В окрестностях Ростова-на-Дону в ту пору возникли коммуны толстовцев. Старались люди жить там без пьянства, без драк, без эксплуатации наемного труда. Это произвело на юного Иосифа впечатление, и стал он, в дополнение к сионизму, толстовцем и вегетарианцем. И, будучи уже тогда человеком действия, рьяно взялся за дело: стал обходить городские кабаки и горячо убеждал посетителей не пить спиртного. Кончилось тем, что пьянчуги его побили. Трудно сказать, сыграл ли тут роль антисемитизм. За полную достоверность этих и подобных им эпизодов поручиться нельзя. Но толстовцем и сионистом он тогда стал. На всю жизнь.

Иосифу было лет 10–11, когда снова забегали, завозмущались евреи. Началась новая беда — выселение евреев из Москвы. В Москве проживало тогда чуть меньше двух миллионов человек, из них — 30 тысяч евреев. Это показалось чересчур много новому московскому генерал-губернатору, брату царя, великому князю Сергею Александровичу. Он, кстати, был весьма плохим администратором.

Однако, в 1891 г., когда дело касалось евреев, великий князь проявлял оперативность. Начали проверять право на жительство в Москве всех евреев, и выяснилось, что у многих, даже родившихся в Москве, тут не все в порядке. Например, дети и внуки заслуженных ветеранов. Сами-то ветераны, часто герои Севастополя, права имели. Но к началу 90-х годов большинство из них уже переселилось в мир иной, а их потомки так и живут себе в Москве! В «черту» их! И много других евреев попало в эту чистку. И не бедных. В числе высланных оказались владельцы предприятий, где работало по 40–50 человек. Был случай, когда русский банк просил за своего служащего-еврея, проработавшего в том банке десятки лет. Не помогло. Многих ремесленников тоже выслали, хотя в других городах их право жительства вне «черты» признавалось. Прошел даже слух, что столица переносится в Москву, в связи с чем город освобождается от нежелательного еврейского элемента! Вертелись евреи, как могли. Давали взятки, кому можно было. Девушки, работавшие, скажем, белошвейками, за большие деньги приобретали в соответствующих заведениях «желтый билет» — удостоверение проститутки. Этим разрешали остаться. Но все это мало помогало. Из 30 тысяч евреев — 25 тысяч выслали. Кто не уезжал добром, тот шел в «черту» пешком, в колонне арестантов, часто в наручниках.

Все это вызвало среди евреев великое волнение и сильно подтолкнуло эмиграцию. Ехали вовсе не только высланные. Очень много евреев, поняв, что добра в России не будет, уехали тогда — в начале 90-х годов XIX века. Американские эмиграционные службы засекли это увеличение и заинтересовались, в чем дело? Ответы евреев о религиозных гонениях казались странными. Не Средние же века на дворе! И отправили из Америки комиссию узнать, не обвиняют ли евреев в чем-либо другом. Комиссию в Россию пустили. Действовать не мешали и не скрывали, что травят евреев без какой-либо конкретной причины — просто за то, что евреи. Десятилетний ребенок (Иосиф Трумпельдор) не мог всего этого не знать — об этом евреи только и говорили. Кто сеет ветер — тот пожнет бурю… Инициатора московских гонений, великого князя Сергея Александровича, эта судьба не миновала. Лет через десять он был разорван эсеровской бомбой. Ее бросил русский террорист. Но это будет потом. А тогда, на рубеже 80–90-х в России царило затишье. Народников уже не было, других революционеров еще не было.

Иосифу было уже четырнадцать лет, когда русский еврейский мир снова тряхануло. Произошло сразу два события: первое — реформа питейного дела и второе — началось «дело Дрейфуса». Теперь эти события кажутся несоизмеримыми, но для евреев России в 1894 году они были очень даже сравнимы. Поговорим о первом. В 2001 году многие ругали Солженицына за его книгу «Двести лет вместе». В частности, за то, что он указал, что вытеснение евреев из питейной торговли в России в 90-х годах XIX века усилило еврейскую эмиграцию.

А меж тем это правда. Я это, например, давно знал. Поскольку вопрос считается особо деликатным — я остановлюсь на нем подробно.

Со средних веков на Руси была монополия государства на продажу спиртного. (Кстати, водка — русское изобретение.) Когда ввели эту монополию — не ясно. По одной из версий Иван Грозный подсмотрел сей бизнес в Казани. В мусульманской Казани существовал кабак. Считалось, что для нужд немусульманского населения, но, конечно, и татары туда заглядывали. А власти закрывали на это глаза — доход-то, и немалый, шел прямо в ханскую казну. А доход был потому немалый, что нигде более в Казани выпить было нельзя и власти за этим следили строго. А в официальном кабаке брали за выпивку хорошую цену. Все гениальное просто. Вот и переняли в России этот метод пополнения государственной казны. Но другие считают, что монополия на водку была введена еще до Ивана Грозного и ни от кого не перенята. Как и водка — это русское изобретение. Итак, кабаки были на Руси государевыми. «Целовальники» были только управляющими, и были это русские люди — евреев на Руси не было. Но это не значит, что частные лица совсем были оттеснены от дела. Временами нужно было сразу много денег, и государство сдавало кабацкие доходы на откуп. То есть частное лицо вносило в казну крупную сумму и получало за это в свое распоряжение кабаки на определенной территории на определенное время. Конечно, деньги старались вернуть с прибылью. Это считалось вполне благопристойным бизнесом. Им не брезговали очень высокопоставленные люди, например, Шереметьев, знаменитый полководец Петра I. Его, кстати, на Руси любили. Он был из бояр — не чета петровским выдвиженцам. Считался человеком высокой морали. Он, например, отказался подписать смертный приговор царевичу Алексею, что требовало силы духа — Петр не любил противодействия. И вот этот господин очень даже старался заполучить винный откуп.

В Речи Посполитой — огромной средневековой Польше, включавшей и Литву, и Украину, и Белоруссию, законы о выпивке были прямо обратные. Каждый аристократ был монополистом на продажу и производство спиртного в своих владениях. Но, понятно, пан сам за прилавком не стоял — все дело сдавал в аренду еврею. Питейное заведение в тех местах называлось «корчма» или «шинок». Жид, арендовавший его, звался «корчмарь» или «шинкарь». Шинкарство практически стало монополией евреев. Это, конечно, не было зафиксировано законодательно. Но никто не мог тут преуспеть, кроме еврея. Любой другой тут же спивался сам. Пока дела в Польше шли хорошо, никто в еврейском шинкарстве ничего худого не находил. Но в XVIII веке дела Польши пошли совсем плохо, и главной причиной тому было анархическое своеволие буйной польской шляхты (было бы долго описывать это тут подробно, напомню только, что шляхта — это польское дворянство, шляхтич — польский дворянин). Все пришло в полный упадок. и сельское хозяйство, и ремесло местечек. Почувствовала все это в конце концов и шляхта — опустели их карманы. Но шляхтичи — это не только пьяные дебоширы. В шляхетской среде формировалась и интеллигенция. И полета высокого. Думая о горестной судьбе страны, нашли они виноватого: еврей-шинкарь! Из-за него все беды на Польшу. На фоне общего развала шинок действительно выглядел относительно устойчивым бизнесом. От чего угодно откажется славянин, но не от выпивки. Особенно если дела идут плохо. Пить у себя дома и не дешевле, и скучно. Шинок — это же и своеобразный клуб. Говорили даже, что во время казацких мятежей избивавшие евреев казаки шинкарей не трогали и шинков не жгли — считали эти заведения полезнейшими. Но я думаю — это россказни. Казалось бы, для пана все просто. Потребовать с шинкаря большую арендную плату — и дело с концом. Но еврей мог и упереться. Чего бы проще — дать ему пинка и выгнать, но так можно всего лишиться и вовсе ничего с шинка не получить. Ведь аренду можно было передать только другому еврею (нееврей спился бы). Был у евреев закон — «хазака». А гласил он, что если еврей имеет какой-то бизнес 3 года, то нельзя эту аренду у него перехватывать. И вот хоть плачь, нельзя получить другого арендатора-шинкаря. А еврей, если его не убивать, жить может долго. Уж за него дети торгуют, он только лежит и кряхтит, а все равно — аренда его. Случалось изредка — нарушался этот закон, но нарушитель подвергался бойкоту всех евреев. Даже христиане начинали его презирать, ибо если они за что и уважали жида, то только за то, что исполняет он свои законы. (Это в Польше-то, где никто законов не исполняет!) «Дюже стара и дюже крепка жидовская вера» — уважительно говорили тогда. Короче, нарушали «хазаку» редко. Жид, единственный человек, с которого можно было еще хоть что-то содрать, оказывался неуязвим и пановал в шинке, а у пана денег на парижский костюм не хватало! Было от чего в ярость прийти. Вот и оказался шинкарь во всем виноват. И пан у него пропился, и холоп ослабел от водки так, что работать не может. Чума, одним словом. (Помните Янкеля из «Тараса Бульбы»?) А потом Польше пришел конец, и Россия заглотила самый большой ее кусок. А с ним и шинкарей. В бывших польских областях все осталось, как было. Только теперь евреи платили налоги и арендную плату русской казне. Богатый еврей мог взять у государства на откуп кабаки в том или ином районе черты оседлости. Тогда шинкари становились его служащими.