Луций не прибыл и в оправдание своего отсутствия обвинял Октавиана в устройстве для него засады по дороге в Габии.[735]В действительности же ни он, ни Фульвия не рассчитывали более ни на генералов Антония, ни на ветеранов. Окруженные немногими консерваторами, уцелевшими в сенате и во всадническом сословии, ободренные очень благоприятной обстановкой в италийских городах, Луций и Фульвия вообразили, что они легко с помощью обещаний привлекут к себе упрямых солдат, и решили сделать все, чтобы отнять у Октавиана его провинции, возбудить общий мятеж италийских городов и набрать армию в шесть легионов из незанятых молодых людей, которых было так много среди бежавших из Рима ремесленников и мелких собственников, все потерявших и не имевших более средств к существованию. Прежний правитель Африки, Секстий, должен был подготовить восстание против Фан- гона, нового, назначенного Октавианом, правителя, который раньше был центурионом Цезаря.[736] Бокх, царь Мавритании, по-видимому, получил приглашение овладеть испанскими провинциями Октавиана.[737] Повсюду по Италии для набора шести легионов были разосланы эмиссары, которые поощряли вербованных солдат, убеждали муниципии выдать Луцию хранящиеся в храмах деньги и агитировали к восстанию землевладельцев. Мы знаем, что в Кампании это поручение они доверили Тиберию Клавдию Нерону, который после своей службы у Цезаря предложил сенату 17 марта 44 года объявить его тираном и который согласился исполнить свою миссию вместе с неким Гаем Веллеем, зажиточным кам- панским собственником, прежним офицером и другом Помпея.[738]Луций и Фульвия надеялись, что, когда в Италии разразится мятеж и начнется гражданская война, генералы Антония придут к ним на помощь и уничтожат общего врага, даже не получив приказаний от своего далекого вождя.

Скоро воспоминания о междоусобной войне пробудились во всех умах; все спрашивали себя, поднимется ли Италия, как раньше, но уже не для завоевания прав граждан, а для защиты территории от алчных ветеранов и для восстановления свободной республики предков. Настроены были пессимистично: все считали, что этот страшный эпизод римской истории может возобновиться; сам Октавиан разделял это мнение и не смел проявить твердость к подавлению явных приготовлений к мятежу, а также интриг консула. Он ограничился только видимостью защиты, развелся с Клодией, вернул Сальвидиена, поручил ему также набирать солдат, взять деньги в храмах италийских городов[739] и время от времени выпускал против Фульвии едкие пасквили. До нас дошел один, по-видимому, подлинный и очень остроумный, но столь грубый, что его нельзя даже перевести.[740]Таким образом, к концу года агенты и Луция, и Октавиана оспаривали друг у друга в городах молодых людей, ветеранов и храмовые сокровища[741] Одиннадцать легионов были напрасно распущены после Филипп, ибо их приходилось набирать снова; большинство ветеранов, даже ветераны Антония, шли на службу к Октавиану[742] Лишенные своих имений собственники, напротив, становились на службу к Луцию, на стороне которого открыто выступала масса населения; никто не задавал себе вопроса: как будут расплачиваться с войсками? Ссоры и кровавые столкновения между обеими партиями были постоянным явлением[743] и положение скоро стало таким угрожающим, что ветераны многих колоний отправили послов к Антонию на Восток, прося его немедленно прийти, чтобы восстановить мир[744]. Октавиан все еще колебался и сделал последнюю попытку соглашения, отправив в Пренесте депутацию из сенаторов и всадников[745]. Но и на этот раз он потерпел неудачу.　

Наконец, ободренный нерешительностью, в какой находились генералы Антония, Октавиан начал действовать и, чтобы показать пример, атаковал один из многих городов, где эмиссары врагов больше всего агитировали против него[746]. В это время мы впервые встречаемся с его молодым другом Агриппой, о котором до сих пор было известно только, что он сопровождал Октавиана при отъезде из Аполлонии и был в числе обвинителей заговорщиков.　

Он должен был быть претором на следующий год, и Октавиан дал ему командование над армией. С наступлением осени Октавиан оставил в Риме Лепида во главе двух легионов и попытался захватить врасплох Норцию. Это ему не удалось; он был вынужден осадить ее, и так как осада затянулась, он обратился к Сентину, где также не имел успеха. Его неудачи ободрили Луция, в свою очередь захотевшего перейти в наступление и предпринявшего смелую попытку, которая, вероятно, должна была быть сигналом для мятежа по всей Италии. По соглашению со своими сторонниками он неожиданно с несколькими отрядами атаковал Рим, не встретив сопротивления со стороны Лепида — то ли ввиду слабости его характера, то ли ввиду его недовольства Октавианом.[747] Придя на форум, он произнес большую речь, в которой провозгласил, что является защитником республиканских идей, столь дорогих для зажиточных классов; он сказал, что сражается для того, чтобы разрушить триумвират, который после поражения Брута и Кассия не имеет более основания для существования, и чтобы восстановить республику. Он утверждал, что его брат Марк Антоний готов сложить власть и удовольствуется назначением консулом. Потом он приказал объявить Октавиана общественным врагом.[748] Получив известие об этом неожиданном событии, Октавиан со значительными силами двинулся на Рим, и Луций, который не мог оказать ему сопротивление, вышел из города и возвратился к своей армии, сконцентрированной в не известном нам месте.[749]Таким странным и неясным образом началась эта война. К сожалению, об этой войне древние историки рассказали так неполно и неясно, что мне не удалось дать подробное описание ее. Можно только четко представлять, что в известный момент Луций Антоний выступил в поход с шестью вновь набранными легионами по Кассиевой дороге, чтобы идти навстречу Сальвидиену, который в сопровождении Азиния и Вентидия медленно двигался из Галлии. Но Агриппе ловкими маневрами удалось спутать планы Луция, и он вынудил его в концу осени запереться в Перузии, где его осадил Октавиан. Фульвия осталась в Пренесте, откуда писала Вентидию, Азинию и Калену, убеждая их прийти со своими легионами на помощь к Луцию и стараясь ускорить восстание в италийских городах. Жребий был брошен. Луций и Фульвия думали, что города Италии готовы восстать и что генералы Антония, не колеблясь больше, готовы покончить с Октавианом.

Но Италия не восстала, и генералы Антония не пришли к ним на помощь. Тщетно Тиберий Клавдий Нерон[750] побуждал кампанских собственников взяться за оружие и попытался даже поднять рабов; тщетно также Фульвия и друзья Антония в Кампании и других областях старались обратить в воинственное бешенство слезливые протесты ограбленных собственников и платонические республиканские вздохи зажиточного класса. Со времен гражданской войны все изменилось; зажиточность, культура, то, что называют цивилизацией, очищали людей, делали их мягче; они разучились держать оружие в руках и больше занимались торговлей и науками, чем войной. После долгих жалоб на причиненные им насилия в решительный момент они предпочли смириться, чем рисковать тем немногим, что у них оставалось.[751] Луций Антоний остался на высотах Перузии среди общей пассивности в качестве единственного борца. Факел, который он зажег на вершине, чтобы подать Италии сигнал к восстанию, медленно вспыхнул, догорел и погас, не передав с равнины на равнину и с холма на холм другие мятежные огни. Агриппа, которому Октавиан доверил высшее командование над своей армией, смог в течение декабря и января построить огромные траншеи вокруг Перузии и стеснил город со всех сторон, несмотря на смелые и частые вылазки Луция.