Рошель хихикает, когда я встаю, и Джейн шипит на нее. Боль пронзает грудь, как миллион крошечных ножей, вонзающихся одновременно, но это только укрепляет решимость действовать с достоинством.

— Смейся пока можешь, — говорю я с угрозой, мои губы растягиваться в презрительной ухмылке и глаза посылают тысячу кинжалов.

Я дрожу от ярости, мои кулаки сжаты так сильно, что кожа белеет, а на лице играют желваки. Я уничтожу ее, потому что уверена: это она предложила Кэму унизить меня таким способом. Рошель бледнеет и смотрит на Кэма в поисках поддержки и защиты, но он, как всегда, смотрит только мне в глаза. Уголки моих губ приподнимаются.

— Не смотри на него. Он не хочет и не может тебе помочь. Ты сама вырыла себе могилу, и я сомневаюсь, что кто-нибудь будет оплакивать твою потерю.

Вместе с Джейн и Чедом я выхожу из кафетерия с высоко поднятой головой, отказываясь давать им еще какие-либо победы сегодня.

Отец не пришел на балет, и я была искренне потрясена. Он не пропускал ни одного из моих выступлений, и я могу только предположить, что происходящее в Паркхерсте, достаточно серьезно, чтобы его задержать. Но шоу продолжается, и я полностью забываю о нем, позволяя всему уйти, и погружаюсь в музык, танцуя от всего сердца. Я даже почти не отвлекаюсь на зрителей. Мои мысли перенеслись в волшебное место, и я Одетт, делаю пируэты и кружусь, танцуя с элегантностью и уравновешенностью, потому что именно я командую сценой.

Я полна сдерживаемых эмоций и позволяю им подпитывать меня, направляя целым вихрем чувств, легко скользя по сцене. Я все очень остро чувствую. Радость и страдания Одетт, ее страсть и горе, надежду и отчаяние. Поскольку Лиам, играя роль принца, защищает меня от злого колдуна, мне интересно, кто защитит меня от парня, который манипулировал мной и так легко околдовал.

Возвращаясь в раздевалку после нашего второго выхода, я так устала, но чувствую себя легче. Улыбка играет на моих губах, когда я посылаю воображаемый поцелуй небесам, молча благодаря мою прекрасную маму за то, что она познакомила меня с танцами. Это было моим спасением на стольких невообразимых этапах жизни, и я нуждалась в этом сегодня вечером.

Улыбка сползает с моих губ, когда я обнаруживаю большой букет роз с сопроводительной запиской с извинениями от моего отца. Но я знаю, что они просто для вида. Ему на самом деле все равно, что он подвел меня. Его волнует только общественное восприятие.

Но я не дочь своего отца. Мне наплевать, что обо мне думает публика. Я только притворяюсь, что меня это беспокоит, продолжая разыгрывать шараду достаточно долго, чтобы спланировать побег. Однако сегодня мое терпение на пределе, поэтому я с огромным удовольствием выбрасываю записку и цветы в мусорное ведро на глазах у коллег-танцоров.

Я сама приехала сюда сегодня вечером и отпустила Оскара после окончания представления. Он пришел со своей женой и двумя дочерьми, и я позировала им для фотографий за кулисами.

Он хотел подождать и проводить меня домой, так как технически был на дежурстве, и очень нервничал после того, как попал в засаду прошлой ночью. Он думает, что какой-то хулиган вырубил его на несколько часов, и я не просветила его, что это совершенно не так. Несмотря на его громкие протесты, я настояла, чтобы он уехал с семьей. Когда это не сработало, я прибегла к своему обычному шантажу, и он покинул театр, хотя по его лицу и взгляду можно было понять, что он был очень зол и недоволен.

Быть все время в сопровождении телохранителей утомительно, и сегодня, больше, чем в любой другой день, мне нужно побыть одной.

Джейн и ее семья тоже пришли, и она пыталась убедить меня переночевать у нее, но я просто хочу пойти домой, переодеться в пижаму, съесть бельгийское мороженое с шоколадом и в сотый раз посмотреть фильм «Крестный отец».

Я с нетерпением жду всего этого насилия и убийств и буду представлять лицо Кэмдена Маршалла вместо каждой жертвы, которую увижу на экране.

Я прощаюсь с другими танцорами и в одиночестве выхожу на парковку. Я щелкаю брелоком, на моем «Impress FX17» вспыхивают огни и свет падает на фигуру в темной одежде, слоняющуюся у машины. Мое сердцебиение мгновенно учащается, и я лезу в сумочку за перцовым баллончиком, который всегда держу там. Незнакомец выходит на свет, и я понимаю кто это.

Из горла вырывается рычание, когда я сокращаю расстояние между нами.

— С меня хватит тебя на сегодня, — рявкаю я, едва сдерживая ярость. — Проваливай, Кэм.

— Я думал, ты выкована из более прочной стали. Видимо я ошибся, — холодно отвечает он.

Я намеренно не отвечаю, пристально глядя на него и представляя все различные способы, которыми могла бы его пытать.

Он стягивает капюшон с головы, входя в мое личное пространство. Его грудь касается моей, а во взгляде мерцает вызов, наполняя мое тело смесью необузданного желания и неприкрытого гнева. В голове вспыхивают слова Трента о сексе с ненавистью, и хотя мне не хочется соглашаться ни с чем, что может сказать мой придурок-жених, в этот момент я бы ничего так не хотела, как дать пощечину, ударить и пнуть идеальное лицо Кэмдена Маршалла, пока он не истечет кровью, а затем взять его член как сувенир. Я отхожу от него, как только эта мысль приходит мне в голову, и в ужасе, что он приводит меня в бешенство и возбуждает одновременно. Он немедленно сокращает расстояние между нами, проводя кончиком пальца по моей обнаженной ключице, вызывая жгучее покалывание, от которого у меня сводит пальцы ног.

— Чем больше ты сопротивляешься, тем больше я наслаждаюсь этим, — шепчет он, прижимаясь губами к моему уху. — Так что продолжай бороться, милая. Ничто так не заводит меня как твоя борьба.

— Пошел ты, Кэм. — Я отталкиваю его, подхожу к машине и забираюсь внутрь. Пассажирская дверь открывается, и он проскальзывает внутрь. — Какого черта ты делаешь?

— Еду с тобой. Если только ты уже знаешь дорогу к дому Лаудера? — он осматривает салон машины, словно подумывает о покупке.

— Нет, и еще раз нет. Убирайся.

— Заставь меня. — Он одаривает меня сексуальной, кривой усмешкой, и это только больше меня бесит.

Выуживая перцовый баллончик из сумочки, я открываю крышку и направляю его ему в лицо. Но он реагирует быстро, и я не успеваю опомниться, как Кэм прижимает меня к сиденью, обхватив пальцами руку в попытке вырвать баллончик, пока я стараюсь надавить на него. Мы боремся несколько минут: я пытаюсь распылить газ у него перед лицом, а Кэм завладеть баллончиком. Наши тела постоянно соприкасаются, и жар исходит от него гипнотическими волнами, угрожая моей концентрации и силе в дальнейшей борьбе. Я роняю спрей, когда он впивается пальцами в мои все еще чувствительные запястья, и вскрикиваю от боли. Открыв окно, он выбрасывает баллончик наружу. Я разразилась целой вереницей ругательств, когда он оседлал меня, обхватив мое тело с обеих сторон мощными бедрами. Я борюсь с ним, пытаюсь оттолкнуть, но он неподвижный, твердый блок мышц, и я издаю разочарованный крик.

— Я могу делать это всю ночь, так что не стесняйтесь, продолжай бороться со мной.

Сопротивляясь ему, я поднимаю свободную руку с намерением дать пощечину, но он хватает меня обеими руками за голову и наваливается всем телом. Грудь поднимается и опускается, когда жар и похоть обрушиваются на меня, и мои соски превращаются в пули под тонким лифчиком. Он слегка поворачивается, устраиваясь удобнее при этом держа меня в неподвижном состоянии, и расслабляется, пока не садится мне на колени, его голодные взгляда впивается в мою грудь. Я резко втягиваю воздух, когда чувствую, как его член прижимается к моей сердцевине, и закрываю глаза, желая сделать то же самое со своими бедрами.

Я ненавижу его.

Я ненавижу его.

Я ненавижу его.

Он причинил мне боль.

Унизил меня.

Лапал меня.

Я не хочу набрасываться на член.

Я продолжаю повторять это снова и снова в своей голове, желая, чтобы Кэм отвалил от меня, но в то же время я словно онемела и не могу озвучить простую просьбу, отпустить меня. Я серьезно не в себе, когда дело касается этого парня, и ничего хорошего из этого не выйдет.