— Я полечу в ледник, — сказал вождь Намунее, — пусть кто-то из твоих детей укажет мне дорогу, сам я не помню рисунок земли.

От последней фразы у Фео защемило сердце, хотя боль и не проходила. Оставив позади гибнущий город и стражей, с укоризной глядевших на изгнанников, но не кинувшихся на них, он думал о вреде, который причинил. Его пытались убедить в благополучном исходе и Намунея, и Миро, но сам он в него не верил. Ничего из запланированного не удалось, стало только хуже. Не имел Фео права лишать рыб дома, и сами они не выйдут на поверхность сразиться рядом с сородичами. Кто такой один Ирчинай? Старый, одутловатый оборотень. За ним одним не стоило спускаться в бездну, рассудил Фео, но кое-что заставило его усомниться.

Когда Намунея ответила, что Сумая отправится с прадедом, тот повернулся уже к Фео.

— Мы, может, уже и не увидимся, человек, — медленно начал он, будто на ходу вспоминая слова, — но, надеюсь, у нас всё получится. То, что тянулось тысячелетия, наконец завершится, и я буду там, где должен быть. У водных врат я встречаю новую эру, пусть она уже и не для меня. У моих братьев есть шанс. Я буду звать их братьями, хоть они и оплевали меня. Им есть для чего выйти на воздух, если они поймут, что ты сделал.

— Я разрушил их дом, — вздохнул Фео, — и ваш тоже.

— Это да, но что до этого… мы, человек, жили в страхе, какого, наверное, не знает никто кроме нас. Я дал уйти Наму, рискуя всем, что имел, чтобы её дети увидели небо, чтобы не застыли в белой пустоте, как мои сородичи. Я поставил Наму посредником между сушей и водой, надеясь, что она нас вытащит. У меня самого не хватало смелости на это. Каждый раз перед глазами возникал образ Ирчимэ, и я боялся его судьбы. Решил, что только закрывшись от кровавого мира, мы спасёмся. Но потом появился ты. Возрождённый перводемон, принесший не ненависть, а свет. Мне нужно дальше объяснять?

Фео кивнул: от переполнявших его чувств он не смог ответить. Драконы, которых вытянули с насиженных мест, наскоро рассказав, что случилось, стояли недвижимо и за вождём следили внимательно.

— Фео действительно светлый человек, — добавил Миро. ­— Там, наверху, ещё много таких светлых: царевна Фатияра, принц Нэйджу, Хоуфра…

Резко смолк. Видимо, подзабыл, кем ему приходится Хоуфра, а сейчас, вспомнив, погрузился в себя. Такой же задумчивой стала Намунея.

— Хоуфра очень светлый, — произнесла Сумая. — Он искал нас. Ради него Ия пожертвовала собой.

Намунея посерела. Фео хотел коснуться её ладони, но первым это сделал Ирчинай.

— Я знаю, что такое страх. И мы покончим с ним, — сказал он, а Намунея молча надела тёплый кристалл на шею Фео.

За водными вратами — мучения. За сияющими рунами — ледяная синяя бездна, а после неё всё сделалось серым и мутным. На Фео надели шубу, усадили на дракона, и он летел сквозь мглу на битву. Он действительно не знал, останется ли жив. Даже если всё получится, и спадёт проклятие, а Секира перейдёт в руки оборотней, каким будет бой с Аватаром? Без Эрес-Гронда…

«Гилтиан». Фео хотел сжать Осколок, пробраться к нему через шубу и поклясться, что жертва друга не будет напрасной, что Эллариссэ одолеют, плевать, что невозможно, но начал заваливаться набок. Пришлось держаться, а сумерки сознания рассеял образ Гилтиана. Он здесь, рядом, тот, кто умер за всех людей, за то, чтобы Фео сражался дальше.

В лицо бил обжигающе ледяной ветер. Над морем для него не было преград, и он ярился, вобрав в себя силу тысячи зим. Он сбивал с пути даже тяжёлых драконов, и те ревели, споря с ним. Белокрылые птицы пытались унять бурю, и порой выходило, но ненадолго. Нанрог не пускал.

Вскоре за снежной завесой не видать стало и драконов. Фео закрыл глаза и зарылся в ворот. Сейчас бы не упасть, иначе всё напрасно. Если уж Ирчинай, утративший всё, не сдался, то Фео не имел права.

В очередной раз ветер стих, но отличить землю от моря не получалось — всё сделалось одинаково снежным и острым. Снижались. Фео различил других птиц, и немало: целыми стаями они носились под брюхом драконов, словно давали им дорогу.

«Может… друзья зря времени не теряли…» ­— впервые за долгое время в душе Фео ожила надежда.

Птицы несли на крылах разряды молний, вспышками освещая путь. Показались горы. Значит, в полудрёме Фео провёл несколько часов. Сил от этого не прибавилось, но он поклялся себе, что попытается. Всё, на что способен, сделает, и пусть червь, грызущий за немощь, уймётся.

Одна гора была исчерчена рыжими полосами, от неё поднимался дым, затмевавший небеса. Снега не было — вместо него сыпался серый пепел.

Но вдруг — обрыв. Словно струна лопнула. Ударившись о пространство, замерли и птицы, и драконы. Всего секунду Фео был со всеми, но Осколок вырвал его, единственного, кто мог противиться чужим чарам времени. Расстегнув ремни, прямо по изогнутому хребту дракона Фео поднялся выше, удерживая себя магикорством. Неизвестное внушало ужас, а всевидящего взора не было, чтоб узнать, чем занят Аватар.

Огибая лавовые реки, навстречу Фео двигалась белая туча, прижавшаяся к земле. Костяной шторм. Чудовище, слияние проклятия и демонических чар, шло опустошать страну оборотней. Фео тяжело дышал, хорошо, хоть воздух перестал быть ужасающе ледяным.

«Не это его план. Он захочет показать свою силу», — и, подняв голову вверх, Фео нашёл подтверждение своим словам. Будто вернулся в день осады Даву сразу после гибели Гилтиана.

Раз — Фео прыгнул вверх на сотню метров и встал на воздух. Два — выхватил Осколок Прошлого.

— Орэ Неру Гронд Силин! Тэ Орэ Гронд Силин!

«У меня не хватит сил… в прошлый раз у меня была Золотая Лилия. И Лу Тенгру пришёл. А теперь я один».

Но Фео только крепче сжал Осколок. Один — ничего. Пускай даже чары поглотят юность. Пускай. Через страх неудачи, слабости — сделает.

— Вот ты где, Феонгост!

Красная вспышка — и Фео полетел вниз. Осколок, блеснув, падал быстрее своего хранителя, который смог удержать себя магикорскими чарами, но лишь на миг — а потом отпрыгнуть от очередной молнии и снова лететь.

Бил Сагарис беспощадно. Его жуткое лицо озаряли всполохи, но Фео некогда было рассматривать. Очутившись за спиной демона, он сжал его путами, но что они против царя демонов!

— Без Осколка не такой могучий?!

Сагарис выдохнул зелёное пламя. Уклонившись, Фео прыгнул вниз на поиски святыни. Едва не сломав ноги, он бросился туда, где, полагал, лежал Осколок, но там ничего, кроме снежных барханов. Как отыскать?

Увернулся. Языки огня лизнули шубу, и Фео сбросил её, чтобы не вспыхнуть. Второй раз он попытался сковать Сагариса, выкрутить ему конечности, но демона не брало хилое колдовство. В очередной раз телепортировавшись, Фео упал. Больше сил не было.

Пронзительный клич ранил слух, и вскинув голову, Фео увидел белого ястреба. Тот вонзил когти в гнилую плоть Сагариса и рвал её, но через пару секунд рухнул обугленный. Распался облик, и к своему ужасу Фео узнал Миро.

— И стоило ради этого бежать из Даву? — процедил Сагарис и наступил на мёртвое тело.

Фео не мог отвести взгляд от жуткой картины. Внутри закипела ненависть, но ей некуда было выйти. Всё кончено.

«Он не мог погибнуть зря!»

Чарами он сбил с ног Сагариса, и роковая красная молния расчертила небеса. Выиграв мгновение, Фео телепортировался за бархан. Биение сердца слышалось в ушах, а дыхание сделалось хрипло-свистящим. Теперь точно всё, не убежать.

За сугробом грохотало. Фео хотел вернуться, чтобы забрать Миро, похоронить его хотя бы здесь, в снегу, но даже не оплакать его, холод терзал глаза. Фео сослепу шарил руками, иногда оглядываясь. Было страшно и стыдно за свою слабость. Кто он без Осколка?

Взмыла вверх белокрылая птица и, уклонившись от огня, чуть в стороне от Фео ударилась о землю, став Намунеей. Не обернувшись, она кинулась в бой, но даже в те мгновения, что её не было, кто-то дрался с Сагарисом.

— Я помогу! — он протянул руку, не поднимаясь.

Но она не услышала. Ветер трепал её черные косы, вылезшие из-под шапки. Намунея скрылась, продолжив смертный бой, а Фео силился встать, но не выходило: будто вся накопленная усталость навалилась разом. Вдруг он заметил поодаль серебристый блеск.