Я неожиданно обнаглел:

— А поцеловать?

Девчонка на миг нахмурила лоб, потом двинулась ко мне, все так же держа половник наизготовку. Думал треснет, но нет, действительно поцеловала. В губы. Смущаясь, неумело.

Я попытался ее сгрести в охапку, прижать к себе. Не вышло. Вика оказалась юркой, выскользнула из объятий.

— Жадина, — притворно вздохнул я.

Она прижала половник к подбородку, глянула озорно, усмехнулась.

— Хорошего помаленьку.

— Придется мне Васеньку обнимать…

В углу возмущенно зафыркало. Вика ничего этого не услышала, хихикнула и ушла. В центр комнаты выплыл бабкин кот. Вид у него был самый что ни на есть оскорбленный. Он поднял лапу, наглядно постучал себя по лбу, встопорщил усы.

— Отстань, — сказал я, — не буду я тебя обнимать. Больно ты мне нужен. Я пошутил.

Кот гордо задрал голову, прошел сквозь стену, удалился во двор. Вскоре Марсельезу запели два голоса — Владов и кошачий. Причем парень о дуэте и не подозревал.

Я закинул руки за голову, вытянулся, сладко зевнул. В этом доме мне нравилось. Здесь все казалось простым и понятным. Здесь хотелось просто жить.

В двери вновь показалась Вика.

— Олег, — сказала она серьезно, — хватит разлеживаться. Все на море хотят, только тебя ждут.

Отчего-то я почувствовал себя виноватым.

— Встаю-встаю!

Я откинул одеяло, поспешно натянул штаны и метнулся наружу. Удобство здесь были, как водится, во дворе.

Удивительно, уезжали мы из самого начала весны, а приехали в цветущий рай. Я не пытался даже угадать, что за чудо-деревья проплывают у меня над головой белопенными шапками. Было удивительно тепло. Над головой сияло лазурью небо. В ветвях сновали птицы. Я мог сейчас взять любую из них и сделать своими глазами. Мог, но не сделал. В излишнем могуществе мало проку. Так, сплошное баловство.

Мы с Владом курили. Девчонки впереди вели разговор почти ни о чем.

— Море здесь мелкое? — Спрашивала Вера.

— Не везде. — Вике было проще всех. Эти места она знала всю жизнь. — Калачовке повезло. Здесь когда-то черпали песок со дна. Купаться можно сразу у берега. Но пока вода холодная. Вот через месяц…

Я перестал их слушать. Дорога вела мимо церквушки, сквозь частный сектор. Пропускала с двух сторон от себя кусочек степи, цветущий сплошным желто-сиреневым ковром. Впереди зарывалась в дюны. По траве сновал красавец-удод.

Вера смотрела во все глаза. Влад вел себя нарочито небрежно, почти покровительственно. Море с широкой полоской песчаного пляжа все поменяло.

Вера шустро сбросила на ходу блузку, перешагнула через юбку, обернулась, приставив ко лбу ладонь козырьком, закрыв от солнца глаза.

— Я купаться. Кто со мной?

Вика покачала головой, сказать ничего не успела. Я попросту не стал вмешиваться.

— Сдурела? — только и смог прорычать Влад.

— Почему?

— Там холодно! Апрель на дворе. Даже не мечтай, я тебя не пущу.

— Попробуй.

Девушка ринулась к воде. Быстрая длинноногая. Влад рядом с ней смотрелся увальнем, медведем. Ясное дело, не смог поймать. Попросту не догнал. Вера влетала в воду, нырнула с головой. Молча, без обычного девичьего визга. Вынырнула метрах в пяти и поплыла. Красиво, четко, кролем.

— Вот зараза, — эта фраза прозвучала с гордостью.

Вера стремительно уносилась вдаль.

— Она что, профессиональная пловчиха? — Удивилась Вика.

— Мастер спорта.

— Не знала…

— А она и не рассказывает никому. Видели на шкафу два чемодана?

Парень резко обернулся к нам.

Я покачал головой. Вика кивнула.

— Там награды.

— Вера их прячет? Зачем?

Влад повертел головой, не нашел ничего, на что можно пристроить зад, кинул на песок бесполезную сейчас ветровку. Сел.

— Обижена она. Могла бы стоять на олимпийском пьедестале, а пришлось все бросить…

Он вздохнул. Я начал понимать в чем дело. Но не Вика.

— Так почему ушла из спорта? — спросила она.

— Понимаешь, — парень набрал полную горсть песка, пропустил меж пальцев, повторил, — понимаешь, ей в свое время открытым текстом объяснили, что советский спортсмен должен быть идеалом во всем. Он должен прославлять советский спорт, а не... Короче, Верино уродство для этого не слишком подходило…

Вика расстроенно замолкла. Вопросов больше не было. А я подумал, что Вере не повезло. Родись она в другое время, в иных условиях… Кто знает… И тут же сам себя одернул, не известно, было бы лучше или нет. Зато сейчас от ее родимого пятна не осталось и следа.

Вернулась она минут через пятнадцать. Довольная, бодрая. Запрыгала на песке, пытаясь стряхнуть с себя влагу. Сразу покрылась мурашками.

— Жаль, полотенце не взяли, — расстроилась Вика.

— Ничего, я привычная…

Влад картинно повздыхал, стянул с себя футболку, принялся растирать благоверную, беспрестанно приговаривая:

— Говорил, не лезь в воду, простудишься еще. И кто тогда тебя будет лечить?

— Он! — Вера уверенно ткнула в меня пальцем.

Влад аж расстроился. Он, похоже, ожидал совсем другой реакции.

Жизнь потекла лениво, неспешно. Закончился этот день, следом за ним промелькнули еще два. Как-то незаметно подступило первое мая. С этим днем в моем детстве было связано множество приятных воспоминаний. Я помнил демонстрации, песни, радостные лица.

Помнил, как с бабушкой мастерил на сухих ветках цветы из гофрированной бумаги. Помнил, как позже в школе ревниво смотрел, у кого из одноклассников «букет» получился красивее.

Однажды, будучи совсем еще мелким, после демонстрации погнался за воздушным шаром и провалился в городской пруд. В этот день было не по-майски холодно. Идти домой я не рискнул — опасался получить нагоняй от матери. Долго сушился, сидя в соседнем дворе на скамейке. Я тогда жутко замерз в мокрых брюках и ботинках. И все равно воспоминание рождало во мне светлую грусть по тем временам, когда люди были неравнодушны друг к другу. Когда могли просто так прийти друг другу на помощь.

В тот день совершенно незнакомая женщина пожалела меня и просто позвала к себе домой. В гостях меня поили горячим киселем с ватрушкой. Брюки сушили утюгом… Нагоняй от матери я все-таки получил. Правда, не за мокрые ботинки, а за то, что сидел на улице и мог простудиться. Как давно это было. Практически в другой реальности…

А сейчас в девяносто первом я перелистал программу телепередач, не нашел там первомайской демонстрации и удивленно спросил:

— Демонстрацию показывать не будут?

Влад изумился куда сильнее.

— Ты что, дураков нет.

— Не понял, что здесь такого?

— Он не помнит, — сказала Вера.

Ребята захмыкали. Я почувствовал себя сущим анахронизмом, возмутился:

— Хватит ржать! Объясните толком.

Сжалилась Вика.

— Все просто, — сказала она, — никому не охота позориться. В прошлом году устроили маевку. Горбачев встречал демонстрацию, как положено, на мавзолее.

Пока я не услышала ничего необычного. Но тут Вику перебил Влад:

— Только народ туда пришел с весьма занимательными плакатами!

Он поднял брови и строго по Станиславскому взял паузу.

— И?

Мне захотелось его пристукнуть, чтоб не тянул кота за хвост.

— И, — повторил Влад совсем другим тоном, — транспаранты были против КПСС. Люди требовали прекратить дефицит, вернуть нормальную жизнь…

До меня стало доходить. Что-то такое смутно вспоминалось. Слишком много времени прошло. Кажется, тогда вся, стоящая на мавзолее номенклатура, не придумала ничего лучше, как слинять под шумок от разозленных сограждан. И второй раз повторение позора не было нужно никому.

Влад правильно понял мои мысли.

— Так что, и не мечтай, — он совсем невесело улыбнулся и повторил: — Дураков нет.

Нет, так нет. Я задумался. День был чудесный, солнечный. Лично мне хотелось провести его с удовольствием, пусть и без привычной демонстрации. И я предложил: