Египет, с точки зрения экономической и интеллектуальной жизни, был единственной самодовлеющей страной древнего мира: он имел цветущее земледелие, развитую промышленность, обширную торговлю, знаменитые школы и интенсивную артистическую жизнь. Чрезвычайно плодородный, удивительно возделанный, он один доставлял почти весь лен, из которого ткались паруса, распускаемые на Средиземном море; он производил хлеба больше, чем было нужно для его очень большого населения, и потому мог экспортировать его. Благодаря многочисленным искусным александрийским ремесленникам, изготовлявшим самые изысканные ткани, духи, стекло, папирус и тысячи других вещей, вывозимых потом богатыми купцами во все страны, его промышленность была первой в средиземноморском мире. Египет был страной роскоши и элегантности; он рассылал повсюду, даже в Италию, своих художников, декораторов, штукатуров, образцы предметов роскоши. Знаменитый научный центр, он привлекал к себе учеников из самых отдаленных стран, даже из Греции, в свои медицинские, астрономические и филологические школы, находившиеся в Александрии на содержании царского правительства. Наконец, торговля Египта была очень развита и очень выгодна: он не только вывозил всюду продукты своей промышленности в обмен на драгоценные металлы, но и держал в своих руках большую часть торговли с крайним Востоком, с Индией и сказочной страной Серов.　

Но эта блестящая, с точки зрения богатства и культуры, картина Египта омрачается, когда изучаешь его политическое и социальное положение. Старая, славная монархия Птолемеев находилась в агонии. Разделение труда, являющееся истинным результатом цивилизации, до такой степени было развито в Египте, что задавило всякий дух социальной и национальной солидарности. Ремесла, профессии, семейства, индивидуумы думали только о собственной выгоде и удовольствиях. Страшный эгоизм, непобедимое равнодушие ко всему, прямо их не затрагивающему, изолировало социальные группы во всех классах: начиная от лиц, обрабатывавших крупные поместья, храмовые имения, царские домены и живших в условиях, близких к рабству; от свободных трудолюбивых арендаторов, заботившихся только об увеличении своих сбережений; от космополитического пролетариата, представленного усердными, но беспокойными рабочими, вплоть до богатого класса купцов, обосновавшихся в Египте как месте скрещивания главных мировых путей; до богатых собственников, демонстрировавших сказочную роскошь, видевших во дворе высший образец пышности и изящества, но не образовывавших политическую и военную аристократию и позволивших по своей лени и гордости оттеснить себя от высших должностей евнухам, вольноотпущенникам, авантюристам, иностранцам; до жреческой касты, думавшей лишь об увеличении своих богатств и своего значения; до многочисленной, дисциплинированной в теории, но коррумпированной на практике бюрократии, жадной до денег и бессовестной; и, наконец, до двора, бездонной пропасти, поглощавшей деньги и драгоценности, двора, утопавшего в интригах, преступлениях и мелких династических революциях, замышляемых мелкими партиями с поразительным остроумием и коварством в атмосфере всеобщего равнодушия. Таким образом, это гибнувшее царство было одновременно оцепенелым и находившимся в волнении.　

Со своей грандиозной администрацией оно оставляло в пренебрежении все, вплоть до нильских каналов; с монархией, где цари еще при жизни были божествами, оно было постоянно раздираемо дворцовыми переворотами, позволявшими царям оставаться на престоле только несколько лет и препятствовавшими оказывать помощь в самых мелких политических бедствиях. Сказочно богатое, оно не имело армии и, чтобы располагать несколькими отрядами, было вынуждено вербовать беглых рабов из других стран; оно было полно высококультурными и умными людьми, но могло бороться с Римом только при помощи странных, искусных интриг.[757] Постепенно его дипломатия пала так низко, что предложила свою царицу в любовницы римскому проконсулу. Женское царствование Клеопатры, может быть, вследствие ее позорных связей с Цезарем и Антонием, ее ненасытной жадности, ее капризной жестокости и беспомощного правления ее фаворитов, по не известной нам причине имело многочисленных противников, в особенности среди высших классов.[758]Чувствуя себя в опасности, она надеялась спастись и спасти вместе с собой Египет, заключив союз с Римом путем брака с Цезарем.　

Потерпев неудачу, она пыталась осуществить свой план с Антонием: если последний станет царем Египта и египетское правительство будет располагать римскими легионами, независимость Египта и власть Клеопатры будут вне опасности.

Нетрудно было заметить слабое место этого проекта: его нельзя было осуществить со столь неглубоким умом, каким обладал Антоний. Если кризис, в котором билась республика, сконцентрировал с некоторых пор управление Римской империей в руках двух или трех полководцев, то эти полководцы представляли, но не олицетворяли государство, подобно наследственным царям, а поэтому они и не имели права заключать союзы путем брака. Брак между проконсулом и восточной царицей мог быть принят Италией и солдатами или как государственное преступление, или как страшное безумие. Несмотря на это затруднение, проект Клеопатры имел некоторые шансы на частичный успех из-за трудного положения Антония, но в особенности из-за нового замышляемого им плана — завоевания Парфии. Антоний гораздо более Октавиана был учеником и политическим наследником Цезаря. В течение шести последних месяцев жизни Цезаря, когда Октавиан находился в Аполлонии, Антоний стал в Риме самым близким и доверенным лицом диктатора: он знал его самые тайные мысли, он овладел после его смерти всеми его бумагами, в том числе планами войны, которую Цезарь замышлял против парфян. Вполне естественно, что, оказавшись по окончании гражданской войны в исключительном положении, он вознамерился привести в исполнение великие проекты, задуманные диктатором в бурные сумерки его жизни, подробности которых были известны, может быть, ему одному. А среди этих проектов самым важным должна была казаться ему война с Парфией. Если сам Цезарь, несмотря на свой гений и свои победы, не считал возможным овладеть положением без решительного успеха в этой внешней войне, то мог ли он, Антоний, обманываться, что это удастся ему в положении гораздо более сложном? У правительства триумвиров не было ни денег, ни авторитета. Только завоевание Парфии, как думал и Цезарь, могло доставить и то и другое его правительству и сделать его навсегда вождем республики. Предприятие, без сомнения, было трудным, но Цезарь, величайший полководец своего времени, оставил ему план военной кампании, где были разработаны все детали, начиная с числа легионов и кончая дорогой, по которой следовало идти. Антонию оставалось только с умом и энергией выполнить этот план. Вероятность успеха с полным основанием должна была казаться ему очень большой. Самым большим затруднением при выполнении предприятия был недостаток денег, и на это могла рассчитывать Клеопатра для осуществления, хотя бы частичного, своих планов. Египет был еще очень богат; царская фамилия владела там единственным во всем средиземноморском мире запасом драгоценных металлов, который еще не разграбил Рим. Предложенный Клеопатрой союз с Египтом мог предоставить в распоряжение Антония материальные средства, необходимые для выполнения великого плана Цезаря.　

Но проект Клеопатры был чрезвычайно смел и необычен, и неудивительно, что Антоний не решился принять его в ту же зиму. Неожиданное событие, впрочем, прервало весной 40 года переговоры Антония и Клеопатры. Как в 41 году разыгралась в Италии пародия на гражданскую войну, точно так же в 40 году в Азии разыгралась пародия на войну с Митридатом. Мелкие царьки Сирии, изгнанные Антонием,[759] и Антигон, претендент на палестинский трон, которому Антоний отказал в своей поддержке,[760] вступили в соглашение с целью уговорить парфян вторгнуться в римские провинции, говоря им, что Сирия и Азия, напуганные огромными контрибуциями, наложенными на них Антонием, охотно примут завоевателей. Бежавший к ктезифонскому двору после битвы при Филиппах сын Лабиена предложил себя в вожди части парфянской армии, подражая италийским беглецам, которые после гражданской войны служили в армии Митридата.[761] Антоний находился в Александрии; в Сирии, управляемой Децидием Саксой, и в Азии, управляемой Титом Мунацием Планком,[762] были только старые гарнизоны Кассия, признавшие нового господина. Неожиданное нападение могло иметь успех. Действительно, весной, ближе к февралю, Антоний получил известие, что армия под начальством Лабиена и Пакора, сына парфянского царя, вторглась в Сирию через Ктесифон и Апамею.[763]