Анри был с ней согласен – совсем и сдурели. А Северин тут же снова пропал – ещё за кем-то подался?

А вот приведённые в магическом захвате сын Пелагеи и его друг согласны не были.

- Произвол творится! – вопил сын Пелагеи.

- Да она сама хотела! Говорила – рада будет, говорила – пусто в доме-то без мужика, - вторил его приятель.

- А ну молчать, - прикрикнул на них Жак. – Одно слово свиньи, как только выросли такие у достойной женщины!

Последними прибыли святой отец, здешний старец, знающий про ордена Фаро, и ближний человек того старца. Можно было начинать.

Хотя чего разводить-то?

- Господин генерал, мне стыдно за то, что мой родич оказался замешан в таком грязном деле, - сказал святой отец. – Пахом, ты чего? Головой повредился? С ветки рухнул? Последний ум пропил?

Пахом потупился. Не было уже слов про «она сама хотела».

- А ну говори, щенок подзаборный, - святой отец уродился недурным менталистом, всё верно.

И умел надавить так, что Анри бы не справился – ему сподручнее жечь, или кулаком в рожу. Впрочем, с кулаками у святого отца было всё в порядке – и в рожу тому своему родичу он двинул славно, тот повалился в снег и принялся тереть снегом разбитый нос. Потому что, оказывается, кампания против маркизы была тщательно спланирована. Вот этим вот Пахомом, его дружком и шестёркой приятелей, которая, по гениальному плану, должна была так надоесть маркизе, чтоб та пошла жаловаться по деревне, и тут бы её спасли. А она пустила бы на радостях спасителя к себе в дом, потому что, оказывается, тот Прохор, или как там его, живёт с отцом и двумя братьями, и дома у него тесновато. И он, Прохор, был готов к ней пойти, потому что баба ничего себе, не молодка, конечно, но ещё в соку, сгодится.

Только вот маркиза не пошла жаловаться по деревне, а пошла в гору к нему, Анри. Поэтому…

Он сам от себя не ожидал, что с таким удовольствием и нос разобьёт, и в глаз даст, и в зубы, и под дых и куда там ещё. Хорошо, на руке перчатка, не ободрал о его рожу хамскую.

- Эй, я не виноват! А чего она одна живёт! Всё равно ж кто-то прилепится, почему не я?

Пришлось ещё пару раз дать в зубы, чтобы замолчал уже, пополз по снегу и сунул в сугроб свою мерзкую рожу.

А с остальными решили быстро – пятерых выпороть, шестого пока тоже выпороть, а если Асканио не спасёт Ксавье – то повесить. Хороший кнут нашёлся, на удивление, у святого отца, при помощи Северина доставили быстро. Экзекуциями в крепости ведал сержант Фуро по прозванию Бочка – потому что ел и пил, как не в себя, хоть и был сухощав. Он и выпорол тех пятерых, а потом Асканио вышел и сказал, что Ксавье отлежится, тогда и шестого тоже выпороли, но дали ему на десяток плетей поболее, чем остальным.

- А теперь, Прохор, забирай всё это дерьмо собачье к себе домой, - сказал Анри.

- Куда, - проныл тот, сплюнув зуб, кажется. – У меня только сарай свинячий!

- Там им самое место, - припечатал Анри. – И кто ещё решит, что госпожа маркиза – легкая добыча, и дом без хозяина – тоже, с теми будет так же.

В целом, дело завершили, и можно было отправляться обратно. Двоих оставили в доме маркизы – приглядеть за выселением, и вообще, похоже, тут нужна регулярная стража, как на стенах. Раненый Ксавье спал на лавке возле печи, пусть спит, госпожа Мелания сказала, что присмотрит. Асканио фыркнул, что утром навестит, а сейчас пришло время навещать маркизу и смотреть, как она там.

Да, маркиза – как она там?

Шага через тени до крепости Анри почти что и не заметил – потому что и устал, и противно, и нога поднывала ещё на непогоду. И всё же сколько-то времени простояли под снегом на улице – потому что не тащить же вот это всё в приличный дом. А всякие следы на снегу тут же засыпало свежим снегом. И когда маркиза вернётся домой – двор будет бел и чист.

И нужно было убедиться, что с самой маркизой всё в порядке, что она никак не пострадала, не замёрзла и не подхватила никакой лихорадки – после своего решительного путешествия в гору, и рассказать ей, что с её домом тоже всё в порядке, и люди её целы и здоровы, и коты тоже. Котов где-то нашла, выманила и предъявила дева Мелания – потому что барыня ж, как они её называют, непременно будет спрашивать, вы ей уж скажите, что всё в порядке. И скажите, что в зале мы всё это безобразие приберём, пусть не беспокоится.

Как она так успела, что о ней и здесь все беспокоятся?

Впрочем, стражу придётся там держать постоянно. И что-то подсказывало Анри, что его люди будут только рады там дежурить. Нужно будет соблюдать очерёдность, и проверить, чтоб припасов на всех было достаточно. Маркиза, с одной стороны, как привыкла жить на широкую ногу, так и живёт, с другой стороны, нимало не стесняется принимать подношения от местных жителей. И в итоге всё приходит в какую-то удивительную гармонию.

В крепости всё было в порядке. Стража на стенах, горячий камин в большой зале первого этажа. В камине полыхают громадные дрова из здешнего дерева лиственницы, которые вроде бы с иголками, как ёлки, но те иголки мягкие, кисловатые на вкус, и как пришли холода, так и отвалились все, будто листья. Ещё хорошо горели местные кедры, на которых росли шишки с вкусными орехами, деревенские то и дело плевали под ноги шелуху от тех орехов. Свои тоже попробовали, Анри тут же заставил за собой убрать. Грызть – грызите, а свинство устраивать нечего.

Рогатьен доложил что маркиза накормлена, напоена и уложена спать наверху. Вот и славно. Можно самому тоже что-то съесть, что-то выпить и тоже отправиться наверх.

Анри зашёл к себе, засветил магический огонёк и рухнул на лавку – снять сапоги. Северин сказал, что никуда не пойдёт из большой залы, в которой тепло, поэтому – сам, всё сам.

Шевеление в противоположном углу насторожило – что там ещё такое? А потом он пригляделся и едва не рассмеялся, потому что в его постели, свернувшись калачиком под шерстяным одеялом, спала Женевьев дю Трамбле. Ну да, Рогатьен же сказал – наверху. Не сказал только, где именно.

Всё верно, её следовало положить спать, а не отправлять обратно. Завтра Северин проводит. И оставлять спать внизу – тоже неправильно. Здесь не самое тёплое место, но тихое… и спокойное. Но куда теперь деваться ему самому?

Плащ, сапоги, размотать с шеи платок, отстегнуть перевязь и пояс с оружием. На пол, всё на пол, утром разберёмся. Кожаный дублет отчасти защищал от сырости, но не от холода. Нужно разжиться меховым, вдруг поможет? Или толстым суконным. Потому что суконной куртки снизу явно недостаточно. Снег облепляет всё с головы до ног, а потом замерзает на усах, на воротнике и других местах, куда достаёт дыхание. А зайдёшь в тепло – начинает таять и мокнуть.

Анри разложил плащ и дублет по лавке – пусть сохнут. Подхватил сменный плащ, который как раз высох, дошёл до кровати и осторожно присел на край. Не было такого в его жизни, чтобы он пришёл к себе спать, а у него тут – женщина. Даже просто женщина, не такая, гм, как маркиза дю Трамбле.

Супруга Тереза имела свою спальню и была согласна на то, что он навещает её время от времени. Спать – именно спать – она предпочитала в одиночестве. Дамы, которых Анри навещал по минутному желанию или сердечной склонности, тоже спали сами – характер их отношений не предполагал, что он останется ночевать. В походе и в военном лагере попадавшие в его палатку девицы тоже не задерживались после того, как делали всё необходимое. Поэтому… странно всё.

Ему случалось спать вповалку с товарищами по оружию – в казарме, в таверне, в палатке. В том числе в дождь и холод, то есть это тогда он полагал, наивный, что это был холод. Да что он знал раньше о холоде? Совершенно ничего.

А вот так, чтобы с женщиной…

Впрочем, сейчас женщина в постели была сущим благом, просто потому, что она тёплая, что она уже нагрела эту самую постель. И если он попробует лечь вот тут с краю, то даже, наверное, и не потревожит её сон.