— Дядя Егор, я же могу их и не тащить. Пусть остаются здесь. Захочешь, выудишь сам. Не захочешь, будут жить тут, в яме. Только кормить их не забывай.

И сделал вид, что собираюсь уходить. Такой вариант деду не понравился вовсе.

— Э, нет! — поспешно проговорил он. — Так не пойдет. Погоди, будут тебе грабли!

Дед, покряхтывая, спустился с крыльца, нырнул в сарайчик и вынырнул оттуда уже с граблями. Протянул их мне и произнес торжественное напутствие:

— Держи. И выуди уже этих паразитов. Мне тут лишнего мусора не надо.

И я приступил к делу.

Скоро возле ямы стояли два великовозрастных балбеса. Мокрые, грязные, вонючие, но, на первый взгляд, целые и невредимые. Баба Нюра выделила старое оцинкованное корыто. Мы с Владом натаскали из колодца воды. Я, в порыве неожиданного сострадания, выудил из памяти заклинание, зашептал, опустил в воду ладонь и взял на себя роль живого кипятильника. Вскипятить воду, конечно, не вскипятил, только подогрел.

Но и этого оказалось достаточно. Притихшие «грабители» поливая друг друга водицей, таращились на меня с суеверным ужасом, старались отодвинуться подальше.

Влад лишь тихонько посмеивался. Зато баба Нюра гордо подбоченилась и выдала:

— Чего пялитесь? Знахарь он. Самой Евдокии ученик!

Прозвучало это ужасно внушительно. И я неожиданно проникся. Решил развить успех. Наставил на мужиков палец, сказал спокойно-равнодушным тоном:

— Еще раз полезете воровать, руки отсохнут.

Страдальцы откровенно побледнели, хотели было чем-то ответить, но не рискнули.

Влад подсуетился, встал рядом со мной.

— И не только руки. — Он показательно провел рукой ниже пояса, задержал ладонь над причинным местом. — Все отсохнет! Начисто!

Непутевый Митька взбледнул пуще прежнего. Сложил пальцы, как для крестного знамения, но передумал и взвыл:

— Честное комсомольское! Товарищ знахарь, если я еще хоть раз! Да пусть у меня, — он глянул на свои штаны, поперхнулся, сглотнул и поспешно сменил тему, — да чтоб мне прова…

Опять заткнулся, бросил взгляд в сторону ямы. Потом зажмурился и выдал:

— Чтоб мне ни дна, ни покрышки!

Наверное, эта клятва показалась ему наименее опасной. Я с трудом сдержал гогот. Добавил вдогонку:

— Запомни, отсохнет и пикнуть не успеешь.

Бедняга совсем сменился с лица. Даже в неверном свете фонаря было видно, что бледность его основательно ушла в прозелень.

Дед крякнул с сожалением, опять нырнул в сарай и скоро появился на пороге с заветной бутылью в руках. От вида стеклотары страдальцы, как по команде, оживились, и принялись усердно смывать с себя остатки дерьма.

Хозяин почти не пил. Мы с Владом пригубили понемногу. Митька с Ленькой залились основательно. Им нужно было снять стресс. В дом, ясное дело, никто не заходил. Кому охота тащить к себе смердящих гостей? Разливали прямо во дворе на колоде для рубки дров.

Баба Нюра наскоро организовала стол — принесла домашних консервов, ржаного хлеба. Достала из рассола внушительный шматок сала. Вика с Верой дружно покачали головами и к нашей ароматной компании присоединяться не стали.

— Нам больше достанется, — хмыкнул Влад.

К себе страдальцы уходили с половиной бутыли и твердым намерением встать на путь праведный.

Мы тоже откланялись. На улице было уже совсем темно. Идти огородами не рискнули. Выбрались на дорогу, спокойно добрались в свете фонарей. У самой калитки Вика вдруг остановилась, уткнула в меня палец.

— Знаешь, — сказала она серьезно, — это не честно.

Я перехватил ее ладонь, попытался поцеловать. Но она вывернулась.

— Что именно? — Спросил я.

Вика показательно надулась.

— Мы тут страдаем, воду греем каждый день. А ты, оказывается вон как умеешь! Короче, ты понял!

Она ткнула в меня напоследок пальцем, открыла калитку и исчезла в темноте двора. Следом скрылась Вера. Влад заржал, похлопал меня по плечу, сказал притворно-сочувственно:

— Держись, друг.

И пошел за девчонками.

— А я понял, что от роли кипятильника мне теперь не отвертеться.

Ночью за меня взялся Васенька.

Судьба решила, что вечерних приключений мало. Ночью меня опять затянуло в навь. Точнее в ее зыбкое преддверие. Хозяйка этих мест по-прежнему отказывалась пускать меня внутрь, но и вырваться в явь я не мог. Просто болтался между небом и землей, без надежды обрести опору под ногами. Без цели. Без объяснений.

Потом вдруг все изменилось. Я понял, что куда-то еду, ощутил под собой теплую лохматую спину, пригляделся и едва не обалдел от неожиданности. Нес меня по сумеркам бытия огромный черный кот. От неожиданности я заговорил вслух:

— Васенька, ты ли это? — Вырвалось у меня в лучших традициях русских-народных сказок.

Тьфу! Это ж надо? Кот заухал, как филин, заржал, но не ответил. Я поморщился. Вот напасть. Что задумал этот поганец? Я не кутенок. Меня нельзя просто так взять и ткнуть носом в лужицу. Пусть сами играют в свои игры. Я попытался перекинуть ногу, спрыгнуть на ходу со своего странного скакуна. Не вышло. Зад мой словно прирос к спине зловредного духа. Черт, хрен с вами. Но задавать вопросы вы мне не запретите.

— Ну, хорошо, — сказал я вслух, — давай, тогда поговорим. Куда ты меня везешь?

Мог бы и не пытаться. Вопрос мой канул в лету. Мне осталось только ждать. Не будет же бабкин кот скакать до морковкиного заговения? Или будет? Хотя, неплохо бы все же было узнать…

— Олег, — раздался в голове голос старой ведьмы, — чего ты завелся? Потерпи, недолго осталось.

Вот это новости! Со мной соизволили заговорить.

— Баба Дуся, — сказал я максимально язвительно, — доброго вам здравьица. Я счастлив, что вы осенили меня свой своей милостью и пригласили в гости. Но все же не мешало бы прояснить некоторые вопросы.

— Тьфу на тебя, — расхохоталась она. — Эк завернул. Не буду я ничего объяснять. Сейчас сам все поймешь.

И пропала. Я опять чертыхнулся, поразился, что это, похоже, входит у меня в привычку, и вдруг заметил — пейзаж за бортом моего средства передвижения разительно переменился.

Вдалеке в сером зыбком мареве блестело море. Тихое, сонное, как и все вокруг. Васенька притормозил полет, спустился на землю, пошел медленным шагом, а скоро и вовсе остановился. На меня зыркнули недовольные глазищи. Во взгляде этом буквально читалось: «Чего расселся? Слезай, давай, приехали!»

Дважды приглашать меня не было нужды. Безумный полет в пустоте мне самому осточертел до тошноты. Ноги коснулись земли, я сполз по шерстяному боку, вытянул руки вверх, размял затекшую спину. Васенька как-то незаметно сдулся, принял свой кошачий обычный вид, уселся у моих ног на тропе.

Я огляделся. Место было знакомым и незнакомым одновременно. По правую руку висела полупрозрачная зыбь. За ней с трудом угадывались невысокие очертания какого-то бесформенного строения. Там я ничего рассмотреть не смог, а потому обернулся в другую сторону.

По левую руку возвышалась недавняя застройка — новенькие кирпичные свечки. Перед домами стоял башенный кран. Почти до самого моря тянулся серый бетонный забор. Как мне все это удалось разглядеть в свете ущербной луны, не знаю. Вокруг царила южная густая ночь с огромными звездами и низким бархатным небом.

Я обратился к коту, поймал хитрый взгляд, спросил:

— Это явь?

Он громко фыркнул — вокруг сразу сделалось светло, в белесом небе повисла черная луна. Далекое море покрылось туманной коростой.

— Ага, — сказал я, — ага, значит, навь. А к чему тогда этот маскарад?

Кот привычно не ответил, задрал лапу и принялся надраивать бубенцы.

— Ну и хрен с тобой, — констатировал я. — Еще бы знать, зачем ты меня сюда притащил.

Васенька прервал водные процедуры, уселся и буквально ткнул лапой в другую сторону от тропы. Я глянул в указанном направлении и похолодел. Сердце в груди дало сбой, потом забилось часто-часто, руки сами сжались в кулаки.