Думали ли они нечто сходное, Фео лишь догадывался. Ожидал, что внутри них нет страха, какой глодал его, приправленный чувством горчайшего стыда.

Холод жалил всё больнее. Фео зарылся лицом в воротник и не увидел, как море сменилось сушей. Понял только, когда драконы стали снижаться.

Белая крепость поднялась, чтобы сдержать вьюги, и во мраке полярной ночи стены мерцали, будто хранили память о преждевременно иссякшем дне. Никто не вышел встречать процессию, и драконы ревели, призывая оборотней показаться. Бесполезно. Может, и не было никого в снежном граде.

— Они там, — произнёс Лу Тенгру. — Спят в разных обличьях. По периметру — лисье племя, их тотемы перед иглу. Остальные — дальше.

— Остальные — кто? — поинтересовался Хоуфра.

— Совы и волки. Совсем мало воронов.

Те, чьи семейства назвали, тут же оживились.

— Лисы — хоржаговские родичи. Моё племя, — ответила Ядула.

Хоуфра скрипнул зубами так, что сквозь бурю было слышно. К нему повернулась Фатияра, но посмотрела без осуждения. Под её тёплым взглядом, казалось, вот-вот пробудится земля. Но нет — так же, как оборотни в крепости, она спала крепко. Лишь бы не умерла.

За стенами Фео ожидал увидеть город, подобный Каталису или Домэну, но вместо домов стояли холмики из снежных кирпичей с полукруглыми забитыми ходами. Какие-то соединяли тоннели, но большая часть обособилась.

Некая сила оберегала город, и тропы не замело, а чудовищная стужа не грызла до костей во владениях Хоржага.

Ядула издала клич, похожий на соколиный. В ответ — тишь. Рыкнула тигром — не отозвались, и на медвежий рёв тоже.

С ноги на ногу переминался Хоуфра — сам хотел крикнуть, но не посмел, позволил только издёвку:

— Не так уж тебя и ждали, Ядула.

— Если меня похоронили, то и остальных тоже. Однако и волк, и сова тут, и ворон. Изгоев аж двое, — она пристально посмотрела на Миро и Сумаю. — А вот рыб нет вообще.

— Кто-то должен говорить с рыбами, — ответил Хоуфра уже спокойнее. — Все племена выступят вместе.

— Рыб искать невесть где. Если сами не пришли, а скисли в гордыне, то и не за чем их звать.

Едва она договорила, ветер ворвался в город, прогнав и покой, и остатки тепла. Фео как льдиной по лицу полоснуло. Он закрылся варежками, и кожа задубела раньше, чем её укололи острые снежинки.

— Договаривайтесь как хотите! — крикнул Лу Тенгру. — Иначе мы проиграем!

Он тяжело дышал, оглядывая всех, но особенно злобно — Хоуфру и Ядулу. Оба, как ни странно, опустили головы. Издали походили на мать и сына, которых пристыдили за одно дело. Кровь взыграет в ком-нибудь из них, и один вступится за другого. Нет, это подобно сказке Ядулы. Эти двое не помирятся, мир скорее рухнет.

— Слушайте меня внимательно, — продолжил Лу Тенгру. — Я с оборотнями дел имел мало, но кое-что о вас знаю. Вы живёте в своих крохотных вселенных-племенах, и даже верховного шамана терпите из-за древней традиции. Только страшная опасность вас заставит объединиться, и то я всего четыре племени насчитал. Где остальные? Уже похоронены под снегом, пока вы тут лаетесь, как псы?

— Ты бы рот свой закрыл, безродный… — прошелестел кто-то из оборотней, но тут же получил локтем в бок.

— Глист бледный, мнит о себе много, — послышалось с другой стороны.

Фео забыл после встречи с Асцерат, что такое настоящий гнев. Ладонь сжалась, заклинание вспыхнуло в мозгу. Оборотень упал и забился, сжатый путами. Первой, уже через секунду, сорвалась Фатияра. Лишь её рука ослабила боль, и лишь её взгляд сжёг всё, что было внутри Фео.

— Мой друг умер, спасая вас, — произнёс он медленно. — А вы глисты сами, твари…

— Фео!

Голос Фатияры иссушал, как дыхание огненной пустыни.

— Я на стороне Фео, — вступил Шакилар, и царевна отвернулась.

— Ещё один велит нам, как жить, — раздался голос из снежной дыры, и кто-то поманил в открывшийся в холме тоннель.

Это был дряхлый оборотень. Фео таких стариков не видел даже в Каталисе, а представить, что кто-то из старших народов может себя довести до подобной старости прежде не выходило. Оборотень едва волочил босые, покрытые густой серебристой шерстью ноги, и наступал на собственную длиннющую бороду. Одет был в затасканную рыжую шубу с проплешинами и крепко сжимал палку с вырезанными тотемными лисами.

— Мой дом остыл ради того, чтобы я послушал вас. Мало что понимаете в оборотнях, колдун-демоноборец, хоть и кичитесь этим. Мы не пугливы и единение нам не чуждо. Четыре племени живут рядом друг с другом, ведут общее хозяйство, вместе танцуют и молятся. Но мы не хотим скученности как в ваших царствах, потому что вольны как дикий ветер, а вы всё навязываете и навязываете нам свои порядки.

— Моих здесь нет, — тихо произнёс юноша в чёрной шубе, и Фео с удивлением посмотрел на него. Почему нет? Чёрный — наверное, ворон, а воронов назвали.

— Хоржаг? — Хоуфра подался вперёд. — Ты жив? Но я сам видел…

–Ты видел плохо. Сердце твоё оказалось слепым, и ты предал всех.

— Да? — едва не прорычал Хоуфра. — А не ты ли хотел единения? Не для того ли я был рожден, а Саландига принесён в жертву? ­Не по твоей ли вине пролилась кровь?

— По моей. И за то я проклят и виноват даже больше вас с Ядулой. Но моего раскаяния было мало Секире, как и поклонения всех племён. Мы чтили заветы Саландиги, только трещина не зарастала.

— Отверженные всё ещё в ледниках. А моё племя? А рыбы?

Хоржаг молчал. Его глаза пугали Фео. Темные, почти без радужки, как у готового броситься кота, но удивительно безжизненные. Хоржаг тянулся к углям грубыми ладонями так, чтобы оранжевая искорка уколола и только так оживлялся. Даже возвращение оборотней его не волновало.

— Ты не рад Ядуле? — неожиданно поинтересовался Хоуфра, когда тишина стала душной. — Больше никто из твоего племени не уцелел, но хоть она вернулась.

–Я давно позабыл, что такое радость. Мои дети умерли, наложниц я разогнал и жил отшельником. Только когда Ядула вернулась, я понял, что бежать не было смысла, нужно стараться здесь, чтобы искупить вину перед сыном, утешить его дух.

— Ясно… –Хоуфра опустил голову, а Фео заметил, как Ядула отошла в тень: вся спесь её куда-то пропала.

— Господин Хоржаг, нам нужна ваша помощь! — вступил Шакилар. — Где остальные вожди оборотней? Все они должны быть! Мне доводилось снимать проклятие со святыни, и в этот раз мы сумеем. Но всякая ненависть должна забыться, если вместе мы выступим…

— Ты тоже глухой, драконий мальчик. Думаешь, навязав свой уклад, спасешь нас? У тысячи таких, как ты, не вышло, сам Аватар оказался бессилен, чем ты лучше?

Драконы оскалились, приготовились защищать принца, но жестом Шакилар велел им не вступать.

— Мы пойдём ко всем племенам, и рыбам, и отверженным! — громко произнёс Хоуфра, и Шакилар встал рядом с ним. — Порознь такую победу не одержать! Я слышал шепот тех, кто подо льдом, они жаждут прощения, а с нами те, чья сила огромна! Быть может, это и есть ключ? Пусть ни одной страной, но мы будем вместе и равны, как завещал Ойнокорэйт!

Его горячая речь не зажгла оборотней, и Фео помрачнел, глядя на тех, кого спас. Только Сумая и Миро чуть оживились, остальные же походили на снежные статуи в своём безразличии.

— Моя надежда давно умерла, внук мой. Но если ты вернулся, привёл и пленников, и могучих воинов, то я благословляю тебя. И всех прошу, кто сейчас здесь, помочь тебе.

Оборотень, тот самый, которого придушил Фео, обошёл собратьев и встал перед Хоржагом. Их друг от друга отделял лишь очаг. Тень за спинами обоих стала густой, а лица — оранжево алыми, при том словно из дерева вырезанными.

— Вождь ты бывший или нынешний, права отправлять нас в бурю на гибель у тебя нет. Мы живы не благодаря тебе. Может, и нас принесли в жертву, как ты принёс свою Ядулу, но больше мы не хотим мучиться.

Он не стал дожидаться ответа или возражения — песцом бросился в ледяной коридор, а за ним ещё несколько собратьев. Никто не пытался их остановить и даже не знал, что ждёт их по ту сторону тоннеля. Может, выберутся там и отправятся на поиски своих семей, за что их Фео не осуждал. До сих пор стыдился, что не сдержался, вспылил. Этот оборотень сам не ведал, какую рану вскрыл.