На другой день, утром 13 апреля, Цицерон испытал в сенате новое удивление, еще большее: два письма, одно от Гая Антония, другое от Брута, прибыли утром и были доставлены прямо в сенат, вместо того чтобы, как обычно, быть отданными сперва для прочтения Цицерону или какому-нибудь другому лицу. В этих письмах Гай Антоний просил мира для себя и своего брата, а Брут не только рекомендовал непременно исполнить эту просьбу, но даже позволил Гаю в начале письма назвать себя проконсулом. Совершенно пораженный, Цицерон сумел, однако, сдержаться, но после закрытия заседания быстро направился на переговоры с другими сенаторами и решил прибегнуть к крайнему средству. На следующий день сенатор Лабеон заявил, что, тщательно осмотрев печати у письма Брута, он убедился, что они подделаны. В тот же день Цицерон написал Бруту длинное письмо в учтивом, но решительном тоне; он рассказал ему все и дал понять, не говоря этого прямо, что Брут не должен отвергать Лабеона; наконец, он объявил ему, что в войне, в которой в случае поражения остается только умереть, нужно проявлять непоколебимую энергию, а не мягкое милосердие.[453] Это было предупреждение, справедливость которого скоро доказал сам Брут, потому что Гай Антоний в благодарность за его хорошее обращение организовал против него мятеж солдат, который, к счастью, был обнаружен и вовремя подавлен.[454]

Но в тот же день, 14 апреля, или на следующий, точно неизвестно,[455] две армии встретились у Кастельфранко, называвшегося тогда Forum Gallorum. Антоний располагал не особенно значительными силами, но, полагаясь на помощь Лепида, после того как Силан привел к нему своих солдат, и веря в свой престиж мстителя за Цезаря, он осмелился перейти в наступление. Еще раньше, оставив часть своих войск для продолжения осады Мутины, он расположился лагерем возле лагеря Гирция и Октавиана и время от времени нападал на него. Но с приближением Вентидия, узнав, что Панса покинул Бононию, чтобы соединиться с Гирцием и Октавианом, он решил напасть на Пансу в пути, в то время как брат его Луций должен был отвлечь внимание Гирция и Октавиана, предприняв мнимую атаку на их лагерь. Однако Гирций послал некоего Гальбу к Пансе с просьбой поспешить; он догадывался о намерении Антония, и ночью с 13 на 14 апреля отправил ему навстречу марсов легион и две преторианских когорты под начальством Карфулена. Карфулен прошел ночью через Forum Gallorum и продолжал свой путь навстречу Пансе, а несколько часов спустя Антоний, не знавший об этом, пришел и устроил засаду двум легионам и двум преторианским когортам в Forum Gallorum; потом он послал навстречу Пансе по Эмилиевой дороге легкую кавалерию и пехоту, чтобы отдельными стычками завлечь солдат под стены Кастельфранко. Его план удался, но он увлек в сражение не один или два легиона новобранцев, как думал, а двенадцать когорт ветеранов Карфулена, шедших во главе армии на некотором расстоянии от новых легионов. В течение некоторого времени, пока Эмилиева дорога шла между лесами и болотами, нельзя было вступить в рукопашный бой, но когда по соседству с Forum Gallorum, находясь на ровной и открытой местности, двенадцать когорт построились в боевой порядок, двадцать две когорты Антония вышли из деревни и напали на марсов легион. Сражение было ожесточенным. Панса приказал двум из четырех легионов быстро приготовить место стоянки; два других он послал на помощь и отправил вестников просить подкрепления у Гирция, а сам отправился в первые ряды войска. Но новые легионы не помогли: преторианская когорта Цезаря была уничтожена, и Панса был ранен. Марсов легион, наконец, отступил к лагерю, преследуемый врагами, устроившими страшную резню среди ветеранов и новобранцев. Солдаты Антония уже считали себя победителями, но, когда они после полудня, вынудив всю неприятельскую армию искать убежища в лагере, усталые возвращались к Мутине, внезапно появился Гирций с двумя легионами ветеранов. Невозможно было начинать новую битву со свежими войсками, и оба легиона рассеялись в беспорядке по соседним лесам и болотам. К счастью, наступившая ночь и отсутствие конницы воспрепятствовали Гирцию преследовать беглецов. Антоний ночью собрал их с помощью кавалерии и отвел в свой мутинский лагерь. Октавиан также защитил свой лагерь против мнимых атак Луция. Это был его первый подвиг, и хотя он не имел большого значения, но вызвал как ему, так и двум консулам одобрение армии.[456] Ни один из противников не мог считать себя абсолютным победителем или побежденным.

Беспокойство в Риме было велико. 17 или 18 апреля распространился слух, что армия сената уничтожена.[457] Наконец, пришли письма Гирция. Сторонники Антония в отчаянии разошлись по домам; перед домом Цицерона была организована огромная народная демонстрация; его отвели в Капитолий и заставили говорить под громкие аплодисменты;[458] многие присутствующие, обычно благоразумные и индифферентные, увлекшись, почувствовали ненависть к Антонию.

В заседании 21 апреля Цицерон произнес четырнадцатую и последнюю филиппику, в которой требовал сорокадневного молебствия, постановки памятника павшим в битве солдатам и передачи их родственникам сумм и привилегий, обещанных солдатам сенатской армии. Все верили, что консервативная партия одержала блестящую победу. Но битва не была решающей. Антоний, обретя благоразумие после своего поражения, отвел войско в лагерь, чтобы продолжать осаду; Вентидий двигался по Эмилиевой дороге позади Гирция и Октавиана. Последние, осмелев при виде сражающихся ветеранов, решили 21 апреля попытаться прорвать линию обороны, чтобы отправить в город обоз со съестными припасами. Антоний сперва послал для их отражения свою конницу, а потом, так как ее было недостаточно, — два легиона. Гирций воспользовался этим моментом, чтобы броситься с четвертым легионом на лагерь, который защищал пятый легион; а Децим Брут осмелился наконец выслать несколько мутинских когорт под начальством Понтия Аквилы. Тогда произошли две ужасные схватки: в лагере и в окопах. Гирций и Понтий Аквила были убиты; четвертый легион уже отступал, когда Октавиан явился ему на помощь; битва возобновилась с таким ожесточением, что сам Октавиан оказался в середине свалки и вынужден был сражаться как простой солдат. Он спас тело Гирция, но не мог или не умел сохранить лагерь и отдал приказ к отступлению. Солдаты Децима также возвратились в Мутину, и к вечеру выяснилось, что линия окопов не была прорвана. Армия Антония, однако, понесла большие потери. Антоний ночью собрал военный совет, где почти все высказались за продолжение осады. Если бы Антоний знал о смерти Гирция, он, конечно, на следующий день напал бы на армию, которой командовал теперь только Октавиан, и при помощи Вентидия, прибывшего в Фавенцию (совр. Faenza), возможно, уничтожил бы навсегда наследника Цезаря. Но во время революции участь человека висит на волоске. Антоний, не зная о том, что произошло, на следующий день боялся отступить под новой атакой раньше прихода Вентидия; он вспомнил, что сделал Цезарь под стенами Герговии, и решил отступить в Нарбонскую Галлию, к Лепиду. Ночью он послал вестников к Вентидию Бассу с приказом перейти Апеннины и присоединиться к нему в Нарбоне, отдал распоряжение снять осаду и двинулся в поход.[459]