Одним касанием Фатияра высушила одежды принца, и он ощутил блаженство от тепла, по которому чудовищно скучал.

— Прости. Я грубо сбросил тебя, — он погладил её ладонь, наслаждаясь каждым прикосновением.

Для савана Шакилар оторвал от рубахи лоскут и растянул его алхимией в полотнище. Мертвеца завернули, затем принц, вытащив из камня меч-копьё, вскрыл скалу. Своих усопших оборотни хоронили в земле, чтобы те взошли луговой травой и радовали собратьев каждую короткую весну, но выбираться наверх и разрывать снег — тяжело, да ещё и некромант-Сагарис поблизости. Фатияра отломила едва распустившуюся орхидею на посохе и положила цветок на грудь убитого, прежде чем его заперли в толще пород.

— За что… такая… честь… и доброта? — спросил отверженный, вжав голову с плечи.

— Для доброты не нужны великие причины.

— Странная… кто ты?

— Я — Фатияра Симерион, а это мой жених, Нэйджу Шакилар. Мы пришли помочь вам, для того ваш друг привёл нас.

— Он… мне… не друг… мы из разных племён.

— А разве дружат только соплеменники? — удивленно подняла бровь Фатияра. — Вот в моей стране всем плевать, из какого ты города, «-яр» ты или «-он». Я вот «-яра», хотя в Ярохе не родилась, но там как своя.

Тут оборотень вытянул шею, и за мшистыми прядями показалось его лицо: тонкое, белое, с необычайно большими для оборотня глазами, ещё и выцветшими.

— Правда?

— Конечно, правда, — кивнула Фатияра.

— У меня есть… подруга… иноплеменная… Наму… Нея… но она — особенная.

— Как, ещё раз? — не выдержал Шакилар.

Имя царапнуло память, будто являлось чем-то значимым, но за ненадобностью утерянным.

— Наму — это же осётр? Она из рыб? А где её найти?

— Она уплыла… с Феон-гхостом.

— С Фео??? — воскликнула Фатияра, а Шакилар, тяжело дыша, перевёл взгляд на лёд, сковавший подземную реку.

— Его… искал… демон… я спрятал их… под лёд…

— Как спрятал? Как спрятал-то? — Фатияра упала на живот и начала руками возить по льду, плавя его.

— Он… не пропадёт… умеет… дышать…

Шакилару понадобилось несколько мгновений, чтобы понять суть, затем он поднял Фатияру.

— Фео, видимо, освоил алхимию, и может выдыхаемый воздух сделать вдыхаемым.

Объяснение не убедило царевну, она по-прежнему дрожала. Ещё недавно стояла гордо, светом отгоняя царя демонов, а теперь сутулилась и металась. Осторожно принц обнял её, чтобы согреть уже своим теплом.

— Фео очень могущественный магикорец. Я видел, на что он способен. Справится, — тихо произнёс Шакилар и совсем шепотом добавил. — Раз мы здесь, нужно разобраться с отверженными.

— Как вас зовут? — резко поинтересовалась Фатияра у оборотня. — Если вам так проще, я понимаю звериный.

Похоже, его медленная и тяжёлая речь на первичном языке утомила и её, хотя Шакилара смущало, что он многого не услышит.

— О-рон.

Вот и пойми, что за имя на самом деле и исковеркал ли его оборотень. Фатияра продолжила:

— Вы должны рассказать об этих ледниках. Я чувствую — в них бьётся Тьма, да такая, что старые кузни Адзуны тихим местом кажутся. Это демоны, которых заточил Саландига?

Оборотень кивнул.

— Послушайте, это очень важно. Расскажите всё, что знаете. По слухам ли, или были там. От этого зависит, сбросим ли мы оковы вечной зимы.

— Мы…

— Да, мы. Позовите всех своих сородичей в этих горах. Вместе мы выйдем на поверхность.

Тут О-рон попятился. Блеснули совиные глаза.

— Сражаться? Со всеми?

— Да, — теперь кивнула Фатияра. — Все оборотни будут сражаться, потому что сила, противостоящая нам…

— Никогда… они… не примут… нас…

Он протянул Фатияре деревянный оберег в виде таблички. На одной стороне было выбито изображение Ойнокорэйта, на другой — Афелиэ, и под каждым надпись на оборотничьем, но Шакилар разобрал её.

— Вся эта земля передана моему народу в освоение, — вслух прочёл он.

— Нас… мало… потому мы… разделились…

И, глядя между Фатиярой и Шакиларом, он начал длинный рассказ на зверином, части которого царевна переводила для безъязыкого принца.

— Из всех Живущих меня угораздило остаться именно с тобой! — прошипел Хоуфра, когда ветер забросил его и Ядулу в сугроб.

Голова раскалывалась, тошнило. В ушах до сих пор свистел ветер. Мгла перед глазами окрасилась сине-красным, и Хоуфра Ядулу узнал быстрее по голосу, нежели по силуэту.

— Я бы тоже предпочла другого, — она сбросила обличье чайки и отряхнулась.

На ногах держалась плохо и почти сразу упала на колени. Бездумно Хоуфра помог ей подняться, испытав при том запоздалое омерзение.

— Где остальные? И Воины Света?

— Я вырвала только наших, кого смогла.

Вокруг только снег и ночь. Буря утихла, а всполохи вдали, что на секунду зажгли сердце Хоуфры, погасли.

— Идём туда, — он указал на север.

— Там могильники демонов. Ты должен знать, ведь был там.

Её непринуждённость бесила. Хоуфра едва поборол желание вбить Ядулу в лёд и бросить. Вместо этого отошёл, заметив упавший унт с нашивкой вороньего племени, и, не раздумывая, бросился раскапывать ближайший сугроб, где увидел страшное. Оборотень, один из пленников, погиб. Он не совладал с бурей, она выгрызла его лицо, оставив сине-бурое опухшее пятно, а волосы, вылезшие из-под шапки, сковала сосульками.

— Покойся с миром, брат, — произнёс Хоуфра и вычертил в воздухе имя Ларии Санар, прося прощения за то, что не может похоронить сородича.

Рядом размахивала руками и жаром дышала Ядула, прогоняя мороз. Убитого она заметила, но он нисколько не взволновал её.

— Этот, должно быть, из шаманьего рода. Помнишь, наверное. Они особняком от остальных живут. Может, и к лучшему, что он погиб, мы бы долго до его семейства добирались.

— Что ты несешь вообще?!

Ядула пожала плечами.

— Мы пришли на войну, а на войне так случается. Лучше не медлить, пока у нас осталось хоть немного времени, облететь все племена. Ты ведь этого хотел.

Хоуфра застыл, пытаясь осознать услышанное и то, кем оно произнесено. На душе сделалось гадко.

— Что ты морщишься? Срежь нашивку, потом её покажем воронам. Заодно похвалишься, как ты всех спас.

— Знаешь, — Хоуфра вытащил из-под шубы железное лезвие, обрезал пестрые нити и оторвал чёрного глиняного ворона, ощутив себя мародером, — не видел бы я, как ты билась над своим сыном, решил бы, что нет у тебя сердца.

— Не смей вспоминать о нём, слышишь, — Ядула оскалилась и зашипела. — Не смей.

Она походила на готовую к броску рысь, но Хоуфра не стал отвечать на её гнев. Понял, что сам неправ.

Белыми соколами они кружили над сугробами, разыскивая выживших, затем пронеслись над укутанными тьмой просторами. Ядула отставала, и Хоуфра начал опасаться, что не долетит, но она держалась. Не без горечи он признал, что рассуждает она здраво, более того, без неё ему не справиться. Он отвык говорить с соплеменниками, и они рассмеются, узнав, что белый медведь жил в джунглях и питался корнями. А Ядула так не казнилась и запретом Аватара пренебрегла. Может, и к лучшему, раз Эллариссэ стал тем, кем стал.

Хоуфре вспоминалась бытность на земле фениксов, в этом цветущем краю, где каждый день походил на предыдущий, а серость обитала только в мыслях. Всё цвело. Глядя на черную пустоту под собой, Хуфра вспоминал, какой была его родина, и находил её прекраснее Эю, хотя, возможно, разум обманывал его, окрашивая прошлое в яркие, но не настоящие цвета.

Он чувствовал, как собираются новые вихри, как воздух становится колючим, и мчал, желая одного — успеть, хотя не знал, на чьей стороне время.

Ядула опустилась у русла замерзшей реки. Несколько иглу кучковались у берега, больше напоминая снежные холмики. Маловато для племени овцебыков — одного из самых многочисленных. Тревога стала грызть Хоуфру.

— И что скажем о детях?

— Если живы, то либо уже добрались до дома, либо ушли к отверженным. Выбирать им сильно не из чего.