Для второго принца, Франсуа, король избрал военную службу – как когда-то его отец для его собственного брата. Принц Анри с весьма юных лет начал служить, и если не был лучшим полководцем нынешнего царствования, таковыми считали герцога Вьевилля и герцога Саважа, но – принцу не раз случалось отстоять, выдержать, додавить или что там ещё сделать. Под его рукой всегда всё было отлично организовано, в срок перемещалось из крепости в крепость, потери всегда оказывались минимальными – то есть, принц служил отечеству, как настоящий Роган. А потом он отправился в Другой Свет – во главе франкийского экспедиционного корпуса, вместе со старшим сыном, и застрял там надолго. И хорошо, потому что он тоже был из тех, кто меня отчётливо не любил и считал, что возле его брата не место такой женщине – алчной, хитрой и независимой. Супруга принца давно скончалась – в родах, произведя на свет третьего ребёнка, дочь, и уговорить его жениться заново не удалось ни старшему брату, ни кому-то другому. Он был одинок, суров и свободен, совершенно свободен, и легко разбивал сердца впечатлительных придворных дам, если ему случалось оказаться при дворе. Но ни новой супруги, ни постоянной любовницы не завёл. Или завёл, но так хорошо скрывал, что об этом не узнали, что маловероятно.
Так вот, старший сын короля, принц Луи. Он был вежлив, но – только когда это видел его отец. А если король не видел и не слышал – то позволял себе и весьма невежливые слова, хорошо, что хотя бы только слова. Он довольно много времени проводил у материнской родни – уж наверное, там ему приходилось слышать обо мне такое, что при франкийском дворе уже давно вслух не говорил никто. И наверное, он считал, что вправе указывать отцу, кого приближать к себе и как строить отношения с женщинами – то есть, я однажды услышала, как он попытался. Король заледенел весь и велел никогда больше не упоминать об этом предмете в разговоре, если принц желает сохранить его доброе к себе отношение. Принц очевидно желал, потому что других попыток не было. Но – обоих можно было с полным правом на то звать Луи Твердолобыми – и старшего, и младшего. Принц Франсуа вёл себя намного гибче, и в качестве наследника был бы намного лучше… но небеса решили так, как решили. Одному править, второму быть опорой трона.
И – нет, я ничего не говорила королю о его детях. Только слушала то, что он сам был готов мне сказать. Как и раньше, как и обо всём другом, что случалось с нами и вокруг нас.
За годы, что мы были вместе, я привыкла слушать. О, сколько всего я слышала, и сколько мне предлагали за то, чтобы я делилась этим сведениями! Нет, я не делилась. Не потому, что мало предлагали, а потому, что мне очень грело душу это знание. То, что я знаю, а другие – нет. И единственное, на что я соглашалась – выслушать, и если мне казалось, что вопрос важный – то могла рассказать королю, и привлечь его внимание. Не более. Я даже и деньги-то не сразу стала за это брать, и не со всех, ой, не со всех. С тех, кто уверен, что если не заплатить, то и услуга моя не важна, а услуга моя важна, очень важна.
Когда прекратились покушения на мою жизнь? Наверное, после того, как внезапно скончалась баронесса де Тье, одна из моих наиболее упорных недоброжелательниц. Где-то за месяц до этого она в словесной пикировке предсказала мне скорую смерть и сообщила, что только порадуется такому случаю. После того всю мою пищу пробовали, или же мы обедали вместе с королём. Яд вычленили на третий день после угрозы, и потом ещё дважды. Я ждала, делала вид, что ничего не вижу, ничего не знаю… а после третьего раза прикинулась больной и пригласила её выпить со мной. Тяжело дышала, кашляла… она и не заметила, как выпила отравленное вино. И когда через несколько дней я вновь была во дворце, здоровая и свежая, то тоже предсказала баронессе скорую смерть. И предсказание сбылось – ещё почти через месяц, но сбылось.
После того меня обходили если не десятой дорогой, но – обходили. Не враждовали в открытую. Искали дружбы, пытались сосватать дочерей за Эжена. А Эжен…
А Эжен, когда ему исполнилось семнадцать, сказал, что теперь будет жить с отцом. Он не желал придворной службы – а мог бы сделать неплохую карьеру. Учиться чему-то глубоко и серьёзно он тоже не желал. Он согласился разве что на военную карьеру вместе со своим другом детства принцем Франсуа. А его отец стоял на том, что в армии имеет смысл только зарабатывать деньги – как делал он сам всю жизнь. И утверждал, что это я сбила сына с пути.
Завершилось всё тем, что и с отцом Эжену тоже не понравилось – тот слишком много говорил обо мне, о моей неправедной жизни и о том, что я сама выбрала такую жизнь – вместо того, чтобы быть верной и добродетельной супругой. Сын даже спросил у меня, так ли это. Я спросила – поверит ли он, если я расскажу, как это было? И рассказала, начиная с того момента, как меня из мага сделали простецом в угоду маркизу дю Трамбле и его сватовству. Увы, я не дождалась сочувствия – потому что Эжен магом не был и никаких преимуществ магии лично для себя не представлял. Пока не сменил дворец на дом дю Трамбле, в котором не было никаких магических купален, и одежду стирали и чистили руками, и посуду мыли тоже – когда хорошо, а когда и не очень. В итоге с отцом он тоже не ужился и отправился служить вместе с принцем Франсуа. Я просила его присылать весточки… конечно же, он этого не делал. Но принц связывался с отцом, и по требованию отца рассказывал об Эжене – а король передавал мне. И я была благодарна за это.
А потом Эжен собрался жениться – на младшей дочери графа Валиса, её сосватал ему маркиз. От меня потребовали денег – на самостоятельное житьё молодой пары, и на подарок невесте, и строго запретили прибывать на свадьбу – потому что не место фаворитке, хоть бы и королевской, на пристойном семейном торжестве. Почему-то меня это очень обидело. Я могла бы пожаловаться королю… но не сделала этого. Воевать с собственным сыном и его новыми родичами? Не хочу и не буду. Вдруг образумится?
А вот отцу жениха я сказала кое-что из того, что думала о нём. Что, Эжена выбрали за то, что когда-нибудь станет маркизом? Хорошо, он станет маркизом. Достаточно скоро.
Самоуверенный отец Эжена не подозревал, что я могу ударить не только словом. Он спокойно принял кубок из моих рук… и скончался от желудочной хвори через полтора месяца.
А я была очень рада, что имею свои средства – потому что моя вдовья доля была весьма невелика. Но зато в сорок два года я оказалась свободной женщиной.
38. Женевьев. Полтора года назад
Я иногда думала – а если бы жизнь сложилась так, что мы с Луи были бы вместе официально и с самого начала? Он бы не был тогда королём, конечно же. Потому что короли женятся не на подданных, а на принцессах. А я была бы магом… У нас были бы другие дети. И другое что-нибудь ещё. Возможно. А возможно, что и нет.
Когда его начали беспокоить боли в сердце, он отмахивался. Звал юного де ла Мотта – нового королевского целителя, приятеля принца Луи, тот снимал боль и выдавал какие-то рекомендации – которым король, конечно же, не собирался следовать. Потому что как он может уехать на месяц в Лимей, например? И не принимать каждодневно советников и министров, которые знай, доносили – ваше величество, нужно что-то менять. Хотя бы – понемногу и постепенно. Почти все так говорили, исключение составлял государственный канцлер кардинал Фету, он был согласен с королём в том вопросе, что менять не следует ничего.
- Я получил королевство в определённом виде, с определённым сводом законов и с определёнными обязанностями по отношению к моему народу, и я не могу передать сыну меньше, чем получил сам, - говорил он.
О да, его убеждали, что нужно пересмотреть права и обязанности трёх сословий, потому что те, кто кормит королевство, нуждаются в больших правах и больших возможностях. И что на Полуночных островах давно уже так, а в Другом свете и вовсе так, и ещё много где, а Франкия слишком консервативна и оттого многое теряет. Король совершенно не соглашался с тем, что теряет. И надеялся на то, что, глядя на его спокойствие и твёрдость, вредные умонастроения в парламенте и на улицах успокоятся – если и не прямо сейчас, то со временем. И принцу Луи говорил именно так – стой на своём, но вежливо и твёрдо.
