Кап-Тартар!

И это Кап-Тартар?

Неужели ради этого сюда стремятся и здесь собираются ходоки и временницы?

Или с ним случилось из ряда вон?

Он приподнялся, сел. Спина горела: Ил-Лайда, несмотря на миниатюрность, оказалась тяжёлой и неистощимой, а под ним – только неровная каменная плита. Посидел так с минуту, глядя на девушку и решая извечный в таких случаях вопрос: и что дальше?

– Мы с тобой купаться будем? – спросил он у неё.

– Обязательно, – заявила она, словно озаботясь поставленным вопросом. – Мы же с тобой помолодели телом и душой. Теперь надо смыть старое, иначе оно будет охотиться за нами, и волочиться везде, где нам придётся побывать. А зачем нам это?

Она легко поднялась, потянулась кошачьей статью и с разгоном в два шага булькнула в синеву воды, разгоняя любопытных рыб. Они неохотно уступали место чужаку.

Тело Ил-Лайды поголубело, она плыла под пластом воды, ритмично двигая руками и ногами. Однако эти будто бы правильные движения мало подвигали её вперёд – пловчиха из неё не получилась.

Разглядывая девушку, Иван никак не мог отделаться от неприятного осадка, вызванного её последними словами. Если верить сказанному, то получалось так: его только что беззастенчиво использовали как некое средство или инструмент (что будет, наверное, точнее и, соответственно произошедшему, грубее) для омоложения. В том числе, конечно, и ради него самого, но… именно использовали!

Учители о таком даже намёком не обмолвились. Не Симон, так уж Сарый не удержался бы и высказал своё мнение о подобных делах, ожидающих Ивана в Кап-Тартаре.

Хотя… Если этот… процесс омоложения близ Фимана в порядке вещей, не подлежащих обсуждению, то и говорить о нём незачем. Может быть, и так? Вполне. Но… Симон-то был один. Или оставил его наедине с Ил-Лайдой, а сам…

Ил-Лайда бесшумно вынырнула, проплыв метра два за всё то время, в течение которого Иван стоял столбом на берегу и терзался мыслями.

– Ваня! – позвала она. – Хорошо!

– Наверное, – встрепенулся Иван и, отбрасывая ненужные думы, одним толчком обеими ногами пролетел расстояние до девушки и вошёл головой в воду.

И едва не задохнулся от неожиданности: вода оказалась холодной, как первомайская. Он выскочил на поверхность, гортанно заухал, как будто эти звуки могли его согреть.

Таких озёр и потаённых уголков в парке нашлось множество.

– Сюда здешние люди что, не ходят? – спросил Иван, когда удостоверился в отсутствии кого-либо из местных жителей, где они побывали с Ил-Лайдой.

Девушка пожала плечами. Она доверчиво опиралась на руку спутника и, похоже, ни о чём другом не думала и не помышляла, кроме как о многократно повторённом акте омоложения.

Иван, видя её такую активность, вначале отшучивался, вступал в игру, но вскоре иссяк в придумывании шуток и поз и позволил ей делать с собой всё, что позволяла её фантазия. Каждый раз она находила что-то новое и была в неописуемом восторге то ли от него, то ли от самого факта вседозволенности – нашла любимую игрушку, по которой соскучилась до безумия.

– Они здесь не могут быть, – наконец сказала она неуверенно. – Здесь можем быть только мы, временницы… Ну и ходоки, конечно, – добавила она как бы о незначительном казусе.

Иван хмыкнул. Феминистки, оказывается, были во все времена, это только новое время открыло их всему миру, а они портили настроение не одному поколению мужчин, в том числе и ходокам во времени.

Он решил задать провокационный вопрос, чтобы нанести небольшой мстительный удар и в то же самое время кое-что прояснить для себя.

– Но кто же тогда омолаживает временниц? Местных мужчин нет, а ходоков вы не принимаете всерьёз.

Она его явно не поняла, переспросила и сама ответила:

– Как кто? Кап-Тартар.

– Но, как я понимаю, Кап-Тартар – это только территория. А кто же временницам… – он задумался, как бы это сказать поделикатнее, – помогает омолаживаться? Как это мы постоянно делаем с тобой.

Ил-Лайда оставила его руку, отступила на шаг и некоторое время с недоумением рассматривала его: не шутит ли он?

Он был серьёзен.

– Ты подумал… – она всхлипнула от душившего её смеха.

Чуть позже Иван тоже, до колик в солнечном сплетении, хохотал вместе с ней.

Над собой…

Вот так рождаются слухи, предрассудки, легенды и прочая, когда кому-то что-то показалось, подумалось или он не разобрался в рядовом событии. А, не разобравшись, превратно увидел в нём некую, несвойственную явлению, особенность, а потому вынес неверное суждение.

Ну что он сам себе накрутил, надумал?

Да, Ил-Лайда, молодая женщина, и здоровая телом, воспользовалась случаем; но и он ведь, что греха таить, тоже оказался не промах…

…Ил-Лайда и вправду воспользовалась удачным для неё стечением обстоятельств. Здесь Иван был недалёк от истины, хотя, конечно, не подозревал подлинных причин.

Отец Ил-Лайды, Гирба-Сех-МирГунн, правитель небольшого, а точнее крошечного владения Мен-хи или Страны Праведных, затерянного в будущей китайской провинции вдоль лесистого берега Меконга (тоже будущего для того времени, где сейчас находились ходоки), был вертом с кимером в несколько тысяч лет. Открыв у одной из своих многочисленных дочерей дар ходьбы во времени, прежде чем передать её наставнице из временниц, Умалаке, сам стал учителем и наставником Ил-Лайды.

Как любимая дочь отца и правителя она пользовалась на родине почётом и уважением, но всегда находилась в цепких тисках его дурного характера: отец диктовал ей, как и что она должна и могла делать не только на дороге времени, но и в повседневной жизни.

Ей исполнилось уже двадцать лет, но после ритуального лишения девственности ещё в десятилетнем возрасте жрецами Акроба – верховного божества Мен-хи – ни один мужчина не прикасался к ней. Мир сексуальных утех оставался ей известен только по восторженным или скептическим рассказам подруг, намёкам окружающих, из песен и плясок её народа и из собственных грёз, всё чаще посещающих её во снах и мыслях: годы брали своё.

С малых лет она питала слабость к борцам, раз в год сходившимся в единоборстве перед лицом правителя страны для показа своей ловкости и силы, после чего один из них (не обязательно победитель, а самый ладный и понравившийся ещё чем-то Гирба-Сех-МирГунну) назначался в штат его личных телохранителей – фийхов. Оттого мечты девочки, потом девушки и уже достаточно повзрослевшей Ил-Лайды не выходили из круга этих мужчин. Она смотрела на них оценивающим взглядом и переживала с каждым из них бурный роман, но, к сожалению, только в своём воображении, где она сама играла не последнюю роль.

Когда Гирба-Сех-МирГунн, наконец, спохватился и озаботился судьбой своей любимой дочери, он натолкнулся на глухую стену сопротивления с её стороны ко всем предложениям стать женой кого бы то ни было.

За фийха ей нельзя было идти по своему происхождению, а остальные мужчины, которых ей предлагали…

Разве это были мужчины? Жалкие, изнеженные, хныкающие от усталости даже после недолгой прогулки. Она отвергала их презрительным взглядом.

Гирба-Сех-МирГунн был вне себя. Однако дочь унаследовала некоторые его черты характера – упрямство и независимость – и он сдался. Так вот получилось, что вскоре он разрешил ей самой искать избранника по сердцу, но предупредил, чтобы она не опозорила имени его и помнила о своей принадлежности к правящему роду.

К тому времени она уже полностью окунулась в общество временниц, взгляды которых на мужчин отличались крайним радикализмом.

Любой мужчина – поработитель и грубиян.

От него, как бы добр и ладен он, на первый взгляд, ни был, нельзя ждать ничего хорошего.

Уж если мужчина нужен (этот прискорбный для себя факт временницы всё-таки признавали и не считали такое своё мнение зазорным), то умей им воспользоваться, но и тогда будь собой и только собой.

Такого или примерно такого отношения ко второй половине человечества придерживались временницы и ревностно культивировали этот подход в своём кругу.