жить той более широкой, блестящей и веселой жизнью, к которой стремилась тогда молодежь; и это очень заботило Августа, ибо он не мог, особенно в этот момент, смотреть на поведение своей дочери как на частное семейное дело. Пуританская партия после его избрания в верховные понтифики ободрилась; снова начались протесты против возрастающей испорченности молодых людей; жаловались, что законы 18 г. не применялись с необходимой строгостью и что авторитета цензоров не существовало более; хотели, чтобы Августу снова, как в 18 г., была дана на пять лет та praefectura morum et legum, срок которой истек в 13 г., т. е. расширенные цензорские полномочия и возможность более сурового применения недостаточных или слишком слабых законов,[235] Август не хотел раздражать пуританскую партию и желал покровительствовать архаическим и консервативным тенденциям масс; но как мог выступить он борцом за традиции и свирепствовать против вельмож, предоставлявших полную свободу своим женам и детям, если в его собственном доме его дочь возмущалась против него и против его законов? Одно время он, по-видимому, думал выдать ее замуж за всадника, т. е. за лицо, чуждое политике,[236] может быть, по той причине, что с всадническими фамилиями можно было поступать более снисходительно в вопросах нравственности, чем с политической и военной аристократией, которая, издавая законы, должна была сама подавать пример их соблюдения.

Но ему скоро пришла на ум другая идея, идея роковая, которая должна была оказаться для него, для его фамилии и для республики источником бесчисленных несчастий, именно: он задумал выдать Юлию замуж за Тиберия. Если верить циркулировавшим в Риме слухам, то даже до смерти Агриппы Юлия имела ясно выраженную симпатию к сыну Ливии,[237] уже отличившемуся своими громкими военными подвигами и бывшему, кроме того, очень красивым молодым человеком. Август воображал, может быть, что Тиберию поэтому легче удастся обуздывать слишком пылкий темперамент своей красивой подруги и помочь отцу управлять семьей с римской строгостью. С другой стороны, Август, вероятно, уже в эту эпоху думал предоставить Тиберию место, занимавшееся в управлении Агриппой, и сделать его своим товарищем; поэтому ему могло казаться удобным дать ему место Агриппы и в своем семействе.

Этой зимой 12–11 г. Тиберий и Друз оба вернулись в Рим, чтобы получить от своего вождя инструкции на следующий год. Август поручил Друзу выполнить вторую половину[238] начертанного им плана, т. е. начать медленное, методическое наступление на Германию, поднимаясь с армией вверх по течению по правому берегу Липпе,[239] в то время как флот, оставленный на Эмсе, также поднимался вверх по реке. Обе армии, таким образом, должны были сблизиться и соединиться в верхней долине Липпе. На слиянии этой реки с рекой, известной древним историкам под названием Элисона, предполагалось построить большую крепость, которая затем была бы связана с Рейном большой военной дорогой и цепью фортов. Тиберию Август приказал возвратиться в Паннонию и предложил развестись с Агриппиной и жениться на Юлии. Это предложение не могло доставить ему удовольствия. Тиберий, непоколебимый поклонник традиций, только что возвратившийся из паннонского лагеря и из горячих схваток с мятежными варварами, не чувствовал никакого влечения к вернувшейся с Востока красавице, полной изящества, капризов и кокетства. В Юлии воплощалось более или менее сознательно все то, что Тиберий презирал в своей эпохе. Кроме того, он страстно любил свою жену, которая уже родила ему одного сына и ожидала другого.[240] Поэтому он сопротивлялся, и Август должен был настаивать и почти принуждать его.[241] Средств произвести на Тиберия очень сильное давление у него было в избытке: он мог легко разрушить карьеру Тиберия, отнять у него командование в паннонской войне и заставить вернуться в частную жизнь. Он, быть может, говорил ему также, что даже в браке римский патриций должен уметь принести в жертву общей пользе свое удовольствие. Тиберий любил свою жену, но у него было громадное честолюбие. Он знал, что Август, давая ему в жены Юлию, без сомнения, уже намечает его своим будущим товарищем в верховной магистратуре и преемником Агриппы. Отказываясь от Юлии, он должен был также отказаться и от этой величайшей почести, цели самого пылкого честолюбия. Против своего делания в начале 11 г.[242] он послал Агриппине разводное письмо. Август немедленно совершил тогда брак,[243] боясь, что он раскается, и весной Юлия отправилась со своим мужем в Паннонию. Прибыв в Аквилею,[244] Тиберий оставил там жену и продолжал свой путь в провинцию, в то время как Друз возвратился в Галлию.

Оставшийся в Риме Август был на пять лет избран praefectus momm et legum.[245] Партия традиционалистов и пуритан легко добилась утверждения этого закона комициями и сенатом: никто не оспаривал топил факта, что важнейшей задачей сената было очищение нравов; но многие голосовали за избрание этого великого цензора, в надежде, что его исправления не будут отличаться суровостью. Август действительно в угоду пуританской партии принял избрание его praefectus morum et legum, но в его намерения не входило быть слишком суровым по отношению к всевозрастающей нравственной распущенности.[246] Он поспешил даже уверить в этом νεώτεροι, внеся в lex de maritandis ordinibus смягчения, очень хорошо принятые. Он предложил закон, вновь разрешавший холостым мужчинам и незамужним женщинам посещение публичных зрелищ,[247] и воспользовался одним громким процессом о прелюбодеянии, чтобы публично выразить порицание чрезмерному рвению, вносимому обвинениями по поводу этого преступления. Обвиняемого защищали Меценат и другие знатные лица, но несмотря на это обвинитель сильно нападал и на него, и на его защитников. Внезапно на трибунале появился Август, сел рядом с претором и в силу своей трибунской власти запретил обвинителю оскорблять кого-либо из своих друзей.