Меж тем осенью 1917 года в Лондон приехала жена Жаботинского с сыном. Переезд был драматическим. Они выехали из еще демократической России через Скандинавию, а дальше морем из норвежского порта Берген. (То есть вышеописанным «Скандинавским конвоем».) И случилось так, что в Бергене Эри Жаботинский, которому не было еще и семи лет, расхворался, и они пропустили отплытие парохода, который потом потопила немецкая подводная лодка, — был разгар неограниченной подводной войны. Германия пыталась задушить Англию блокадой.

Итак, Эри Жаботинский остался жив, пошел по стопам отца. Я знаком с его дочкой Карни. Мы с ней вместе работали. По мужу она Рубина. Муж из России.

В Англии Жаботинский, тогда сержант, был занят делами легиона. А его семьей, приехавшей со следующим конвоем, занялась Вера Вейцман — жена Хаима Вейцмана.

Наконец легион (то есть 38-й полк королевских стрелков) выехал на Ближний Восток. Узкий Ла-Манш хорошо охранялся. Дальше солдат старались везти по суше. Тут опасности не было. Но вот проехали Францию и Италию. Теперь предстояло плыть по морю, да еще по Средиземному. Нигде немецкие подводные лодки не лютовали так, как на Средиземном море. Они базировались на австро-венгерских базах в Адриатике. Там начал карьеру подводника Денниц — в будущем прославленный гроссадмирал, создатель гитлеровских подводных сил. Часть подводных лодок приплыла туда через Гибралтарский пролив, обогнув Европу. Другие были перевезены в разобранном виде по железной дороге и собраны уже на австрийских базах.

Страшны были не только их торпеды, но и мины, которые они ставили на морских трассах.

Австро-венгерские подводные лодки тоже действовали, хотя было их немного.

В 1917 году на Средиземное море на помощь английским, французским и итальянским силам прибыла эскадра японских кораблей (в Первую мировую Япония была врагом Германии). Японцы показали себя хорошими военными моряками. Но когда читаешь, как японская эскадра вела борьбу с немцами, базируясь на Мальте, невольно думаешь, что расходятся пути не только людей, но и стран.

Итак, предстоял переезд через Средиземное море. В Сорренто (Италия) заказали ковчег для хранения свитка Торы. В заключение последней субботней молитвы Паттерсон обратился к солдатам и заверил их, что пока свиток Торы с ними — бояться нечего. Ни штормы, ни подводные лодки не страшны. Так и случилось — под охраной японских кораблей войсковой транспорт с еврейским полком на борту без приключений пересек Средиземное море. (А войсковые транспорты считались у немецких подводников самой желанной добычей, даже лучше линкоров.) В следующем своем плавании это судно было торпедировано и затонуло.

Итак, полк прибыл в Египет, где еще месяца три доучивался. Отсюда его уже легко было срочно перебросить в Землю Израильскую, если ситуация обострится. А это было очень вероятно. Полагали, что турки должны перейти в контрнаступление, не ясно только было, захотят они вернуть Иерусалим или Багдад. Но все было тихо. Полк завершил запланированные учения, летом 1918 года прибыл в Землю Израильскую и был вскоре направлен в долину Иордана — местность, где климат летом тяжелый: жара и комары. Пока важно, что прибытие еврейского полка и сионистской комиссии (о ней ниже) превратилось, по словам Жаботинского, в «праздник еврейской Палестины». Речь идет, понятно, о южной части страны, уже освобожденной от турок. После многих лет подавленности и лишений под турецким правлением царило ощущение, что грядет новая эра. Ожидания были чуть ли не мессианскими. Говорили, что прибыла 40-тысячная еврейская армия. И даже когда узнавали, что здесь всего один полк, всего 1200 еврейских военных, это не слишком расхолаживало — лиха беда начало! А продолжение не обещало быть легким — генерал Алленби, который обладал в наших местах почти абсолютной властью, не жаловал тогда сионизм и не спешил превратить полк в бригаду путем набора местных евреев, несмотря на все просьбы Паттерсона. Так впервые встретились сионисты с той неприятной истиной, что Лондон-то далеко от Земли Израильской. И даже когда в Лондоне у власти друзья, это еще не все.

Но для Жаботинского была не новой борьба с неблагоприятными обстоятельствами. Как сказал наш верный друг Паттерсон: «Если Господь Бог даже фельдмаршала Китченера не послушался, то уж он и простого генерала не послушается». Нашелся еврей, которому Алленби не мог отказать. Наш старый знакомый — Аарон Ааронсон. Алленби и все его окружение помнили, кому они обязаны своим громким успехом отвоевания Иерусалима у турок. И был Ааронсон тут, а не за тридевять земель. Но существовали здесь и свои трудности. Его не любили местные евреи, а он — их. Он помнил о своей героической сестре, отдавшей за дело сионизма жизнь. И был поражен, что о ней вспоминают с проклятьями. А местные евреи помнили страх, который охватил их при раскрытии «Нили». Многим запало в душу совсем не либеральное турецкое следствие. А в добавление ко всему, все местные «вожди» были социалистами, а Ааронсон — нет. Они все были «русско-польские», а он — «румын». (Эти грани не так быстро стираются.) Но Жаботинский взялся устранить все разногласия и сделал это. В конце концов, все они были сионисты. Ааронсон убедил Алленби, идею одобрили в Лондоне, и создание полка из местных евреев было разрешено. Должно быть, Алленби и остальным было ясно, что это уже чисто сионистское мероприятие. Новый полк обучить — для этого нужно время. В случае турецкого наступления он еще не будет боеспособен, а вот сионистам в дальнейшем пригодится. Но ответить отказом Ааронсону Алленби не мог. (Как некогда Джамаль-Паша — гои всегда относились к этому человеку (Ааронсону) лучше евреев.) Вербовочная кампания началась и шла успешно, несмотря на противодействие раввинов-антисионистов. Лозунг был нам уже известный: «В огне и крови Иудея пала, из огня и крови восстанет она». Так возник 40-й полк, и там получили первую военную подготовку многие будущие наши бойцы. (39-й был на подходе из Америки.)

В то самое время для связи между местными евреями и британской армией прибыла в Землю Израильскую сионистская комиссия во главе с Вейцманом. Из сотрудников ее выделялся доктор Eder (по-русски пишут и Эдер, и Идер). Скажу о нем несколько слов. В прошлом он был «территориалистом». После опубликования Декларации Бальфура «территориалисты» распустили свою организацию и вновь примкнули к сионистам. Был Эдер психоаналитиком и, вероятно, дело свое знал. Вейцман был в восторге от его терпения и такта. Эдер сумел поладить и с английскими военными, и с религиозными евреями-антисионистами, и даже, по рассказу Вейцмана, умерял, где следовало, чрезмерный пыл Жаботинского. Эдер остался главой комиссии после отъезда Вейцмана в сентябре. Но позднее, в 1921 году, он вел переговоры о допущении сионистской деятельности в СССР. И тут, конечно, ничего не добился. Супротив большевиков и психоанализ не эффективен.