Женщины бросились навстречу друг другу с криком радости, заахали, запричитали:

– Ах, Манелла!

– Ах, Низанна!

– Ах, КЕРГИШЕТ!

– Ах, Ваня!..

Мужчины же обменялись жарким рукопожатием, словно не виделись вечность.

– Манелла, пойдёмте со мной, – позвал Иван. – Ваши временницы мне не доверяют. Сопротивляются, будто я хочу их украсть и съесть.

И получил ответ:

– Правильно делают!

Иван возмутился.

– Вы хотите, чтобы я их там оставил? – и добавил про себя то, что недавно обронила Манелла: – «Баба с возу – кобыле легче».

– Что ты, что ты! – Манелла повисла на Иване. – Им это будет полезно. На таком мужчине… с таким как ты, Ваня, пройти в Кап-Тартар!.. Да разве женщина устоит перед таким случаем?

– Ты её поменьше слушай! – успел сказать вслед Сарый, а сам улыбался во весь рот.

Иван только отмахнулся: там столько ещё народу, а они тут заняты своими непонятными заботами.

Зато Манелла мстительно и возвышенно проворковала:

– Тебе такие сантименты невдомёк, как и любому из вас… Это не о тебе, Ваня.

– Да ну вас. Надоели!..

Возвращение Манеллы походило на хорошо продуманное шоу, где самая важная роль отводилась Ивану.

– Это чудо! – завопила она, как только оказалась в кругу своих товарок. – Это поистине КЕРГИШЕТ! О, сёстры во времени, это настоящий КЕРГИШЕТ! Это истинный КЕРГИШЕТ! Ва-ня-я…

«Она ещё осанну петь начнёт», – поморщился Иван, хотя её слова пролились подобно лечебному бальзаму на открытые раны: наконец-то среди ходоков его начинают признавать и выделять не просто как забаву, а по делам.

Продолжая витийствовать, Манелла с пафосом и искренним доверием «вручила в руки», по её словам, Великому КЕРГИШЕТУ свою незабвенную наперсницу, некую Таа-Ту-ир-Ману – грузноватую, но не лишённую женских прелестей временницу.

– Ты ощутишь блаженство нового рождения, – выкрикнула Манелла, хотя Таа-Ту-ир-Ману была настроена не так оптимистично, как хотелось её предводительнице. – Мы тебя поздравляем!

Невероятное буйство и выкрики Манеллы внесли раскол в среду ходоков во времени: и мужчин, и женщин.

Для одних это, по-видимому, представлялось очередным спектаклем с участием временницы, коих от неё они уже насмотрелись не только сегодня, а, общаясь с нею, многократно.

Но для большей части такое воодушевление и славословие Ивану, выглядело если не внове среди ходоков, любящих по большей части только самих себя, то совершенно неожиданным и даже подозрительным: как будто их пригласили к серьёзному делу, а оказалось – на возвеличивание нежданного кумира.

Симон вначале пытался переменить мнение большинства, но Манелла была в ударе. Она буквально не давала ему, да и кому-либо другому, сказать и слова.

– Ваня! Забери её назад! Пусть там покричит! – наконец скомандовал Симон. – И эту тоже, – кивнул он на полнотелую подружку Манеллы.

Последующие действия Ивана со стороны, быть может, выглядели не слишком тактичными. Напротив – грубыми, но ловкими: ему не стоило особого труда ухватить обеих эксцентричных женщин за талии и унести их с собой за грань мира, в Кап-Тартар, и там с удовольствием избавиться от них, поскольку тех нескольких коротких шагов ему хватило не столько успокоить подруг, сколько почувствовать себя не совсем в порядке. Они успели приникнуть к нему всеми своими прелестями так откровенно, что от них стали исходить мощные флюиды, горячащие кровь. А Таа-Ту-ир-Ману пришлось просто отрывать от себя. Она словно даже не соображала, что делала.

Зато Манелла тут же объявила:

– Вот и хорошо, что ты решил меня вернуть сюда. – Она победоносно огляделась. – Я буду всех встречать!

И приняла позу триумфатора.

Иван же ретировался от них, вышел к Симону и смахнул со лба пот. Учитель сочувственно оглядел его и дёрнул щекой в усмешке.

– Тебе, Ваня, не позавидуешь. Особенно когда встречаются такие как Таа-Ту-ир-Ману. Да?

– И не надо завидовать, – выдавил из себя улыбку Иван. – Кто пойдёт следующий?

Вскоре переход в Кап-Тартар и обратно превратился для него в рутину, чего нельзя было сказать о ходоках и временницах, так как для каждого из них до встречи с КЕРГИШЕТОМ этот переход был очень мучительным и порой долгим.

Так, например, происходило у дона Севильяка: его переход растягивался почти на неделю.

У многих из ходоков в поле ходьбы здесь громоздились горы или зияли пропасти, у других – властвовали жгучие морозы и раскалённые газы, свирепствовали ураганы и метели, неистовствовали смерчи и обманчиво мерцали миражи, то есть все те же признаки, что и на пределе кимера, однако, отличные от них. Потому-то ходокам и не нравился этот барьер между мирами. К своим предельным границам в поле ходьбы они привыкали с первых шагов в нём, а когда натыкались на что-то новое, хотя и проходимое, но такое же неприятное для перехода полу закрытие, они относились к нему враждебно. Здесь им приходилось переживать сильнее все те неприятности, что вставали на их пути.

И вдруг! Они познали о другом способе перехода.

С КЕРГИШЕТОМ всё это преодолевалось в мгновение ока, будто по волшебному слову, минуя все передряги и лишения, поджидающие их здесь…

Однако они всегда стремились сюда, чтобы не стареть. А какая ещё сила могла бы погнать их в жестокий и рискованный поход?

Симона Иван перевёл вне очереди, установленной тем самим. Учитель готов был уже отступить от барьера, поскольку для него он представлялся крутым подъёмом, на котором устоять было очень трудно. Заметив, что Симон держится уже из последних сил, Иван даже не стал спрашивать его мнения. Он молча подхватил его, почти невесомого, и перевёл в Кап-Тартар, сдав в руки Сарыю.

– Чего там торчал? – встретил тот сомирника ворчанием. – Без тебя не разберутся?..

– Помолчи! – вяло отозвался Симон, садясь на землю. – Сам будто бы не знаешь, чего я там был. Но, скажу, тяжко было.

– Ты бы, Ваня, тоже передохнул, – посоветовал Сарый. – Не на пожар, в конце концов, а мы подождём. Редко так-то скопом встречаемся. За разговорами время идёт незаметно. Посмотри на них.

– Ещё передохну… Там их осталось всего… – он оглянулся, посмотрел через флёр пелены, – всего трое…

Оставалось перевести двух ходоков и Ил-Лайду.

Девушка выглядела одинокой и расстроенной.

Получилось так, что другие временницы оказались проворнее и все уже находились где-то там, за барьером, в Кап-Тартаре, а она так и застряла за рубежом, оставаясь в неведении: сможет ли так же легко, как пообещала Манелла, перейти из одного мира в другой с этим невероятным ходоком – КЕРГИШЕТОМ. Его нарастающая от перехода к переходу бесцеремонность, когда он молча подхватывал очередную её подругу и почти силой, как ей каждый раз казалось, утаскивал за собой за стену плотно стоящих друг к другу столбообразных каменных образований, настораживала.

Она даже стала побаиваться его.

В Кап-Тартаре Ил-Лайда побывала уже не однажды, но всякий раз ей приходилось со стоном и слезами на глазах от боли и бессилия протискиваться сквозь бесконечный строй столбов.

В первый раз, когда её наставница Умалака заставила пройти с ней «в мир возвращения молодости», Ил-Лайда подчинилась, но не поверила ей, подумав, что Учительница в тот раз подготовила для неё очередное наказание. Оно, возможно, было подсказано отцом Ил-Лайды, тоже ходоком, за какие-то неправильные действия или поведение на дороге времени. И по его наущению Учительница завела её умышленно в тесный каменный лабиринт.

В Кап-Тартар она прорвалась в изодранной одежде, со зреющими синяками и кровоточащими царапинами, а вернулась оттуда практически обнажённой, растеряв остатки одежды на обратном пути, хотя он и был намного легче.

Она рыдала в руках у наставницы, та, как могла, успокаивала её, говоря о необходимости временницам бывать в том, труднодоступном мире. Ей самой приходилось тоже несладко: надо было идти по зыбучим пескам, норовящим втянуть в себя и поглотить человека.

Зато поход в Кап-Тартар стоил того, он всегда манил к себе Ил-Лайду. Ей там было легко и просто, там она оставалась чаще всего без опеки со стороны отца, да и наставница отпускала её одну погулять по бесконечному парку, где так приятно было искупаться в холодных водах озёр, послушать пение птиц и помечтать о чём-то недоступном или запретном…