Пивень фыркнул.

— По мне, так Тангора — самое лучшее место на земле.

— У меня будет возможность сравнить. — Воодушевленно прошептал Ллойву. Мыслями он уже унесся далеко, к морю, к загадочным имперским тьёрдам, к гордарским городам.

Проводник пожал плечами, выражая свое презрительное отношение к гордарским купцам и иритийским султанатам.

— Далеко, — выдал он.

— Мы станем совершать путешествие небольшими расстояниями, — только бы хватило сил, даже сейчас ехать в седле целый день тяжело. Дженве умчался бы вперёд, если бы не Ллойву.

— Этак тебе твоей книжки не хватит! — не отступал наёмник.

— Не хватит. — Согласился Ллойву. — Я найду новую.

Пивень снова пожал плечами. Странный господин. Зачем куда-то рваться, когда дома тебя ждет и кров, и пища, и, возможно, девица.

— А брат твой с тобой пойдет? — Лукаво улыбнулся проводник.

— Мы попадем с ним на ваш Пик Дьявола. А потом он решит сам.

— Чего вас туда тянет? — Сморщился Пивень. — Даже название говорит, остерегайся меня. А вы туда рветесь, как безумные.

— Это наша с ним клятва, — Ллойву посмотрел на костер. — Мы оба поклялись друг другу ее исполнить.

Он и сам не знал, отчего это важно. Первые дни после госпиталя Дженве постоянно говорил о путешествии и взял с брата слово, что они не отступят. Потом заботы закрутили обоих, а Ллойву ещё и долгое восстановление. Но Дженве не забыл про обещание, и теперь обоим предстоит его исполнить.

— Так отчего не выбрали другую гору? — Изумился проводник. Ллойву рассмеялся.

— Только она звала нас, когда мы увидели ваш мир впервые.

— Гора звать не может! — Пивень поднял палец, демонстрируя проблески разумного мышления.

— Не может, так не может, — согласился Ллойву, накинул капюшон на голову и замолчал, пережидая приступ головной боли. Но Пивень устал молчать. Вот уже и забрезжил рассвет, спать не хотелось. Ветер нагнал тучи, и вскоре пошел мелкий, противный снег мелкой крупой. Пивень поежился.

— А отчего вы седые оба? — Не выдержал он.

— Что это значит? — Ллойву поднял голову, в раструбе капюшона был виден только его нос и подбородок.

— Ну, словно седые…У вас все такие? У нас то седеют к старости, от опыта, так сказать…

Ллойву пожал плечами.

— Обычный цвет волос.

— Значит все… — Вздохнул Пивень. — Я по началу испугался, думал, мертвяки из земли вышли…Ан нет. Нормальные вы ребята. Особенно брат твой, душевный человек.

— Иллой, — поправил Ллойву. Отчего-то сравнение с людью показалось кощунственным.

— Ну, илой, так илой. Мне так-то без разницы. Я поговорить по душам завсегда рад. И выпить…

— Я заметил, — отозвался собеседник.

— Ты не думай! Я на службе ниииии, — Пивень затряс головой, подтверждая свои слова.

Ллойву не ответил. Подбросил дров в костер. Снежинки испарялись, недолетая до огня.

— Доведу вас в лучшем виде. Только делать там нечего. Снег да дикое зверье. Ну, придете, а дальше-то что? Через перевал все одно не пройдете! Постоите, да назад.

И снова молчание. Пивень поерзал на месте.

— Спишь, чтоли?

— Нет.

— А чего молчишь?

— Слушаю.

— Ты говори, а то я словно сам с собой болтаю.

— Мне нечего сказать.

— Как это нечего, каждому есть чего сказать.

Снова молчание. Пивень тоже затих. Экий важный господин, сказать ему нечего. Ничего, проснется его брат, уж тогда поговорим. Тот, второй, всяко приятней, чем этот.

Следующим утром мелкий, точно крупа снег засыпал окрестности. Крошечные льдинки неприятно кололи кожу. Сколь хороша была погода накануне, столь неприютна была она этим промозглым утром, словно вознамерившись показать путешественникам, какой непредсказуемой может стать дорога. Ветер рвал на путниках одежду и трепал языки костра в разные стороны, норовя погасить огонёк. Даже близость ажурной вязи из стволов и ветвей деревьев не спасала от промозглой сырости, и совсем не защищала от ветра. Пивень с облегчением сдал свой пост проснувшемуся с рассветом Дженве. Ллойву, к досаде наемника, так и не проронил больше ни слова после ночного разговора. Этот господин проводника пугал. Но Дженве был приветливым за двоих, поэтому Пивень позабыл свои страхи, и уже к обеду, позавтракав, все собрались снова в дорогу. Братьям не нравилось соседство караванов в пути, потому к тракту решили не приближаться. Хоть Пивень и считал, что это-то точно лишнее. Уж всяко лучше соседство человека, чем дикого зверья. Но Дженве прозрачно намекнул, что встречаться с людьми ему не хочется, а Ллойву молча с ним согласился.

Дженве поделился с наемником табаком, и они вдвоем с удовольствием задымили. Солнце, выступившее в послеобедии из-за туч, уняло разгулявшийся ветер, разогрело воздух, растопило нападавшую снежную крупу под ногами, снова напомнив, что время весеннее. Жизнь стала казаться краше и гармоничнее. Пивень был сыт, почти счастлив. Дженве развлекал его расспросами о службе, а проводник был не прочь почесать языком.

— А где ж ты служил, господин Пивень? — с лукавой улыбкой спросил Дженве.

— Известно где, в Доенвальдовой дружине. Окромя её лучше носа не казать, — охотно отозвался Пивень, почесывая заросшую густым курчавым волосом с рыжинкой шею. — Доенвальдовы йорманды абы кого не берут!

— Ценный воин, значит… — улыбнулся Дженве.

— Не особо ценный, — смутился проводник, — говорят, кругом смута зреет. Недовольных много… Вот и берут всех кто готов служить под крылом Феникса

— Чем же недовольных?

— Нынешний тьярд муж достойный, — уклончиво ответил Пивень, — да тучен не в меру, да до девок охоч. Поговаривают, гордарские советники власти имеют больше, чем он. Порты почти продали иритам да гордарцам. А порты это что?

— Что? — услышал Пивень лукавое.

— Известно что, торговля да флот. Вот что. А тьярд молчит. Какова была империя! Дед рассказывал, Старг Доенвальд сколотил под собой, всех подмял, никто и пикнуть не смел. А Рогний ему не чета… — разговорился проводник, и тот час прикусил язык. Мало ли, где вздумается пришлым трепать языком. Как бы до виселицы не договориться.

— При нём бандитов стало больше… Вот и набирают в йормы славных воинов.

Ллойву ехал в молчании, казалось, что слушал, склонив голову на грудь. Глубокий капюшон на меху скрывал его лицо. Дженве с изрядной долей беспокойства поглядывал на брата. От Пивня не укрылась эта забота. Вот чего он не понимал, так это странного такого поведения. Разве каждый не кузнец своего благополучия? И если этот странный господин желает быть один, отчего не предоставить ему эту возможность?

— Чего ты? — Удивился Пивень.

— Ллойву? — Дженве подъехал ближе, склонился в седле, заглядывая под капюшон.

— Я слышу. Все в порядке, — услышал он тихий голос. Дженве вернулся на свое место, но тревога не покинула его. Пивень с неудовольствием поглядывал на странного господина. По мнению проводника, этот самый господин слишком много внимания оттягивал на себя, лишая Пивня задорной беседы и единомышленника.

— Мы сейчас вдоль Чешуйки идем, — сказал он Дженве, стараясь вернуть к себе долю внимания.

— Чешуйка это….

— Река. Вдоль речки идем, — проводник указал на длинную ленту, скованную льдом и кое-где покрытую снегом, по правую руку. — Там — И палец сместился влево. — Чешкин брод.

— Какое смешное название. Это что?

— Да, малый сун, — нехотя ответил Пивень. — Там переправа. Можем в брод. Но лед тонкий, как бы, не провалиться.

— Совсем малый сун? Сун это что?

— Совсем. Сун это вроде три двора, да мельница. К примеру… — честно признался Пивень. — А так… Три двора, да харчевня. Для проезжих. Дыра — дырой, но переночевать можно. И харчей опять же…

— Долго ль до него? — Дженве с беспокойством взглянул на склоненную голову брата.

— Ежели вот так же, да в пути не увязнем, то две трети дня пути. Завтра к утру прибудем. Ежели ускориться, то к вечеру.