Эти экспедиции вынудили Антония отсрочить войну против Брута и Кассия.[632] Но отсрочка была для него крайне опасна, потому что бездеятельность, на которую он был осужден, будоражила солдат, давала смелость общественному недовольству и увеличивала политические и финансовые затруднения, с которыми боролся триумвират. Триумвирам было необходимо какой угодно ценой сделать что-нибудь, что доказало бы Италии их могущество. Антоний тогда решил послать Октавиаиа с частью флота для захвата Сицилии.　

Секст Помпей, казнивший в начале 42 года правителя этого острова и овладевший им всецело, начинал становиться в тягость. Он набирал корабли, рекрутировал матросов, организовывал легионы; он опустошал италийские берега и перехватывал на море грузы хлеба, предназначенные для Рима; он мог прийти на помощь к Бруту и Кассию и воспрепятствовать перевозке войск и съестных припасов через Адриатическое море в Македонию. Таким образом, весной 42 года война началась в Сицилии и на Востоке. Весной и в начале лета Кассий завоевал остров Родос;[633] он нашел в государственных и частных сокровищницах острова 8500 талантов, которые конфисковал;[634] он заставил азиатские города уплатить подати вперед за десять лет,[635] он соединил корабли, прибывшие со всех берегов, и организовал на всем Востоке большое число отрядов на суше и на море; он отправил Мурка с шестьюдесятью кораблями к Тенарскому мысу воспрепятствовать вспомогательным войскам, подготовленным Клеопатрой, дойти до триумвиров.[636] В течение этого времени Брут совершил также удачную кампанию и покорил ликийские республики, на которые наложил контрибуцию. Таким образом, два вождя республиканской армии могли в начале лета встретиться в Сардах и отдать команду о вторжении в Македонию.

Октавиан, напротив, жалким образом потерпел неудачу в своих попытках, и Сицилия не была еще завоевана в тот момент, когда Брут и Кассий направляли свою армию к Абиду, чтобы переправить ее через Босфор и идти из Сеста по Эгнатиевой дороге прямо в сердце Македонии. Неудача Октавиаиа должны была сильно осложнить дела Антония, потому что движение Брута и Кассия вынуждало его идти на помощь Норбану и Децидию. Все еще надеясь на то, что Октавиан скоро окончит свое предприятие, Антоний решил оставить его в сицилийских водах, а самому с двенадцатью легионами[637] идти в Македонию. Там он хотел разыграть последний акт этой роковой борьбы, которая была не только борьбой цезарианской и народной партии против партии аристократической и консервативной, но также борьбой Запада против Востока. Опиравшиеся на азиатские провинции Брут и Кассий располагали меньшей армией, чем Антоний и Октавиан: немного солдат можно было найти на цивилизованном Востоке, стране купцов и капиталистов, любившем мир и не имевшем более политической самостоятельности. Но они располагали деньгами, великой силой, представителем которой в древнем мире был этот цивилизованный и индустриальный Восток; они везли с собой в своем походе против врага в огромных нагруженных на повозки амфорах награбленную добычу, драгоценные металлы, которые Восток в течение сорока мирных лет и относительного порядка, следовавших за великой войной с Митридатом, сумел снова собрать, несмотря на грабежи публикаиов и правителей, и получить в обмен на земледельческие продукты и индустриальные товары, вывезенные в Италию, значительную часть похищенного у него италиками золота и серебра.[638] Напротив, Италия, хотя уже два столетия свозила к себе со всех сторон света самые нужные предметы обихода и драгоценные металлы, продолжала пребывать во всеобщей бедности; особенно недоставало золота и серебра: общественная и частная роскошь, возобновление земледелия, увеличение благосостояния всех классов, безрассудные спекуляции, революции и гражданские войны, внутренняя политика, основанная на интригах и патронате, а также внешняя политика грабежей и завоеваний требовали громадных вложений. У Италии было солдат более чем нужно, она могла послать на Восток грозные армии солдат, но была вынуждена посылать их за море, одетых в лохмотья, без денег, без необходимого снаряжения, без флота, необходимого для защиты их связи и подвоза съестных припасов. Исход войны должен был показать, какой металл имел большее значение в этой гражданской войне: золото или железо.

Начало кампании было выполнено легко, и Брут и Кассий ободрились. Они свободно перевели через Босфор свои армии, направили их вдоль берега к мысу Серрейону и узкому проходу между горами и морем, занятому Норбаном. Они без затруднений вынудили последнего отступить, послав Туллия Кимвра с флотом для угрозы с тыла. Норбан был вынужден отступить до Сапеикского ущелья (совр. Бурун-Калесси), которое рассматривалось как единственное место, где большая армия могла перейти из Азии в Европу и которое было очень хорошо укреплено для его защиты.[639] Антоний, напротив, был остановлен в самом начале своей экспедиции: возникло непредвиденное препятствие — флот Мурка. Когда вспомогательные войска Клеопатры были разбросаны бурей по берегам Африки, Мурк тотчас же блокировал Брундизий, чтобы не дать Антонию переплыть Адриатическое море. Антоний сделал много попыток, чтобы освободить себе путь, но, постоянно терпя неудачу, призвал, наконец, на помощь к себе Октавиана, заставив его прервать свое сицилийское предприятие, которое тот еще не довел до конца.[640] Было неблагоразумно оставлять у себя в тылу Секста Помпея, но на что еще можно было решиться?　

Корда Октавиан появился в Адриатическом море, Мурк, имевший только шестьдесят кораблей, был вынужден отступить,[641] и два триумвира с двенадцатью легионами смогли вместе высадиться в Диррахии.　

Но сразу же по выступлении из Диррахия экспедиция встретилась с массой затруднений и опасностей. Курьеры, срочно отправленные Норбаиом и Децидием, скоро возвестили, что им пришлось оставить занятые неприступные позиции. Вождь фракийцев открыл Бруту и Кассию другой проход, более узкий и крутой, по которому армия, при условии взятия с собой воды, могла перейти горы за три дня.　

Таким образом, Норбан, ожидавший атаки с фронта, вдруг узнал, что враги выходят из гор с тыла на равнину Филипп, и был вынужден, чтобы не оказаться отрезанным, с величайшей поспешностью отступить к Амфиполю. Ворота Македонии и сообщение с Фракией достались врагу, и Амфиполь, защищаемый только восемью легионами, мог быть атакован в любой момент силами, почти вдвое большими.

Положение казалось очень опасным, а внезапная болезнь, пора зившая Октавиана, еще увеличивала опасность. Решив защищать Амфиполь, 　Антоний оставил своего больного товарища в Диррахии 　и быстро направился со своими легионами к городу, но по прибытии он заметил, что его лейтенантов, как это часто бывает на войне, напугал призрак. Брут и Кассий не преследовали Норбана и Децидия, они остановились под Филиппами в прочной позиции, расположившись двумя лагерями на Эгнатиевой дороге. Брут находился на севере у подошвы холмов Panaghirdagh’a, Кассий же южнее, на берегу моря, от которого его отделяло обширное непроходимое болото, у подошвы холма Маdiartore'.[642] Оба лагеря были соединены палисадом, позади которого протекал чистый и полноводный ручей Гангас. Эгнатиева дорога давала им возможность сообщаться с Неаполем, куда корабли подвозили съестные припасы, оружие и деньги из Азии и с острова Фасоса, избранного заговорщиками своим главным магазином. Утвердившись в такой крепкой позиции, Брут и Кассий решили ожидать атаку врага и затянуть войну до тех пор, пока неприятельскую армию, оказавшуюся запертой в узкой и бесплодной местности, одолеет голод. Они старались также затруднить ей сообщение по морю, послав Домиция Агенобарба с флотом в помощь Мурку. Как только Антоний понял, что не будет атакован в Амфиполе, он оставил там всего один легион, а с остальными двинулся к равнине Филипп, где и расположился лагерем против врагов, чтобы дождаться там Октавиана, который теперь выздоравливал, а через несколько дней появился — его несли на носилках. Тогда Кассий, чтобы помешать Антонию отрезать его от сообщения с морем, продолжил ограждение палисадом и таким образом соединил свой лагерь с болотом.