XI. Резня богачей и битва при Филиппах

Триумвират. — Соглашение в Бононии. — Судьба Лепида. — Lex Titia. — Проскрипции. — Конфискация имущества богачей. — Смерть Цицерона. — Истинная историческая заслуга Цицерона. — Новые конфискации и новые налоги. — Divus Julius. — 　Страх Октавиана и его жестокость. — Брут и Кассий на Востоке. — Восток против Запада. — Начало войны. — Равнина при Филиппах. — Беспорядочное положение обеих армий. — Первая битва при Филиппах. — Смерть Кассия. — Вторая битва при Филиппах. — Самоубийство Брута.

Что говорилось под этой палаткой триумвирами в течение двух триумвират или трех дней,[578] которые они там провели, современникам не было известно; естественно, что и мы знаем не более. Точные сведения могли бы быть даны только самими участниками, а каждый из них имел впоследствии слишком много оснований возлагать ответственность за принятые решения на двух других. Следовательно, приходится ограничиться результатами встречи, а они хорошо известны. Положение дел трем полководцам казалось ужасным, и оно было таково в действительности. Они должны были, по выражению древних, разрешить «Архимедову задачу», или, как сказали бы мы теперь, квадратуру круга. После lex Pedia и восстаний стольких легионов война с Брутом и Кассием, т. е. с последней армией консервативной партии, становилась неизбежной. Они не могли распустить поэтому ни одного из возглавляемых ими сорока трех легионов и были вынуждены сдержать чрезвычайные обещания, данные в разгаре борьбы этим 200 000 человек; кроме того, они должны были содержать 30 или 40 000 человек вспомогательных войск и кавалерии, следовавших за их армией; это, по их расчету, соответствовало расходу более чем в 800 миллионов сестерциев приблизительно 200 миллионов франков.[579] А у триумвиров совершенно не было денег. Ограбленное Октавианом в августе для расплаты с солдатами и народом государственная казна была пуста. Самые богатые провинции Востока, преимущественно Азия, были во власти врага; бедные европейские провинции не были в состоянии уплатить такие издержки; нельзя было рассчитывать на Италию, которая уже более столетия потеряла привычку платить налоги и которая оказалась столь непокорной при выплате установленного сенатом военного налога. В общем, эта великая революция среди военного командования европейскими провинциями удалась только благодаря обещаниям, на которые были так щедры три вождя и которые они не могли сдержать, используя обыкновенные средства. Опасаясь быть покинутыми своими солдатами, если у них не хватит денег, побуждаемые отчасти страхом — чувством, которое заставляет очень легко выполнять самые безрассудные поступки, отчасти той роковой необходимостью, которая так часто принуждает вождей революций идти вперед, ибо они не могут более отступать, они пришли к ужасным решениям, еще несколько месяцев назад, несомненно, испугавшим бы их самих. Они решили захватить втроем абсолютную власть и разделить ее между собой. Став верховными властителями, они должны были конфисковать имущество богатых классов и употребить его на уплату долгов солдатам; притом они должны были поспешить с войной на Востоке против Брута и Кассия, если последние, что было маловероятно, не совершат ошибку, напав на них в Италии, чтобы быстро выйти из своего опасного положения.

Все эти решения были тесно связаны друг с другом: без диктаторской власти нельзя было произвести столь крупных конфискаций, а без этих конфискаций нельзя было вести войну. Октавиан должен был сложить с себя консульство, все трое принимали титул не диктаторов,[580] a triumviri reipublicae constituendae. Они получали на пять лет, не считая уже начавшегося года, т. е. до 1 января 37 года,[581] власть, подобную власти Суллы и Цезаря, позволявшую издавать законы,[582] отправлять уголовную юрисдикцию без всяких ограничений, без апелляций и формального судопроизводства,[583] иметь верховную власть консулов над государством,[584]право устанавливать налоги, объявлять наборы, назначать сенаторов и магистратов в Риме и других городах, а также правителей в провинциях,[585] экспроприировать и распределять земли, основывать колонии[586] и чеканить монету со своим изображением.[587] Они распределяли между собой провинции, но управлять Римом и Италией должны были все трое сообща. Октавиан, имевший менее многочисленную армию и благодаря своему возрасту — более слабый авторитет, получил худшую часть[588]: Африку, Нумидию и острова;

Антоний получил обе Галлии, Лепид — Нарбонскую Галлию и обе Испании.[589] Последний, будучи зятем Брута и Кассия, не мог принять участие в войне с двумя заговорщиками; Антоний и Октавиан приняли поэтому командование сорока легионами из сорока трех, которыми они располагали, так что каждому досталось по двадцати, в то время как Лепид с тремя легионами остался наблюдать за Италией. Потом составили список из сотни сенаторов и приблизительно двух тысяч всадников, выбрав наиболее богатых; прибавили туда некоторое число своих политических противников, чтобы отобрать у консервативной партии немногих энергичных и способных людей, еще оставшихся в Италии, и осудили тех и других на смерть и на конфискацию имуществ.[590] Кажется, это было предметом многочисленных переговоров, потому что каждый хотел спасти своих друзей и родных. Но Антоний был слишком полон ненависти и гнева, а Лепид и Октавиан — слишком робки. Они закончили тем, что составили список, в который поместили, по словам одних, двенадцать, а по словам других— семнадцать[591]жертв, которые должны были пасть первыми и смерть которых была абсолютно решена. В числе их был Цицерон, которым Октавиан пожертвовал Антонию. Они даже отдали Квинту Педию приказ немедленно казнить этих людей, раньше чем закон о триумвирате дал им право осуждать на смерть граждан Они также решили торжественно обещать, что по окончании войны дадут ничего еще не получившим ветеранам Цезаря обещанные диктатором земли, но маловероятно, чтобы они в этот; момент останавливались на деталях раздачи земель, которая реализовалась впоследствии. Они назначили, наконец, из числа своих друзей магистратов на следующий год Вентидий Басс должен был заместить в консульстве на последние месяцы года Октавиана, намеревавшегося уйти в отставку,[592] Планк и Лепид должны были стать консулами на следующий год. Равным образом было условлено, кажется, по просьбе солдат, что Октавиан женится на дочери Клодия и Фульвии.[593]

Таким образом, военный деспотизм, который два года тому назад применялся человеком большого ума, был восстановлен и разделен между тремя лицами, из которых замечательным, несмотря на свои недостатки, был один Антоний. Октавиану было всего двадцать лет, а Лепид слыл умеренным и невыдающимся человеком, обязанным своим положением капризу судьбы. Чтобы примирить Антония с Октавианом и восстановить единство цезарианской партии, нужен был посредник: Лепид один мог взяться выполнить эту миссию и получил за это свою часть в триумвирате. Должно, однако, заметить, что три заговорщика не осмелились принять титулы диктаторов: они назвали себя реорганизаторами государства и приняли власть только на пять лет, желая подчеркнуть, что их деспотизм будет лишь случайным эпизодом в долгой конституционной истории Рима. Следовательно, они не смели открыто нанести удар республиканскому суеверию и привязанности к конституции, усилившейся в высших классах после смерти диктатора. И ради этого даже в тот самый момент, когда разрушилась республика, они оказывали платоническое почтение республиканским принципам, соблюдая недавний закон Антония, уничтоживший диктатуру. Но у общества не было времени удивляться этим тонкостям. Сперва насмехались над назначением консулом Вентидия Басса, начавшего свою карьеру погонщиком мулов, ибо никогда еще человек столь низкого происхождения не достигал консульства, а когда некоторое время спустя Вентидий поставил в храме статую Диоскурам, один остряк написал на него ядовитую пародию знаменитого стихотворения Катулла: