— Что происходит с вещами, когда вы превращаетесь? — поинтересовался Фео, глядя на котомки с едой и вспоминая костяной нож убийцы.

— Они становятся частью нас, — ответила Намунея. — Огромные скарбы, конечно, не преобразуем в шерсть или кожу, но нечто небольшое — вполне. Есть легенда, согласно которой Ойнокорэйт и Афелиэ попросили щепотку алхимического дара для нас у драконьей Диады, чтобы нам было легче путешествовать. А то представь — приходилось бы каждый раз из трав плести новую одежду. Конечно, нам очень повезло.

Миро заметно прибодрился с того момента, как встретил мать, да и Сумая зарумянилась. Начала пропадать тень истощения и плена.

— Скажите, госпожа, племена обращались к Аватару или магикорцам, чтобы выяснить… ммм… скажем так, обстоятельства гибели Саландиги?

От неожиданного вопроса Намунея вздрогнула, но быстро собралась. Во взглядах Миро и Сумаи зажглось любопытство.

— Нет. Не за чем. Убийцы во всем признались, их слова подтвердили Сильфа и шесть шаманок, бывших в чуме Саландиги.

— Сильфа? Это его жена?

— Да.

«Наверняка Эллариссэ знал, что произошло на самом деле. Не мог не подсмотреть, и, наверняка, хотел исполнить план Саландиги, раз призвал к объединению». Тяжелее всего на свете было соглашаться с убийцей отца, Ратибора и Гилтиана. От мерзости запершило в горле.

— Что с тобой? — спросила Намунея и тут же спихнула Фео с сундука, откинула крышку и начала копаться в затхлом тряпье. Вонючая гора росла у ног Фео, пока в него не швырнули чем-то, похожим на кожу моржа.

— Примерь-ка. Это защитное одеяние. Убережет от холода и воды, да ещё тонкое, ты почти его не почувствуешь. Я сама шила для Миро.

Её сын, подтверждая сказанное, кивнул.

Фео развернул шершавый свёрток. Слитно были выкроены рубашка и рейтузы, а надеть их можно было, развязав завязки на левом боку по всей длине.

— В одиночку не одеться, — сказал Фео. — Зачем вам такие наряды, если вы можете в кого угодно превратиться?

— На зимнем приёме утеплиться, когда в снежных дворцах поют песни и курят трубки. Полезная вещичка. Главное, тебе поможет в воде.

Моржовая кожа прилипла к влажной спине. Намунея же повернулась к детям.

— Оставайтесь. Дальше для вас пути нет. Кто спускается в тот город, уже на сушу не выходит. Мне одной дозволили, и, вернувшись, я потеряю это право. Фео телепортируется, но вам уйти не дадут.

— Тебя не было в Даву, — ответил Миро. — Ты не смотрела в глаза ужасу.

— Ошибаешься. Смотрела — и ужас мои глаза отнял.

Миро застыл, и тогда заговорила Сумая.

— Мама, не бойся. Рыбы ведь наши кровники. Мы вернее им расскажем, что случилось с верхним миром, и кто поглотит воды. Не бойся, мама.

В голосе её чистом, как звонкий родник, не было упрёка, но он читался в глазах насупившегося Миро.

— Был бы выбор, оставила не отверженным, — очень тихо ответила Намунея.

Вскоре морозец взбодрил Фео, благо, новая метель не поднялась, и горизонт был чист. Снег хрустел и блестел в серебряном свете Осколка. Будто бы обычная зима, а не ледяной кошмар, пробужденный Эллариссэ.

С ночной мглой слились волны, и гнев их был только слышен, но не виден. Фео старался не думать о том, что будет, когда в шторм придётся бороться со стихией. Это не река с её сильным, но не бешеным течением, а чёрное море. Сейчас оно опаснее Океана.

Намунея указала в сторону моря и сказала:

— Там, в ста километрах лежит каменистый островок. Допрыгнешь туда, а когда мы подплывём, начнём спуск. Путь у нас длинный и опасный. Надеюсь, ты готов.

— У меня есть выбор?

Только на одно надеялся Фео — что его не стошнит после очередного прыжка. Слишком много их, таких мощных, за последнее время. С другой стороны, пара часов на отдых будет.

— На острове тоже есть убежище, — словно угадав его мысли, произнесла Намунея. — Под скалой. Не такое уютное, как прошлое, но вполне ничего. Лучше, чем на голых ветрах.

Фео лишь сдавленно улыбнулся.

Безумно затянувшаяся ночь смазала часы в одно бесконечное мгновение, и Фео почти не ощутил долгого ожидания. От холода он был защищен хорошо, и даже дышащая льдом пещера, она же очередное убежище, скорее остужала голову, нежели тело, и приносила облегчение. Круговорот вязких мыслей больше не будоражил разум, и пока Фео задавался лишь одним вопросом: что ждёт его в рыбьем царстве? Встретит ли он тех, кого сможет назвать Живущими, или же это будут существа, похожие на отверженных? Фео помотал головой.

«Тот отверженный — тоже Живущий, его облик — часть дара. Если буду судить иначе, то чем я лучше Эллариссэ? Ему вот не нравятся смертные, а это тоже дар. Долголетие порой сродни проклятию».

Пальцы ещё после телепортации покалывало будто бы сотней маленьких игл, и это ощущение усилилось. Вновь Фео задумался, почему именно он должен стать Аватаром. Другие могут за многие века пасть, как Эллариссэ, а короткой человеческой жизни на это не хватит. Фео умрёт, не успев навредить миру. Кто знает… не обречён ли каждый, берущий подобную ношу, забывать свет и обращаться к тьме.

«Адзуна… Эллариссэ… но не я».

Осколок затрещал, и Фео посмотрел на него, невольно усмехнувшись.

— Похоже, ты услышал меня. Что ж, спасибо. Ты молчишь, но я знаю, что ты здесь и через меня поддерживаешь всё человечество. Я ведь прав.

В ответ — странный щелчок. Таких звуков Осколок ещё не издавал. Глаза в глаза смотрел синеокий Дух Времени.

— Расскажи мне о… — Фео хотел сказать «Ирчимэ», надеясь через историю перводемона-оборотня понять, как говорить с рыбами, но сердце велело иное:

— Где мои друзья?

Фео был собран и воодушевлён, когда встретился вновь с Намунеей и её детьми. По крайней мере знал, что с Шакиларом и Фатиярой всё в порядке, но так долго следил за ними, их боем с метелью и Сагарисом, а затем слушал, что говорит рогатый отверженный (хотя тот часто переходил на рычание-мычание, и разобрать ничего не удавалось), что не посмотрел, а как Лу Тенгру и Драголин. Надеялся, что могучий колдун и великая воительница не пропадут, ведь если они не потянут эту ношу, то никто не потянет.

— Здесь будем спускаться, — сказала Намунея, указывая вниз, на воду. — Готов? Там есть воздушный карман, главное — добраться.

Фео только шумно выдохнул. Очень ему хотелось спросить, почему мать отдала отверженным своих детей на воспитание, ведь видела, как угасал их разум? Неужели не нашлось для Миро и Сумаи лучшей судьбы? За несколько сотен лет они сами стали походить на отверженных, более того, в их душах поселилась мгла уныния. Они не видят будущего.

Вместо этого Фео просто шагнул в бездну. Сияющий пузырь щита ударился о поверхность воды, и чудовищный холод сковал тело. Едва-едва тёплый кристалл и моржовый наряд спасали. Тут же волна подхватила пузырь и бросила в скалу. От удара Фео упал на стенку щита и под руками ощутил пустоту. Вязь рун распадалась.

— Гронд Силин!

Вода не успела наполнить пустоты пузыря, и Фео поднял новый щит, успел приметить в чёрной воде сияющего как луна белоснежного осетра и двух страшных рыб, над пастями которых на тонких нитях висели жёлтые огонечки. Кажется, таких рыб, больше похожих на тварей Океана Штормов, называют удильщиками, но живут они на самой глубине морей, где нет солнца, и только оборотничьи чары помогали Миро и Сумае держаться возле поверхности, не страдая от низкого давления.

С помощью магикорских заклинаний Фео начал утягивать себя на дно, заодно пытаясь разглядеть меж рун, куда плывёт Намунея. Пока всё получалось. Бурное море присмирело, видимо, оборотни подняли ледяные стены, чтобы сдержать волны. Кровь стучала в голове, и это был единственный звук в тишине мрачной бездны. Фео ни о чём не думал, лишь медленно делал то, что должен. Лишняя мысль была слишком опасна.

Шли минуты, перетекая в часы. Фео выдерживал холод и даже чувствовал, что никогда ни с чем не справлялся лучше, чем с подводным путешествием сейчас. Он научился чередовать магикорские, алхимические и заклинания Времени, давая себе отдых хотя бы на пару секунд. Самое главное — он больше не боялся. То ли выгорел, то ли радость за Фатияру и Шакилара пересиливала ужас и ощущение смерти, притаившейся за тонкой стенкой мерцающего пузыря.