И не сразу остановилась, а только лишь – когда упёрлась в его грудь. В лиловый шёлк и золотую вышивку. В прохладную ткань – он-то с улицы зашёл. Дёрнулась назад, зацепилась своим бантом за его пуговицу, подняла голову – сказать ему, что вот, оно само, я не виновата – и губы наши встретились.

Кто был охотник, кто добыча, да?

Я осторожно обхватила его – потому что иначе мне было бы не устоять на ногах. Он принял это, как разрешение, и руки его сомкнулись вокруг меня. И всё, нет никакой зимы, потому что – так горячо, как зимой быть не может.

Видят высшие силы, я не хотела отрываться от него, совсем не хотела. Но – шаги по коридору, голос Марьюшки.

- Госпожа Женевьев, вы куда потерялись?

Я сделала шаг назад, меня обдало жаром от печки, я схватилась за стену – потому что иначе завалилась бы прямо на пол, и могла только хлопать глазами да ловить губами воздух. Когда зрение вновь сфокусировалось, никакого генерала уже не было, а была озабоченная Марьюшка и не менее озабоченные коты.

- Да что с вами такое, госпожа Женевьев?

- Всё хорошо, - медленно проговорила я, - всё хорошо. Чай кипит. Можно кого-нибудь позвать, чтоб унесли, да заварки свежей сделать.

Когда я вернулась в залу, там произошла какая-то общая переупаковка, и на моём прежнем месте сидел с гитарой Платон Александрович. Поглядывал со значением на Ульяну. И вообще единственное свободное место почему-то оказалось возле генерала. Он сидел, взявшись за лавку обеими руками. И я не нашла ничего лучше, только сесть рядом и так же вцепиться в гладкую деревянную поверхность.

И что же? Поверх моей левой руки, что оказалась с его стороны, тут же легла рука. Я глянула – да, знакомая мне рука. Со шрамом и в кольцах.

Так мы и сидели, и боялись дышать. Оба. Кто теперь заговорит первым, и что скажет?

Пел Платон Александрович, пела Ульяна, пели все вместе, я подпевала тихонечко. А потом полковник Трюшон поднялся и сказал:

- Утро скоро, господа. Не пора ли нам поблагодарить гостеприимную хозяйку и отправиться по домам?

Генерал ухватился за это предложение, как за спасительный канат. Стремительно поднялся, принялся оглядывать своих, что-то негромко им говорить. Нет, не то, что я хотела бы услышать, совсем не то.

И вот я стою на крыльце, накинув пуховый платок, машу тем, кто уходит ногами, а потом в зале – тем, кто уходит тенями. И остаюсь одна.

Нет, конечно, не одна – со всеми домочадцами, и коты прибежали с кухни, где они там прятались, пришли ноги вытереть.

- Госпожа Женевьев, вас раздевать? – спросила Марьюшка.

- Конечно, Мари, спасибо. Раздевать.

Иди спать, Женя. Померещилось.

Впрочем, утром я проснулась совсем не поздно – после того, как почти всю ночь колобродили, это было прямо странно. Но – сна ни в одном глазу. И вчера-то, когда я добралась до постели, то поворочалась, конечно, думая и вспоминая разное изумительное из праздника, но – недолго, а потом всё же уснула, и уснула крепко, без сновидений.

Но только лишь проснувшись, я почему-то первым делом потянулась к зеркалу. О нет, не любоваться на своё не вполне выспавшееся лицо. А совсем за другим. Дома я бы в такой ситуации потянулась к телефону, потому что можно ведь написать – в мессенджер или куда там ещё. А тут для некоторых целей годится зеркало.

Что же? Я оказалась права. По краю трепыхалась как бы плёнка, серо-стального цвета. Кажется, мне звонили. И кажется, даже не один раз. Ну, проверим…

Когда я чертила на стекле условный знак, палец мой судорожно трясся, я даже опасалась, что наколдую что-нибудь не то. Но всё получилось, наверное, начиная с определённого момента, испортить эти чары уже просто невозможно, какими бы кривыми пальцы ни были.

Мне отозвались мгновенно.

- Доброе утро, маркиза, - да-да, этот голос.

- Доброе утро, генерал, - так, что дальше говорить-то?

В гости надо позвать. И послать куда-нибудь всех остальных, кто притащится. Потому что… может, попробовать поговорить? У нас пока не очень-то выходило.

О том, что можно не только говорить, я даже и думать боялась.

- Маркиза, вы сегодня принимаете гостей? – спросил он тем временем.

- Я каждый день принимаю гостей, генерал, - о да, нефильтрованными толпами.

Но сегодня-то я хочу фильтровать!

- Госпожа маркиза, мне нужно поговорить с вами.

Так-так, поговорить, значит. Кажется, мне тоже нужно.

- Что вы думаете, генерал, о погоде сегодня на улице? – потому что, ну… ну.

- На мой взгляд, это уже почти весна.

В конце декабря-то весна? Уж конечно.

- Это хорошо. Может быть, вы присоединитесь ко мне на прогулке? – в парк Версаля я его зову, не меньше, фонтаны посмотреть.

- С удовольствием, маркиза. Вы предпочитаете какое-то определённое место?

- Да, конечно. Вы знаете, где скальник Башка?

Он рассмеялся. Вот-вот, не всё вам по паркам разгуливать.

- Признаться, нет.

- Если идти по дороге от вас к нам, это будет самый конец путешествия. Если смотреть с вашей стороны, то слева от дороги, если с моей – то справа. Круглая каменная штука, по бокам будто уши торчат. Чьи уши – не установлено, поэтому просто Башка, а не чья-то конкретная.

Да-да, а ещё есть Рыбий хвост, такой каменный палец, а внизу у него утолщение, Если сбоку смотреть, то на рыбий хвост немного похоже. А при определённых ракурсах – не на хвост, и у деревенских есть ещё и второе название этой штуки – Рыбий хер. Ну и ещё всякие каменюки, и их занимательная топонимика. Но это потом.

- Над Башкой сверху есть площадка, она ровная. С неё хорошо видно деревню, и озеро, и даже тот берег, если хорошая погода. И там никто мимо не ходит.

- Кажется, я понял, о чём речь. Думаю, не потеряемся. И как скоро мне следует туда прибыть?

- Давайте через час, я быстрее не обернусь, - сказала я честно.

Как бы нужно встать, умыться, одеться, и сжевать какой-нибудь кусок. И запить чашкой кофе. Я, конечно, того, увлечена, но лезть в гору лучше не на пустой желудок.

- Буду, - тут же отозвался он.

- Отлично, до встречи, - ответила я.

И можно было вставать, умываться и идти на кухню клянчить еды и кофе.

Когда я поднялась на условленное место, он уже стоял там. Перетаптывался с ноги на ногу – немудрено, в плащике-то, шляпе да кожаных сапогах без меховой подкладки. И стелек толстых внутри наверняка нет. Что, думает, раз оттеплило, то навсегда? А вот фигушки ему.

Правда, сама я – в шубе, шапке, варежках и унтах – немного упарилась лезть в гору, и было мне жарко. Но ничего, если постоять – то весь жар и уйдёт.

Он смотрел прямо на меня, и я никак не могла прочитать – что в том взгляде. И если он сейчас скажет, что мне всё примерещилось, я убью его на месте.

Нет, я понимала, что все люди, все взрослые, все имеют право что-то почувствовать, и ошибиться тоже имеют право. И я даже толком не успела намечтать себе ничего, просто, ну…

Вчера вышло красиво. Но я ж не первый день на свете живу, я понимаю, что красивое мгновение может не повлечь за собой ничего. Ни красивого, ни какого там другого. И если он вчера просто поддался очарованию момента, а сегодня пожалел, то… То… Имеет право, в конце концов.

- Приветствую вас, маркиза, - изящный поклон, всё, как надо.

- И вам доброго дня, генерал, - кивнула я, отдышавшись.

Мы приветствовали друг друга почти одновременно, и – разом замолчали. Уставились один на другого во все глаза, только что не ели взглядами, как весь вчерашний вечер. И – никто не находил в себе сил продолжить разговор.

Один, значит, позвал поговорить, вторая резво прибежала, а теперь – стоят и молчат. При температуре окружающей среды максимум в минус десять – ну, такое. Я подумала, что хватит.

- Если вы скажете, что ничего не было, так и решим, но мне будет грустно.

- Я было думал принести вам извинения за вчерашнее, но нет.