В отражении зеркал Эллариссэ видел свои каштановые волосы. Медь в столичном золоте. Ребёнок Аватара тоже будет золотоволосым, чему Унгвайяр порадуется.

— Так, от имени княжества Лиёдари мы просим Его императорское величество Унгвайяра Шандориэна и Его светлость Великого Аватара Эллариссэ пересмотреть решение о передаче нашего края человеческому царству Силиндэ. Здесь, нижеподписавшиеся… — посол перечислил несколько десятков патрицианских фамилий.

«Его светлость…» — Эллариссэ выпрямил спину и поднял голову. Давно к нему так не обращались. Значит, для посла он — князь Лиёдари, тот, от кого ожидают заступничества. В тёмно-синих глазах читалось осуждение: посол знал, что именно Аватар предложил передать земли. Не отстоял скудные, унылые владения отца, а продал инородцам. В лиёдарцах же не видит своих: они меднокожие, он бледен; они крепки, он хил; они носят бронзу, он — золото; они для него не ближе людей и дальше всех прочих народов.

— У вас есть право голоса, — ответил Унгвайяр, — а у меня — право не слушать. Давно ли всякая шушара считает, что может оспаривать решения императора? Владения я вам дал — и охотно твои говоруны их расхватали и уже рубят сосны, расчищая места под свои замки. Им нравится думать, что и тут, и там они кусок ухватят, но нет. Пусть прикроют рты. Я и так слишком щедр с теми, кто мою казну только опустошает. Поди прочь. А бумагу свою оставь — занятное, однако, вышло письмо.

Посол заскрипел зубами.

— Попомните мои слова, Шандориэн. От людей деваться будет некуда!

Унгвайяр махнул рукой, и стража вытолкала посла. Уже за тяжёлой дверью раздался крик. Видимо, гостя решили проучить за непочтение. Эллариссэ поднялся, чтобы вмешаться — как-никак соплеменник, но через секунду сел и уставился на лунный камень, навек утонувший в смоле.

— Сердишься, что не дал тебе высказаться? — поинтересовался Унгвайяр. — Извини. Я сам не хотел, чтобы эта мошкара сочла, что я выше тебя, но так получилось.

— Не страшно.

Прозвучало сдавленно, и Эллариссэ устыдился себя.

— Я отправлюсь в Лиёдари и скажу, что нужно. Если хотят кого-то ненавидеть за это решение — пусть ненавидят меня.

— Не торопись, Элу, распалять ненависть, –Унгвайяр начертил на столе послание для слуг, чтобы те принесли вино и закуски. — У тебя заботы иные, и лучше, чтоб для мира ты был святым. Сутолоку земной власти оставь мне. К тяжёлым решениям я привык.

Когда принесли вино и зазвенели бокалы, Унгвайяр откинулся на спинку кресла и уставился уже на плафон. Сюжет выбрал примечательнейший — свою битву с Сагарисом. Чёрно-угольный демон падал, сражённый белым светом Эрес-Гронда. Белоснежный, сияющий как бог, Унгвайяр несся на врага, чтобы пронзить его клинком, уничтожить навсегда. Вокруг — тучи, блещущие молниями, но небо становится чище за спиной императора. Унгваяр усмехнулся.

— Сейчас бы я такое не велел писать. В те дни ощущал восторг, сейчас вспоминаю с горечью. Отчасти я виноват во всём.

Он всё подливал и подливал вино, а Эллариссэ лишь глоток сделал. Меньше всего он хотел опьянения тестя. В прошлом случалось всякое, но лишь один образ ранил день ото дня много столетий и не угасал.

— Хватит, — не выдержал Эллариссэ, и рука Унгвайяра застыла у стенки графина. — Это выбор Сагариса. Он сам решил продать душу Оссэ. Сам подбил к этому своих братьев и подданных, пролил кровь своего народа. Никто из князей, что покорились вам до Казни Мира, не предал вас, значит, вы были правы, и спустя время они это осознали.

Глядя на Эллариссэ, Унгвайяр улыбался.

— Приятно слышать, конечно, и спорить сложно. Но с тем, заметь, Оссэ именно на ненависти ко мне и Кентари сыграл, а причины для неё имелись. Для них я — захватчик. Не вышло бы миром — попробовал войной, и они это знали. Тогда не было сдерживающих проклятий, и Магикор их придумал из-за меня. Я — главный враг этого мира.

— Главный враг — Айюнэ!

— Он — разум Оссэ, считай, что демон, а я про другое. Порой удивляюсь, отчего он не выбрал меня. Ведь и я хотел объять необъятное… говорили, будто Айюнэ не выносит тех, у кого есть дети, и Ситинхэ дважды меня спасла. А ненависть Сагариса ко мне была сильнее всякой его любви к ближним: родителям, братьям, сестре, — тут он резко посмурнел. — Я устал; когда судьба Лиёдари определится, я уйду.

— Нет!

Эллариссэ аж подскочил и неосознанно попытался схватить Унгвайяра за плечи, но замер, за секунду опомнившись. С недоумением смотрел тесть, а потом покачал головой.

— Я уже всё решил. Слишком давит на меня прошлое, а нынешние годы походят на песок, что скрепит на зубах. Я создал великую империю, мои потомки не обделены, а народ процветает. Живи и радуйся, но груз мрака, что я взял на себя ради своего царства, хочу сбросить, а счастье оставить Сондэ. Но главная моя гордость — это ты.

В груди Эллариссэ потеплело, и он улыбнулся. Слова, которые он никогда не слышал от отца, даже став Аватаром.

— Спасибо, ваше величество. Для вас я постараюсь быть святым. Но если потребуется для счастья всех Живущих мне сделать тяжёлый выбор — я не побоюсь.

— Бояться не нужно. Но чтобы ты понимал — все Живущие счастливы не будут. Надеюсь, что сильнее, чем переселение лиёдарцев, ничто не взволнует тебя.

Эллариссэ вынырнул из видения, тут же смахнув предательскую слезу.

Из темноты к нему вышли Ару и Сагарис. Не угольно-чёрный, как на плафоне, а вполне обыкновенно синий. Смотрел с прищуром, злобно.

— Сидишь, отдыхаешь? Про Унгвайяра своего любимого вспоминаешь? — процедил демон. — Не хочешь делом заняться?

Демон стал прежним, ядовито-мерзким. Скверну, обозлившуюся и вскрывшую свою сущность в деревне, вновь сковал его разум. Эллариссэ не поднялся и никак не показал испуг или гнев, хотя издевка уколола. Сагарис продолжил:

— Шторм освободил, молодец, но главное — одолеть Воинов Света.

— Моих сил достаточно.

— Да, но пока ты можешь убивать лишь оружием и Тьмой, а полной власти над ней у тебя нет. Сковать — хорошо, но подумай — тебя уже приговорили. Пожалеешь своих палачей?

Скрестив руки на груди, Сагарис ожидал ответа, но его не последовало. Даже мысли Эллариссэ спрятал.

— Пока ты еле-еле волок свои горелые кости, я перебрался за край мира. Останки диких тварей омывает океан. Мирно они спали, но я их потревожил. Скелеты у них тяжёлые, как из металла, и вьюга окутала их. Ледяные демоны несутся сюда, чтобы в кровавый сон погрузить весь Нанрог. Каково, а?! Места те пропитаны Скверной; допои её своей силой, и они станут твоим орудием!

Эллариссэ пытался осмыслить его слова, но выходило плохо. Сагарис будто рассказывал байку или страшилку, едва не захлебываясь от восторга.

— Ещё бы ледники расколоть, чтобы под ними мертвецов высвободить, тогда бы нашему войску сам Адзуна позавидовал бы!

Чтобы хоть как-то удержаться за привычное бытие, Эллариссэ ответил:

— Не высвободишь, и никто не высвободит. Их не зима сковывает.

— Даже ты? Или уже не Аватар?

Эллариссэ отвернулся.

Солнце больше не всходило над землёй оборотней. В темноте и сквозь вьюгу не разглядеть огней поселений. Ни звука, кроме свиста ветра. Тело терзал пронзительный холод, от которого Скверна укрывала едва-едва. Не просто зима — проклятие, удобренное кровью и распалённое ненавистью. Все боялись его, но гордость выше страха, боли, смерти.

— Да-а-а, — протянул Сагарис. — Раньше бы и не подумал, что застану такое чудо. Как Духи карают! И что же теперь делать бедным оборотням?

Громогласно, заглушив бурю, над всей землёй прозвучало:

— Оборотни! Я запечатаю проклятье вновь и остановлю воинство, что идёт по ваши души, если выдадите мне Феонгоста Квенъяра и Осколок Прошлого! Один человек — за весь ваш народ!

Сагарис аж похлопал.

— Да ты удумал больше не стесняться! Хвалю! А что сделаешь, коли не выдадут?

— У них выбора нет. Они не могут сами снять проклятие.

Ледник издали походил на чудовище, вцепившееся в плачущую ручьями землю. Ныне ручьи замерзли. В других уснула рыба, упокоившись на дне, но здешние избегала всякая живность. Дух демонов отпугивал, хотя вода не была отравленной, а совершенно обыкновенной — Эллариссэ сам проверял. Далеко за ледником полюс, единожды покорённая вершина, корона несчастного мира Неру. Когда стихнет вьюга и замерзнет всё живое, небеса вновь загорятся невообразимо прекрасным северным сиянием.