- Передать власть сыну? Все так делают, - пожал плечами Асканио.

- Сыну… да. Не только сыну, не просто сыну. Суть должна передаться. Зря ты не согласилась, - Каданай остро взглянул на Дуню.

Та только молча пожала плечами. Я искренне считала, что нечего ему на нашу Дуню смотреть, и похоже, не только я так считала, на Каданая тут же сурово глянули и Асканио, и Анри, и Демьян Васильич. Правда, тот вроде не обиделся и только усмехнулся, ещё больше сощурил свои глаза-щёлочки, и глянул на меня.

- Ну что, пришелица, готова узнать, что ты есть, и что в тебе есть?

- Ничего во мне нет, - покачала я головой. – Я обычная.

- Нет. Нутро не спрячешь. Ты чужая, и не чужая, ты слышишь силы мира, и не только их. Ты услышишь зов, если он прозвучит.

- Спасибо, меня всю ночь словно кто-то куда-то звал, - покачала я головой. – Только в такое место, куда по доброй воле никто не пойдёт.

- А я о том и говорю, - засмеялся Каданай, забавно наморщив круглые щёки. – По доброй воле туда никто не пойдёт. Потому что может не вернуться. Нет, вернётся, только вот куда? Сколько воды утечёт, пока он будет ходить? Сколько раз птицы пролетят мимо на полночь или на полдень? Сколько раз дерево у порога сбросит свои иглы на зиму? Вернуться всегда можно… если есть, куда. А вдруг некуда? Вдруг шатёр давно сгнил, олени пали, жёны ушли в землю, а дети разбрелись по свету?

- Почтенный господин Каданай, - веско начал Анри, - быть может, вы перестанете говорить загадками и просто расскажете, как есть? Мы все сбережём время и силы.

- Не считай мои силы, гость из закатной стороны, - усмехнулся тот. – А как есть, сейчас спросим. Все готовы?

Возражений не последовало – очевидно, все были готовы.

Каданай сбросил шубу, оставшись в замшевой рубахе, сбросил шапку, подошёл к небольшому столику на резных ножках, не очень-то гармонировавшему с остальным убранством шатра, и погрузил кончики пальцев в глиняную миску с каким-то белым веществом. А потом вытащил их, коснулся своего лба и щёк – остались мокрые полосы, взял миску в руки, глотнул чуть-чуть, а остальное выплеснул в очаг. Опустился возле очага на колени, сел на пятки. Закрыл глаза. И запел – низко, едва слышно, но от звука этого мурашки побежали по коже.

Очаг зашипел, заискрил, а слабый дымок, который тянулся от угольев, вытянулся, расширился и принял очертания волчьей головы. Эта голова тоже принялась расти, и кончики ушей дотянулись до потолка шатра – до шкур на деревянных рамах.

В этот момент Асканио что-то сделал рукой – оградил нас, что ли? От чего же?

Меня подхватил ритм и низкий гул – как будто не один Каданай издавал этот звук, или даже уже вовсе и не он, а лёд под ногами, земля где-то сбоку, камень гор наверху. Он что-то тихонько говорил о том, что находится сейчас не на земле, не на небе, а между, и пусть сюда придут те, кто может слышать его, говорить с ним и отвечать ему, и он спросит, а они ответят, а те, кто должен – услышат эти ответы.

Наверное, та самая голова представляла кого-то, кто мог слушать и слышать. И говорить. Потому что ответный звук был ещё более низкий, ещё более пробирающий и жуткий. Но как невозможно было встать и уйти, так же сложно было сосредоточиться.

Начало разговора я отчётливо прослушала, потому что сознание снова ускользало. Не то от звуков, заполнивших шатёр, не то от запаха из очага, от которого кружилась голова, и было трудно дышать. Мне стало совсем тяжело смотреть перед собой, я опустила голову низко-низко и закрыла глаза…

- Не спите, госпожа моя, - ледяные пальцы касаются моего лба и меня всё равно что подбрасывает.

Асканио смотрит прямо в глаза, и морок отступает. Прячется. Съёживается. Я могу снова слышать.

- Что там, за туманом? – спросил Каданай.

- Они ждут, они следят. Они голодны. Они давно не видели и не ощущали живой плоти. Пойдёшь туда – оставишь свой народ без вождя.

- Не пойду. Кто пройдёт тропой тумана? Кто увернётся от стрел ночных и ям ловчих? Кто дойдёт до сердца гор?

- Не ты, - кажется, отвечающий захрюкал, или это он так смеётся?

- Пришлецы с далёкого запада спрашивают о тумане.

Это было неверно, мы не спрашивали. Именно о тумане не спрашивали.

- Где пришельцы? – голос всё равно что загремел из-под потолка.

- Да вот же они, - растерялся шаман, да, похоже, его правильно называть именно так.

- Не вижу! Не слышу! Не чую!

- Асканио, сними защиту, - проговорил Анри совершенно командирским голосом.

Тот и не подумал возражать – легкие движения пальцами, и на нас обрушивается гул, звук, запахи и земная дрожь.

- Пришлые колдуны, - выдохнул Каданай.

- Мы пришли с миром, - проговорил Анри куда-то в потолок.

- Знание, снова Знание, Смерть, Огонь, … четыре колдуна, выходит. Нет, не справятся, не сдюжат.

Мы сидели подряд – Асканио, Дуня, Северин, Анри и я.

- Не четыре, пятеро их, - поднял голову Каданай.

- Четверо. Нет более никого.

Мы переглянулись – меня не видят? Я слишком незначительный маг?

- Госпожа, давайте дадим каплю вашей крови, - прошептал Асканио.

Я вздохнула и протянула ему руку. Пусть дырявит, что уж там. Но встрепенулся Анри.

- Давай руку, - проворчал он, взял мою ладонь, погладил, надавил куда-то… на среднем пальце показалась капелька крови.

Каданай кивнул на очаг – туда, мол. Я про тянула руку и стряхнула каплю в дымящиеся угли.

И всё взревело – так мне показалось. Камни, угли, стены шатра, лёд под ногами. Волчья голова разлетелась на тысячу осколков, а на её месте заклубилось что-то бесформенное, тёмное, с невнятными сполохами внутри.

- Кто ты, чужая?

Клуб тьмы принимал форму животного, но я такого не знала. Уши топорщились, кроме ушей, там был ещё нос – принюхивающийся, проницательные глаза и нехреновые зубы – такое голову откусит и не поморщится, по размерам так вполне без затруднений.

Я подняла голову, встретилась взглядом с тёмным облаком и попыталась расправить плечи и не съёживаться.

- Я Женя, здесь и сейчас называюсь Женевьев дю Трамбле. Магом не была до последнего времени.

- Ты чужая. Над тобой у них нет власти. Ты пройдёшь, - а потом хищная голова повернулась к Каданаю и дальше хрипела уже ему: - Расскажи им всё. Она пройдёт, они помогут. По тонкому лучу. Пусть поторопятся. Оковы слабеют, туман ширится. Зима будет долгой. Зима будет суровой. Зима не отступит, весна не услышит. Лёд крепчает. Лёд наверх, туман вниз. Встретятся – дороги назад не будет. Ни для кого. Ни для кого, ни для кого, ни для кого, запомни!

Тьма закрутилась на месте, а потом с громким хлопком втянулась обратно в очаг, куда-то под тлеющие деревяшки. Язык пламени плеснулся оттуда и мгновенно убрался обратно. Стало темно.

Я закрыла глаза и оперлась плечом на Анри. Сил почему-то не было совсем.

Через полудрёму услышала его голос:

- А теперь, почтенный Каданай, будьте любезны пояснить всё то, что мы сейчас здесь услышали. Кто следит и голоден? Что им нужно? Где они есть? Какие оковы слабеют? И причём тут наша госпожа маркиза?

Меня снова держали за руки и подпитывали, да почему я дохлая-то такая, что за дела! Я опиралась спиной на Анри, он держал за плечи. Одну ладонь взяла Дуня, другую Асканио. Постепенно в глазах наводилась резкость, откуда-то сзади в шатёр проник холодный воздух, я вдохнула полной грудью.

- Вот как, значит. Все не то, за кого себя выдают, - усмехнулся Демьян Васильич. – Евдокия-свет Филипповна вовсе не знахарка, а могучий маг, молодой человек что-то видит обо всех, что недоступно иным, наш старинный знакомец Каданай под определённым углом имеет волчьи уши, а Женевьева-свет Ивановна и вовсе незнамо кто.

- Может того, пойдём отсюда? – я распрямила плечи. – Холодно и неуютно. Господин Каданай, рискнёте принять моё приглашение? В моём доме накормят, напоят, там тепло, а все, кому не захочется идти домой, смогут переночевать на лавках, их достаточно, и они широкие, - можно даже подняться на ноги, опираясь на Анри, и встать.