Такая жёсткая обособленность людей, вернее, разумных существ, противоречила всем представлениям Ивана. Везде, где он уже побывал, связь между отдельными поселениями существовала обязательно – люди общались между собой. А здесь явно образовалось изолированное ото всех обжитое место.

Сектора между дорогами густо поросли деревьями, значит, решил Иван, население не занималось земледелием и, естественно, не производило продуктов питания. Скот пасти негде. Что ещё оставалось? Рыба в озере?

– Далеко, – сказал он, доставая бинокль. – Почему мы так таимся. Разве они могут нас видеть? Да ещё в такую жару?

– Они видят, – уверенно настоял на своём Уленойк, – а жары никакой не боятся.

– Боятся, не боятся, – рассеянно проговорил Иван, устанавливая окуляры. – Питаться-то они чем-то должны. Не воздухом единым жив человек.

– Они не люди!

Иван живо представил образ Напель, её изысканную фигуру, точёные до ослепительного совершенства ножки, чудную грудь, ласковые руки, округлость миловидного лица… И глубоко вздохнув, словно ему не хватало воздуха, произнёс твёрдо:

– Люди они!

– Трёхглазые?

– Ты тоже трёхглазый, да только не знаешь об этом.

– У меня… два глаза, – спохватился Уленойк и ощупал для верности своё лицо. – Было два глаза, пока… – Он покривил губы и не стал объяснять потерю. – У всех людей два глаза, а не три.

– Три, будь уверен. У меня тоже. Просто заросли они у нас. А у них нет… Ладно, посмотрим, так сказать, вооружённым глазом, что там у них делается.

Иван поднёс к глазам бинокль.

– Мне дашь посмотреть? – шёпотом спросил вождь ылимов, похожий на школьника, которому страсть как хочется заполучить в руки игрушку.

– Дам. Помолчи пока и не толкай под руку!

Сильная оптика ринула навстречу взору Ивана картину оазиса.

Он распался на множество отдельных участков. Помимо трёх радиальных, возможно, межевых или пограничных дорог, клочок живой земли вокруг озера изобиловал другими разделительными дорожками и тропами – словно покрыт был муаровой сеткой трещин. Полог растительности теперь оказался не сплошным густым, сквозь него можно было видеть примитивные жилища туземцев – лёгкие строения, состоящие, быть может, из одного навеса. Сами обитатели этого странного поселения в поле видимости отсутствовали.

Чем больше Иван всматривался, тем больше ему казалось, что озеро, деревья, навесы и дороги между ними напоминали аппликацию на кожаных куртках, носимых падкими до всякого рода росписей на одежде молодыми и не очень молодыми его современниками.

Опустив бинокль, Иван разочарованно откинулся к стене. Ради чего он припёрся сюда по адской жаре? Если там, у оазиса, кто-то, может быть, и проживает, то уровень их развития далёк от того, какой ожидался им, когда Уленойк расписывал это племя.

– Там никого нет. И вообще…

– Они там есть, – без колебаний сказал Уленойк. – Затаились и ждут!

– От кого и что?

– От нас с тобой. От кого же? Они не любят… Я же тебе уже говорил, они не любят, когда за ними подглядывают.

Иван тряхнул головой, будто хотел стряхнуть с себя застрявшие слова Уленойка, ибо в них, по его мнению, не было никакого смысла. Убеждённость ылима казалась ему сродни маниакальному наваждению.

– Да откуда им знать о нас? Мы с тобой как мыши… Как ужи приползли сюда и теперь по сути дела тщимся что-то рассмотреть в замочную скважину. Вот и посуди… Ладно. Держи бинокль и смотри, а я схожу туда.

– Ты что, Ваня? – поднял руки кверху Уленойк. – Они же тебя убьют.

– Это ещё надо посмотреть, кто кого, – в запальчивости заявил Иван.

– Не хочу смотреть, как тебя убьют! – Уленойк оттолкнул руку Ивана с биноклем. – Убьют, а потом твою шкуру высушат и сделают бамбум. В него будут бить большими палками, и плясать вокруг него. А самого тебя съедят. Всего!

– Ну, ты даёшь, потомок Анки! – Иван даже полу открыл рот, с восхищением выслушав ылима. – Я смотрю, везде одно и то же. Что у вас, что у нас, а детей пугают одним и тем же.

– Я тебя не пугаю. Я тебя предупреждаю, – серьёзно сказал Уленойк. – Так оно и будет.

– Вот что, друг, не морочь мне голову, а выкладывай всё, что ты знаешь об этих трёхглазых. Только безо всяких жутких подробностей и запугиваний и без всяких этих… бамбумов.

Уленойк сокрушённо почмокал полными губами.

– Я тебе всё сказал.

– Э, нет. Не всё. Иначе откуда такие подробности: убьют, кожу на барабан натянут, мясо на съедение пустят? Да ещё и с плясками. Как я знаю, они…

– Их стреймами зовут.

– Ага!.. Но ты же их называл туйками. А теперь – стреймы.

– Это я их так зову, чтобы плохо им было.

– Однако!.. Вот как. Кто же тогда их называет стреймами?

– Все, – охотно отозвался ылим. – Стреймы иногда приходят к людям. Потому…

– Зачем приходят?

– Чтобы… – Уленойк в раздумье замолчал. Он не привык вести разговор в том темпе, какой ему навязал Иван. – Они иногда лечат людей.

– Так лечат же, а не калечат! Тогда зачем мы тут ползаем, прячемся от них?

– Ты не понимаешь, – уныло протянул Уленойк. – Они приходят. Да. И лечат. Но приходят они к людям как боги. Пришли и ушли… Боги не любят любопытных. Наказывают их слепотой и недугами. А некоторых безумием.

– Ну-ну? – поощрил Иван проводника. Но тот промолчал. – Ты-то сам их видел? Стреймов? И тех, кого они лечили или наказывали?

Уленойк отрицательно мотнул головой.

– Нет. Но другие точно видели и говорили, – сказал он убеждённо.

– Понятно, – подытожил Иван, хотя его понимание нуждалось в уточнениях, так как уверения ылима, не очевидца, стояло в ряду обычных слухов, возможно, распространяемых кем-то специально.

Правда, только зачем?

Хотя всё может быть. Оттого рассуждать он мог так.

Стреймы, по-видимому, действительно когда-то и кого-то вылечили или наказали. В силу таинственности своего бытия, а может быть, и происхождения – наличие третьего глаза тому порукой, – породило среди людей то представление о них, что и высказал ему Уленойк. Ведь сколько в истории случалось таких заблуждений, когда дело касалось самого главного для человека – его здоровья или нездоровья. Появляется порой слабый намёк, невероятное совпадение – и пошло-поехало. Из уст в уста, с новыми подробностями и добавлениями начинает гулять небылица, в основе которой какой-то второстепенный факт. И даже не факт, а предположение. Тем не менее, основная масса людей уверена, потому что она хочет верить, что так оно и есть, как говорят и описывают те, кто якобы видел и познал нечто. Если понятное и реальное противоречит непонятному и ирреальному, то первым пренебрегают. При этом, чем древнее, тем правдивее считается быличка, предание, хотя бы всё было совсем не так или вовсе не было на самом деле.

Да и что говорить о людях, живущих в таком далёком прошлом, если в его настоящем, в двадцать первом столетии, колдунов, магов и волшебников развелось больше, чем научных работников.

И, что странно и непонятно грамотному человеку, люди этим шарлатанам верят…

Оттого ещё любопытнее посмотреть на таинственное племя, обожествляемое людьми.

Впрочем, и поберечься тоже следует.

Иван вынул из рюкзака подарок, переданный Симоном из будущего – бластер, с сомнением повертел его в руках. Помня о произведённом эффекте этого оружия при уничтожении зверя-ходока и Пояса Закрытых Веков, Иван представил, каким будет результат его использования в оазисе. Полыхнёт огнём всё, что может и не может гореть.

Зачем ему такой фейерверк? Ему нужна Напель. Или хотя бы сведения о ней.

Только сейчас он понял трудность исполнения желания найти её. Напель, быть может, ещё не родилась к этому времени или, напротив, давным-давно истёрлась в памяти соплеменников. Всё-таки период почти в одиннадцать тысяч лет громаден, а для жизни одного человека или для стрейма, если они относятся к хомо сапиенс, – бесконечен.

Почти полтысячи поколений укладывается в этот промежуток времени!

Однако с чего-то надо было начинать.