Очень скоро кольцо отправилось в гости к русалкам, а девчонки вернулись ко мне, сели рядышком.

— Все, — сказала Вера.

Развязала платок, ухватила сквозь ткань карту, стянула с головы. Посмотрела на искромсанный ножницами кусок бумаги. За это утро карта словно вылиняла. Казалась она потертой, совсем старой.

— Интересно, — задумчиво произнесла девушка, — а платок тоже надо сжечь? Или только карту.

Вика пожала плечами. Они переглянулись, и обе уставились на меня. Ответа у меня не было. Я честно признался:

— Не знаю. Про платок там ничего не говорилось.

— Про кольцо тоже, — пробурчала Вера. — Так что лучше и его в огонь. Где там Влад?

Она оглянулась.

— Заблудился что ли?

Я поднялся.

— Пойду, гляну.

Далеко идти не пришлось. На парня я наткнулся почти сразу. Он обламывал ветви у сухой упавшей березы. Мне обрадовался, как родному. Попросил:

— Помоги, одному мне все это не допереть.

Рядом с ним действительно возвышалась внушительная куча хвороста. Я подхватил половину, спросил:

— Куда тебе столько? Пионерский костер решил запалить?

Влад сломал последнюю ветку, уложил ее в остатки кучи, поднял свою часть, пошел вперед.

— А почему бы и нет? — Бросил он через плечо. — Пусть девчонки порадуются. Только мы с тобой натуральные лохи — не догадались с собой хотя бы сосисок захватить. Сейчас бы нажарили…

Он мечтательно причмокнул.

— Ничего, — обнадежил я, — в следующий раз нажарим.

Кто тогда мог предположить, что следующего раза не будет…

Навь распахнулась мне навстречу, словно, была безумно рада меня видеть, словно, успела заждаться. Подтолкнула мягкими лапами, прошептала в спину: "Быстрее, быстрее!"

Я шагнул туда, где в прошлый раз висела призрачная карта и оказался в знакомой деревенской избе. Баба Дуся, наряженная в праздничное васильковое кримпленовое платье, хлопотала у стола. Сразу вспомнилось, что похожее платье было и у моей бабушки. Надевала она его, только когда встречала дорогих гостей.

Правда, рады мне здесь были не все. На печи сидел надутый Васенька, гудел на низкой ноте, как неисправный динамик, и пускал из глаз алые искры. Выглядело это устрашающе. Я обошел печку стороной и сразу направился к столу. Ну его, пусть гудит, пусть злится. В конце концов, я не к нему пришел.

Баба Дуся поставила на стол большое блюдо, накрытое вафельным полотенцем, поправила нарядные чашечки в цветочек, расписной кобальтовый заварник и обернулась.

— Доброй ночи, Олег, — произнесла она неожиданно ласково, без привычных шуточек и подначек.

Я мельком глянул на светлое окно. Там был по-прежнему день. Во дворе цвели золотые шары. По забору задорно прыгала птаха, косила на нас глазом-бусинкой. Навь не менялась. В ней всегда царило лето. Ответ мой прозвучал странно:

— Доброй ночи.

— Получилось-таки…

Она скорее не спросила, а просто отметила свершившееся.

— Получилось, — подтвердил я.

Бабка откинула угол полотенца, налила в чашку чая, переставила ко мне поближе.

— Ешь, — велела она, — мой дом должен к тебе привыкнуть. Не зря же на Руси гостей издревле встречали хлебом-солью. Все имеет свой смысл. Ешь.

На блюде лежали румяные пироги. Я не стал ломаться, взял один, откусил. Внутри оказались грибы с яйцом. Некстати вспомнился бородатый анекдот про тещу, которая не хотела есть грибы. Я покосился на бабку, заметил у нее на лице откровенную ухмылку и откусил еще кусок.

Пирог был вкусный.

— Ешь, — сказала ведьма вполне добродушно, — не отравлю. Только помни — время идет, а у тебя куча вопросов.

Тут она была права. Я кивнул, засунул в рот остатки пирога, запил чаем. Проглотил, практически не разжевывая и сразу спросил, правда, не то, на что намекала бабка:

— Одного хватит? Или еще надо?

Баба Дуся зачем-то глянула на печь, милостиво кивнула:

— Хватит, вполне.

Потом прихлопнула в ладоши. Блюдо с пирогами испарилось, словно его и не бывало. Вместе с ним исчезли и чайные чашки. Кот в печи довольно мякнул, шумно бухнулся на пол, распушил хвост и ушел во двор по своим кошачьим делам.

— Почему он меня так не любит?

Ведьма тоже проследила за своим любимцем взглядом. Пожала плечами.

— Ревнует, должно быть. — Потом спохватилась: — Не о том спрашиваешь! По делу давай.

Я нахмурил брови. Дел у меня был вагон и маленькая тележка. С чего начать? Мысли мои вновь прочли.

— Начни с угроз, — велела бабка, — с предшественника своего непутевого.

В этом был свой резон. Я решил так и поступить.

Бабка барабанила по столу сухими пальцами, задумчиво шевеля губами. Я ждал. За окном прогуливался Васенька. Важный, наглый, надутый.

Я так засмотрелся на него, что неожиданно вздрогнул, когда ведьма заговорила:

— С записями я тебе точно не помогу. Не умею я этого. И о заклинании таком тоже не слышала.

Я совершенно искренне расстроился.

— Жаль. И что теперь делать?

— Что делать…

Она перестала отбивать пальцами дробь, поправила платок.

— Могу попробовать дух этого прохиндея вызвать. Тело-то ты его занял, значит дух мается неприкаянный где-то здесь, — она обвела вокруг себя рукой, — в нави.

Я не удержался от глупого вопроса:

— А вы и это умеете?

Баба Дуся прониклась моим восторгом, сразу стала важной преважной.

— Умею, — сказала она, — что ж не уметь.

— А меня научите?

Она аж сплюнула.

— Совсем сдурел? Где ж это видано живым с мертвецами разговаривать?

От слов ее стало не по себе.

— А что, нельзя?

Ведьма наставила на меня палец, сделала страшные глаза:

— Утащит, — сказала она, — как пить дать, утащит за собой. Или ты в навь собрался переехать?

Идея переезда на тот свет меня не прельстила. Я замотал головой.

— То-то же, — усмехнулась бабка, — в это дело даже не суйся. Сама узнаю, что смогу.

— Погодите, — вдруг осенило меня, — а как же вы? Вы, вроде, тоже, — я сделал красноречивый жест, подкрепив его словами, — того!

Баба Дуся сначала рассердилась, но быстро оттаяла.

— Нашел с чем сравнивать, — сказала она, — мы с тобой неразделимы. В тебе моя сила.

Я незаметно выдохнул. Раз печется о своих знаниях, то точно вредить не станет. Хотя, кто их, ведьм покойных, знает?

— Не стану. — Подтвердила старуха, вновь прочитав мои мысли. — Но хватит об этом. Какие у тебя еще проблемы?

Я решил, раз с Мариничем не выгорело, то хоть из остального надо выжать максимум пользы. И выложил начистоту все: про врача, про Льва Петровича, про фальшивые анализы, про самоубийство Викиного одноклассника, про взрыв машины. Про все на свете.

Слушали меня внимательно. Иногда задавали наводящие вопросы. Баба Дуся оказалась чудесным собеседником. По окончании рассказа, она молча встала, вышла во двор, вскоре вернулась с консервной банкой, наполненной золой, поставила ее на стол прямо на белоснежную скатерть, ничуть не заботясь о сомнительной чистоте жестянки. Вместе с ней вернулся и Васенька.

Я посмотрел на пепел, на кусочки черных угольков. Трогать не рискнул, только спросил:

— Это зачем?

Бабка опять уселась, сказала туманно:

— Пойдешь обратно, возьмешь с собой.

Стало совсем интересно. Спрашивать, смогу ли я пронести неожиданный подарок, было глупо. Ясное дело, смогу. Были до этого и пирог, и записка. Проносил уже. Другое дело, зачем мне потусторонние угольки?

— Для чего мне это? — Вопрос прозвучал вполне резонно.

Бабка кивнула, принялась пояснять:

— Вернешься, спроси у книги про черную метку. Там сам разберешься. А это, — она указала пальцем на банку, — поможет тебе наказать врача. И да, — старуха вдруг стала очень серьезной, — к нему должна будет идти Вера. У Вики ничего не выйдет, имей виду. Не было у нее отметины.