Женя, ты рехнулась. Ты забыла уже, как это – когда с мужчиной. Когда не только приготовь еду, положи в тарелку, ответь на вопросы по работе и не слишком забивай эфир тем, что у тебя на душе. Здесь мужчины вообще умеют ли разговаривать и слушать? Или только между собой? Дома-то не все умеют, а те, кто умеет, нередко не умеет больше ничего. А здесь, где женщина чуть отличается от имущества? Ладно, господин генерал у нас не деревенский, но всё равно. Он восхищает, конечно, с ним хочется… что? Идти до конца?

А как идти-то, я ж зачухана до крайности. Это вчера была такая броня – придворное платье именно броня, в нём вроде ты уже и не ты, на тебе столько странной одежды, что не важно уже, кто там внутри. И сверху парик, и на лице тоже изображено что-то… странное. А если вот прямо совсем принимать гостя, то… без придворного платья. Без брони. И сразу станет понятно, что… куда мне до Женевьев, в общем. Она, наверное, даже после тюрьмы была живее, чем я сейчас. И до того следила за собой, и всякими магическими средствами для ухода пользовалась. А я… а мне дома давно уже было некогда, я даже на маникюр забила, что, впрочем, обернулось к лучшему, потому что здесь пришлось бы неведомыми путями спиливать отрастающий гель-лак. Да и вообще здесь было ни до чего. Умылась, в баню сходила, переоделась в чистое исподнее – и хорошо.

Что мы имеем? Тело у меня хотя бы не расплывшееся, и за то спасибо всем высшим силам. Я скорее тощая, чем полная, и меня это радует. Конечно, кожа – какой может быть в моём возрасте, такая и есть. Волосы наполовину тёмные, наполовину седые, со светлыми кончиками, и давно не крашеные – потому что чем их здесь красить? И непонятной длины. Конечно, у Женевьев тоже были непонятной длины, после парика и тюрьмы, так что совпадает. Лицо… накрасить бы, но – как я привыкла. Без румян, белил и всего этого, чем ловко умеет пользоваться Марьюшка.

Я сидела и искренне не понимала, что делать. Мне сейчас с собой, и потом ещё с мужчиной, когда он придёт. Он и так некоторым образом нерешительный, а увидит, какова я на деле – так и вовсе сбежит. Позовёт Северина и сбежит…

- Госпожа Женевьев, вы что тут застряли?

Марьюшка смотрела решительно.

- Что-то надо, да? – я совершенно не понимала, что там ещё происходит.

Гости явились? Так вроде бы рано ещё, день белый.

Она вошла и прикрыла за собой дверь.

- Куда вы ходили? К нему, что ли?

- К…нему? – да-да, домашние-то мои, наверное, всё равно что спектакль смотрят!

- Ну не полковнику же вы тут вчера в любви стихами объяснялись, и не этому рыжему выскочке! К его высочеству, конечно же.

Э… что? К его… высочеству?

И тут у меня в мозгу щёлкнуло, и кирпичик встал на место. «Его в последние годы чаще звали генералом Монтадором, нежели принцем Роганом». Брат короля, брат любимого мужчины Женевьев. И вот почему он меня поначалу подгрызал. И почему выдохнул и едва ли не перекрестился, когда я сказала, что я – не Женевьев.

Так, а он-то что тут делает? Не за мной же смотрит, то есть – за Женевьев?

Вот к чему было упоминание о брате. И вот почему его корёжило-то, потому что это ж маркиза дю Трамбле, разлучница проклятая, которая испортила его брату счастливую семейную жизнь. Или не счастливую, но пристойную. Да ладно, в нашей версии истории фаворитки королей вели себя намного жёстче и наглее, и брали себе больше, и тянули свои лапки к рулю активнее. Ваша Женевьев ещё цветочки, господа, вот что я вам скажу. Сказала бы, если бы было, кому.

И его ведь ломало, но он пришёл. Пришёл сдаваться на милость победителя, то есть маркизы дю Трамбле. И был вознаграждён свыше, так я это понимаю.

- Да, к его высочеству, - кивнула я.

- И правильно, - заговорщически прошептала Мари. – Потому что если вы будете с ним, то никто другой на вас глаза поднять не осмелится. Ни сверху, ни здешние. Господин генерал тут же объяснит, что к чему. Как в тот раз друзьям Прохора объяснял – кажется, хорошо объяснил, понятно. Самолично рожи начистил.

Самолично рожи начистил, значит.

Так, Марьюшка на моей стороне, и хорошо. Уфф, можно выдохнуть и ничего не объяснять. А она говорила дальше, и я понимала главным образом то, что она меня одобряет.

- Мало ли, вдруг его высочество из ссылки-то вернут, так он и вас с собой прихватит, а вы – меня. А его могут вернуть, потому что родной дядя короля, не баран чихнул. Вы всё молчали, так и я тоже, а я думала, у вас с ним сладится уже после того, как вы его от лихорадки вылечили. А он поблагодарил, попрощался да к себе ушёл.

- А ты думала – останется?

- Конечно. Я думала, вы его не выпустите уже.

Хищница Женевьев дю Трамбле открыла охоту на самого-самого здешнего мужчину, да. Вот как это выглядит в глазах моей Марьюшки. Дарёна, значит, думает, что я от Демьяна Васильича подарки принимаю, потому что имею на него виды, а Марьюшка думает, что я открыла охоту на господина генерала, тьфу, на его высочество Анри де Рогана. Прекрасная, прекрасная маркиза, ничего не скажешь.

Это рассмешило, но и придало сил.

- Мари, - со смехом сказала я, - посмотри на меня. Мне сейчас только с принцами встречаться.

- Да сделаем всё, я уже велела баню топить. Там мальчишки пришли от Пелагеи дров наколоть, я им и сказала. Сейчас вымоем вас, и приоденем, как положено.

- Только не как вчера, да? – пока такое снимешь, уже ничего не захочешь.

- Именно как вчера! Чтобы господин генерал не сомневался, вы – та самая, кто ему нужен!

Если я что-то понимала, он как раз не сомневался, теперь – особенно не сомневался.

- Так, сначала мыться. И ещё бы волосы поубирать лишние.

- Это само собой, сделаем, у меня ещё есть немного волшебной мази, раза на три хватит. Но про платье-то вы подумайте! Не хотите шёлковое – там ещё полосатое есть, оно тоже годится.

Точно, было, лежало в том сундуке, где одежда попроще. Но…

- Надену то, в чём на гору в праздник ходила. Красное.

- Вот вечно упрётесь, и не докажешь вам ничего, - ворчала Марьюшка, и я понимала, что у них с Женевьев это нет-нет, да случалось.

- Упрусь, да, - улыбнулась я.

С её помощью получится, что-нибудь непременно получится. В баню, говорите? Так идём, а то скоро уже и сумерки, зимний день недолог.

Предвкушение хорошего снова вернулось ко мне, и можно было улыбаться тихонечко, и ждать. Думать, что это самое хорошее обещает мне всё вокруг – и оттепель, и помощь Марьюшки, и даже закат, невероятно розовый сегодня, очень красиво догорающий где-то там, за горами, наверное, из крепости видно лучше. Ничего, посмотрим и из крепости. И ещё откуда-нибудь – тоже.

Вперёд, Женя. Иди вперёд, и ничего не бойся.

Он пришёл с Северином – как обычно. И так улыбнулся мне, что сразу стало тепло-тепло, и сердце заколотилось, как сумасшедшее. Очень захотелось подойти и обнять, но нужно ведь держать фасон, да?

- Доброго вам вечера, господин генерал, господин Северин. Ужин?

Я говорила какие-то обычные вежливые вещи, интересовалась тем, как жизнь на горе, всё ли благополучно. Мне отвечали, что да, всё благополучно, и потому благополучно, что тепло, и все сыты, и все здоровы, и это просто замечательно. Мы сидели за столом и кивали друг другу, и я передавала ему то одну тарелку, то другую – потому что наготовили мы вчера качественно, и съелось далеко не всё, нужно приканчивать. А гостей, к счастью, сегодня к нам не принесло, наверное, не только в нашем доме нужно доедать остатки рождественского пиршества.

Правда, мне кусок не лез в горло, и кажется, не только мне. Потому что он клевал что-то с тарелки и поглядывал на меня. А я – поглядывала на него.

А что потом? Я – хозяйка, мне и проявлять инициативу? Или ему? Или он уже проявил – когда утром решил, всё же, позвать меня? И теперь шаг за мной? Ну так я сделаю этот шаг. Сама. Вдруг я всё делаю правильно, и дальше уже будет – вдвоём?

Я поднялась, дошла до своей комнаты, запустила туда пару шаров, осветила перестеленную постель и всё остальное – оно было в порядке, наверное, ничего страшного, если я вот сейчас приведу его сюда?