Порт-Артур держался почти 8 месяцев (как и в Севастополе, месяц там шел защитникам за год. Царь был щедрее советской власти). Затем Порт-Артур сдался (5 января 1905 года). Говорили, что преждевременно, что еще можно было бы повоевать, сковывая японскую армию. Высвободившиеся там войска японцы срочно перебросили на главный фронт, в Манчжурию, где готовилось русское наступление. Что очень даже сказалось на ходе боев. Но это уже стратегия. Эти вопросы решал не Трумпельдор. Сам по себе плен в царской России позором не считался. Так же, как и в других странах европейской культуры.

Все раненые и больные русские, кого японские врачи признали непригодными к военной службе, были отпущены. Трумпельдора не отпустили. Видимо, дознались, что воевал и с одной рукой. Вместе с остальными пленными он попал в Японию. К пленным тогда относились хорошо. (Наследие XIX века.) Они получали «кормовые деньги», офицеры — побольше, чем солдаты, — и свободно разгуливали около лагерей. Ведь в Японии русский сразу заметен, не убежишь. (Да, кстати, места содержания пленных тогда называли не лагерями, а приютами).

В общем, почти что отпуск. Но Трумпельдор был толстовец, а потому труд считал обязательным. Он организовал евреев, они для начала стали давать друг другу уроки. Кто что знал, тот учил этому остальных: языкам, ремеслам. Понятно, что среди евреев нашлись портные. Создали артель, купили в складчину что нужно. И стали брать заказы от японского гражданского населения. Русские люди, изнывавшие от безделья, тоже попросили Трумпельдора, чтобы он у них взялся за организацию артелей. Он не отказался. Этот трудовой энтузиазм у большинства пленных имел не толстовское, а материалистическое объяснение. Денег на продовольствие нижние чины получали почти в три раза меньше, чем офицеры. Привычной русской еды, а она была в продаже, но стоила дороже японской, на эти деньги было не купить. Выход увидели в подработке.

Но Трумпельдор занимался не только организацией артелей и кружков. Он занялся и специфическими еврейскими делами: связался с американским консулом и через него получил все, что нужно для религиозных евреев, вел и сионистскую агитацию. Все это кончилось тем, что японские власти дали ему медаль за работу с пленными. (Её тогда специально выпустили в Японии. Она была из серебра, с соответствующими надписями по-японский и по-русский). Это была вовсе не редкая награда. Ее получили многие русские «старосты». Ее ничуть не стеснялись носить, надевали обычно вместе с русскими наградами, полученными за ту войну. Как все-таки изменился мир за одно поколение! Во Вторую мировую войну, когда XX век полностью войдет в свои права, что-либо подобное никому и не приснится.

В заключение широко известный факт. После окончания войны, когда пленные вернулись в Россию, Трумпельдор был уволен в запас, получив чин прапорщика. В то время — младший чин офицеров запаса. Он был не первым евреем (не крещеным), получившим в русской армии офицерский чин. Во времена Александра II это изредка случалось. Но то были «дела давно минувших дней». В начале XX века случай был, видимо, уникальный. Кстати, ему намекали, что, несмотря на увечье, военная карьера для него возможна, если он примет крещение. Он на это не пошел и стал еврейским героем.

Существует предание, что находясь в плену, Трумпельдор был принят японским императором, лично поздравившим его с награждением японской медалью и подарившим ему протез (с дарственной надписью) для покалеченной руки. Согласно более надежным свидетельствам, Трумпельдор, по возвращении из плена, был приглашен на высочайший смотр в Царское Село. Там российскому императору были представлены нижние чины — герои минувшей войны. Трумпельдор получил приглашение, когда гостил у отца в Пятигорске. Это стало событием для всего городка. Смотр состоялся 24-го марта 1906 года. Царь лично поздравил Иосифа Трумпельдора с получением первого офицерского чина и тогда же герой получил своего четвертого «Георгия». С его получением у Иосифа Трумпельдора был, как тогда говорили «полный бант». То есть он становился «полным Георгиевским кавалером». Этот последний орден был ему дан за то, что он вернулся в строй, потеряв руку. А еще императрица тогда подарила ему протез. Это сходство подарков, конечно, выглядит подозрительно, и прием у японского императора вызывает сомнение.

Летом 1904 года умер Герцль. Он давно тяжело болел, но об этом мало кто знал. Его смерть повергла всех сионистов в шок и горе. И не только активных сионистов. Стефан Цвейг вспоминал: «…внезапно со всех континентов, из всех стран на все вокзалы города (Вены) каждым поездом днем и ночью стали приезжать люди — западные, восточные, русские, турецкие евреи… На кладбище произошло столпотворение; всякий порядок был забыт… И по этой боли я мог впервые определить сколько страсти и надежды внес в мир этот человек, благодаря силе одной-единственной идеи».

Но надо было жить и бороться дальше. Никто и близко не мог сравниться с Герцлем по авторитету. После его смерти вновь стали острыми те проблемы, которые он как-то сдерживал силой своего влияния. Во-первых, спор о том, где строить еврейское государство. К началу 1905 года раскол стал фактом. Сионисты разделились на «сионистов Сиона» и «территориалистов», готовых строить еврейскую страну всюду, где найдется подходящая территория. «Территориалисты» отделились и создали ЕТО — Еврейское территориальное общество. Так сионизм пережил свой первый кризис, и тогда (уже тогда!) заговорили, что он умирает. Даже на наследство претенденты нашлись: Бунд, например. С тех пор много пережили мы кризисов. Это, видимо, неизбежно. Бескризисного развития не бывает. И каждый раз нас хоронят! Но поговорим чуть-чуть о «территориалистах». Я уже говорил, что в сионизме было много направлений, ибо «единство возможно только среди овец». Все направления сионизма приносили свою пользу, занимаясь той или иной стороной проблемы. О территориализме это сказать сложнее. Они посылали экспедиции, вели со многими переговоры. Жаль денег и энергии, на это потраченных. Вейцман иронически замечал, что всегда оказывалось, что в исследуемом месте или слишком холодно, или слишком жарко. Ведь никто хорошее отдать не захочет, а плохое они сами не возьмут. Они отвечали, что очень хорошего, конечно, не дадут, но приличное получить можно. Я вовсе не хочу сказать, что «территориалисты» были плохими евреями. Их указания, что нельзя терять времени, что дела в Восточной Европе легко могут дойти до большой трагедии, были вполне разумны. Во главе этого крыла стояли: Н. Сыркин — автор «Еврейского социалистического государства», лондонский писатель Зангвиль и киевский окулист Мандельштам (о нем см. Приложение 2). Меньшинство сионистов-социалистов во главе с Боруховым остались «сионистами Сиона», или как их еще тогда называли, «палестинцами». Это слово в то время еще никто не связывал с арабами.

Постепенно, однако, стало ясно, что все территориальные проекты широкого энтузиазма в еврейских массах вызвать не могут. Часть «территориалистов» вернулась в сионистскую организацию. Довольно скоро — в конце 1909 года, на X Сионистском конгрессе — их вождь Н. Сыркин прямо признал, что «территориализм оказался миражом». ЕТО просуществовало, однако, до 1917 года. Его штаб-квартира была в Лондоне. Возглавлял общество Зангвиль. Он официально распустил организацию в 1917 году, когда была опубликована Декларация Бальфура; стало ясно, что Земля Израиля — единственная наша надежда. (Мандельштам к тому времени уже умер.)

Таким образом, время существования ЕТО — 1905–1917 годы. Оба территориалистских проекта, которые оказались не просто разговорами, не имели к ЕТО никакого отношения. «Аргентинский» проект возник до появления ЕТО, и мы о нем еще поговорим. Биробиджан — уже после ЕТО. Из всего сказанного выходит, что особого вреда «территориалисты» не принесли. Но дело обстояло несколько сложнее. В России не все левые «территориалисты» (социалисты) вернулись в сионистскую организацию вслед за Н. Сыркиным. Об этом и о социалистическом движении в самом сионизме, а оно после смерти Герцля стало расти, мы еще поговорим.