— Пойдем и поговорим по дороге, — произносит Чарли. — Мы не можем опоздать на занятия в первый же день.

Я закатываю глаза, когда никто не смотрит. По Чарли и не скажешь, что показное совершенство истощает и его. Он самый сострадательный и внимательный из трех представителей мужской элиты, но так серьезно относится к своей роли. Каждое слетающее с его губ слово, действие и реакция тщательно взвешиваются. Чарли никогда не совершал поступков, которые могли бы опозорить элиту или имя Бэррона. Я редко видела его в гневе, и Чарли никогда не связывался ни с кем из школы, предпочитая девушек из колледжа.

Он единственный, кого не принуждают к браку по договоренности, потому что у него есть то, чего нет у всех нас, — родители, которые души не чают в нем и друг в друге. Его родители верят в любовь, и поэтому Чарли свободен выбрать на ком хочет жениться и главное когда. Это постоянное яблоко раздора между ними и Дорогим папочкой с Кристианом Монтгомери, не в последнюю очередь потому, что это демонстрирует пренебрежение традициями. Но Чарльз Бэррон, отец Чарли, любит раздвигать границы и бросать вызов старым правилам, не волнуясь, что это вызовет конфликт в рядах. Это не значит, что он отвечает перед отцом Трента или моим. Однако, если бы я была на его месте, то не стала бы противостоять этим двум ротвейлерам. Их преданность друг другу простирается так далеко, что если отец Чарли продолжит настаивать, то может оказаться в затруднительном положении.

Чарли во многом похож на своего отца. Он всегда прикроет мою спину, и также неоднократно вмешивался в споры как с Дрю, так и с Трентом. Но все свое Чарли держит при себе, и под харизматичным и приветливым фасадом скрывается тихий манипулятор. Глянув на Трента и Дрю, вы сразу понимаете что они из себя представляют. А Чарли, скорее, похож на тихих лебедей, которых мы изучали на биологии в прошлом году — все красивые и чистые, но как только на их территорию вторгаются, то сразу нападают. Я еще не видела, как Чарли нападает, но знаю, что он способен на это, и чувствую, что он самый жестокий из всех.

Дрю провел толпу в здание, и мы поднимаемся по ступенькам позади них.

— Твой отец сказал, что разберется с этим, так какого хрена они здесь? — рявкает Трент, у которого, как обычно, заканчиваются запасы терпения.

— Кто они такие? — вмешиваюсь я, игнорируя обжигающий взгляд Трента, брошенный в мою сторону.

— Сойер Хант и Джексон Лаудер, — подтверждает Чарли, засовывая руки в карманы, когда мы выходим в коридор.

Имена звучат знакомо. Я перебираю в уме известные детали, и когда кусочки головоломки складываются вместе, мои глаза расширяются от удивления.

— Отец Сойера владеет «Техксет», а отец Джексон — сумасшедший идиот, который владеет самой успешной в мире командой «Формулы Один», верно?

— Да, хотя Лаудер руководит кучей разных команд. Не только в «Формуле Один». С Кэмденом Маршаллом, возглавляющим их веселую банду воров, они считают себя новой денежной элитой, — усмехается Дрю, поджимая губы.

Ни для кого не секрет, что отношения между старой денежной элитой (прим.: аристократия, владеющая состоянием в течение нескольких поколений) Райдвилла и новой денежной элитой (прим.: денежная аристократия в первом поколении), переехавшей в этот район в более позднее время, мягко говоря, не лучшие и между ними мало теплых чувств. Лицемерие поразительно, но я отказалась от попыток применить логику к «нашему обществу» уже многие годы. То, что мой брат назвал их ворами, тоже не является просто комментарием. Все традиционалисты верят, что новая денежная элита стремится украсть их корону и статус и не остановится ни перед чем, чтобы прогнать их. Чтобы лишить их богатства и репутации. Оставить их ни с чем. И это не ограничивается только Райдвиллом. Я знаю, что по крайней мере несколько из конференций выходного дня, на которых ребята присутствовали в прошлом году, были организованы для укрепления связей с элитой старых денег из других штатов.

Я живу в извращенном мире, и это движущая сила моих планов побега. Я не хочу существовать в мире, где от женщин ожидают, что они будут красиво выглядеть и рожать детей, закрывая глаза на распутство своих мужей.

Где прогресс, упорный труд и решительность не одобряются, если только вы не принадлежите к элите старых денег.

Где власть и контроль являются главными устремлениями, и не имеет значения, кого вы растопчете по пути к вершине.

Где гнусные сделки, преступные деяния и действия без моральных ориентиров поощряются и приветствуются.

— Кстати, где этот придурок Маршалл? — напряженно спрашивает Трент.

— Не знаю, — отвечает Чарли. — Но он определенно где-то есть.

— И почему же? — требует Трент, резко останавливаясь у наших шкафчиков. — Я думал, Маршаллу нравится прятаться, как и его отцу-отшельнику.

Пока ребята разговаривают, мы с Джейн складываем лишние книги в шкафчики.

— Может, он выходит из своей скорлупы, или специально держится в тени. — Пожимая плечами, отвечает Чарли.

— Они не могут быть здесь, — сказал Дрю. — Мой отец будет в ярости, когда узнает, что твой не разобрался с этим, как обещал.

— Он собирался использовать это как рычаг, чтобы освободить нас на месяц для тренировочного лагеря, — хладнокровно отвечает Чарли.

Я не знаю, почему ребята должны посещать занятия во время учебного года, но раз в два года они ездили туда во время школьных каникул.

— Чушь собачья, — огрызается Трент. — Мы контролируем эту школу. Ее построили отцы-основатели, и наши огромные пожертвования наполняют казну.

— Это не единственная причина, — невозмутимо продолжает Чарли. — Лаудер подкупил директора Сэйерса местом в команде «Формулы-3» для его сына.

— Этот придурок все еще думает, что может участвовать в гонках профессионально? — спрашивает Дрю, выгибая бровь.

— Очевидно, — говорит Чарли. — Но суть сопротивления — Хантер Сойер. Он один из самых востребованных квотербеков.

— А после аварии Брэдли Норта, мы потеряли квотербека. — Трент потирает виски. — К черту все.

— Мы избавимся от них, когда вернемся из поездки, — говорит Чарли. — Сейчас нет смысла жаловаться и стонать.

— Мы не можем оставить Эбби разбираться с этим в одиночку, — говорит Трент, когда я закрываю шкафчик и присоединяюсь к нему. Его пальцы автоматически переплетаются с моими.

— Я разберусь, и к тому же у меня будет поддержка внутреннего круга (прим.: доверенные лица элиты).

— Мне это не нравится, — говорит Дрю, обнимая Джейн за плечи, когда мы идем в нашу классную комнату.

— Как же мне это не нравится, — признается Трент. — И, если этот ублюдок Лаудер еще раз тронет мою женщину пальцем, я сравняю его с землей.

Я твердо верю, что это все, что я для него значу.

Собственность.

Символ статуса.

Хорошенькая птичка, которую можно держать запертой в клетке.

Игрушка, с которой можно поиграть, когда у него будет настроение.

— Я могу отклонить любые непрошенные знаки внимания. А Оскар и Луи почти не отходят от меня. — За исключением тех случаев, когда я шантажом заставляю их оставить меня одну, но элите не нужно об этом знать.

— Твоим телохранителям запрещено находиться на территории школы, детка, — говорит Трент, останавливаясь перед дверью. — Тут ты наиболее уязвима.

— Спасибо за вотум доверия, — огрызаюсь я.

— Детка. — Он обхватывает мое лицо ладонями, беспокойство мелькает на его лице, что является большой редкостью.

Бывают краткие моменты, когда я вижу другую сторону Трента. Вспышки того маленького мальчика, которым он был раньше. Моменты, когда я верю, что он может быть способен что-то чувствовать. Но они так мимолетны, что я обычно забываю об их существовании.

Глядя на него сейчас, на прозрачный страх на красивом лице, было бы легко влюбиться в него. Но я никогда не забываю монстра, который живет внутри. Я не могу себе этого позволить. Не тогда, когда на карту поставлена моя жизнь.