— Бабушка Дуся?

— Бабушка была восьмого года рождения.

Вика переворачивала страницы альбома, застревала на каждой фотографии, оглаживала их пальцами, смотрела с нежностью. Мне вдруг показалось, что мы здесь не одни. С нами незримо присутствовала одна моя добрая знакомая — старая мудрая ведьма.

— Я всегда считала, что она из деревни. Что родилась там и выросла. Что в городе толком никогда и не жила. Она сама мне рассказывала о своем детстве. Представляешь, за все годы она ни разу не проговорилась. А так, это что выходит? Она у меня была из дворян?

Вопрос был риторический, но я ответил:

— Выходит так.

В голове вдруг всплыла фраза, оброненная как-то старой ведьмой. Дословно я ее воспроизвести не рискнул бы, но примерный смысл помнил хорошо: «Ты не смотри, что я сейчас деревня-деревней. Я не всегда такой была». Я мысленно ей зааплодировал. Ай да баба Дуся, ай да партизанка. Это надо же так всех обвести вокруг пальца. И имя поменять умудрилась. И биографию себе другую придумала. И документы раздобыла. Интересно, знал ли ее муж? Ответа у меня не было.

Вика озвучила мои мысли вслух:

— Вот интересно, а дедушка знал?

Я пожал плечами, но потом вдруг вспомнил, что вполне могу спросить у самой бабули.

— Я спрошу у бабы Дуси, когда увижу в следующий раз.

— Спроси, — Вика вздохнула.

Руки мои доставали из сундука сокровища: ларец, две большие шляпные картонки, дореволюционную библию. На самом дне сундука нашлись две рапиры и фехтовальная маска. Маску я отложил, а оружие взвесил на ладони. Мне впервые довелось держать в руках настоящую рапиру. Оказалась она удивительно легкой и удобной.

— Чье это? — спросил я.

Вика в сомнениях наморщила лоб.

— Деда, наверное. Кто-то говорил, что он фехтованием занимался. Давно. Сразу после войны. Выступал даже.

— Слушай, — спросил я, — ты же семьдесят третьего?

Она кивнула.

— Пять лет тебе было в семьдесят восьмом. Сколько же лет было твоему деду, когда он погиб?

— Пятьдесят девять. Чуть-чуть не дотянул до юбилея. Бабушка была его старше на десять лет.

Я хотел задать еще вопрос, но в этот момент в дырке в полу появился сердитый Влад, выдал с ходу:

— Чего вы тут застряли? Мы уже заждались, когда…

На этом месте он узрел нашу добычу и смачно присвистнул.

— Нихрена себе! Это где вы такое откопали?

Он выбрался на четвереньках, проигнорировал и ларец, и коробки, и альбом, захапал себе обе рапиры и расплылся в счастливой улыбке. Выдал совершенно неожиданное:

— Классная штука, для шпикачек как раз сгодится!

Я попытался отнять у него антиквариат, но не смог. Влад оказался проворнее. Шустро юркнул в люк, выкрикнул напоследок:

— И остальное барахло тоже спускайте! Вере будет интересно посмотреть. Девочки все одинаковые!

К счастью, жарить шпикачки на рапирах не пришлось. Вера не оценила подобное рацпредложение. Влад за «гениальную» идею получил гардой в лоб. Вместо шампуров с кухни из плиты принесли решетку, установили на рогатины. Сверху разложили снедь. Влада оставили следить.

Наши дамы устроились чуть в стороне и принялись потрошить сокровища. Мне тоже стало любопытно, хоть к «девочкам» я себя и не причислял, но Влад мене посмотреть не дал, тормознул, указал на клинки.

— Интересно, — задумчиво протянул он, — эти штуки еще дореволюционные?

Я взял одну, осмотрел внимательно и покачал головой:

— Не думаю. Конечно, я не знаток, но вот тут, — я ткнул в чашку гарды, — явственно видна звезда. А чуть ниже — клеймо.

— Какое? — Парень впился глазами в оставшийся ему клинок. — А, точно. Заглавная «Д». И что это значит.

— Динамо. — Ответил я. — Учитывая, что дед Вики работал в милиции…

— Понятно, — сказал немного расстроенно, но тут же хитрюще улыбнулся.

У меня мелькнула мысль, что парень что-то задумал. И точно — клинок почти уперся мне в грудь, раздался пафосный вопль:

— Защищайтесь сэр! Я вызываю вас на бой!

Вера попыталась возмутиться:

— Сдурели совсем?

Вика ее охладила:

— Оставь их. Ничего с ними не будет. Это спортивные рапиры.

Я послал моей умнице воздушный поцелуй, отодвинул пальцем кончик клинка, изрек:

— Месье, я по средам не дерусь.

— Да? — он отложил рапиру в сторону, уставился на шпикачки, на капающий в угли жирок, вздохнул разочарованно: — А жаль.

Мне жаль не было. Драться с Владом даже шутки ради не хотелось.

Остаток дня прошел идиллически. Мы ели «шашлык», печеную картошку, пили пиво и разбирали бабкин клад. Ничего особо ценного в шляпных коробках не обнаружилось. Лишь не известно каким чудом дожившие до наших дней дамские штучки: перчатки, шитые серебром, шелковая шаль, атласные туфельки.

Девушки вслух рассуждали о каждой вещичке, восхищенно цокали языками, пытались примерить. Влад взирал на это все снисходительно, немного свысока.

В шкатулке нашлась нитка коралловых бус, костяная камея со сломанной застежкой, перламутровый веер, дореволюционный сборник стихов и… пачка военных писем.

— Он дедушки… — Вика выглядела зачарованной.

Письма она сразу убрала, читать не стала, а мы и не настаивали.

Влад подкидывал в огонь полешки. Мирно текла беседа. Было хорошо и спокойно. Так спокойно, словно город, Лев Петрович и проблема Маринича навсегда остались в прошлой жизни.

У костра мы просидели до темноты. К вечеру стало холодать. Вика вынесла из дома два пледа себе и Вере, нам же с Владом по куртке.

Когда от огня остались лишь рыжие угли, искры и дымок, я вдруг почувствовал в траве рядом с домом странную жизнь. Мелкую, беспокойную. Прислушался и с удивлением понял, что это светлячки. Вспомнил, как на Руси их называли Ивановым червячком и улыбнулся. Смешное, забавное название. А еще понял, что светить им пока не время. Через месяц они разожгут свои огоньки, а сейчас…

Сейчас я лукаво глянул на девчонок. Призвал к себе всех окрестных Ивановых червячков, плеснул в них самую малость доставшейся мне от бабы Дуси силы. Проверил результат — ошалевшие от неожиданности козявки разожгли свой живой огонь. Я сложил из них большое объемное сердце и повесил на фоне неба перед бабкиной внучкой.

В темноте это получилось невероятно эффектно. Светлячки мерцали, роились внутри живой фигуры, отчего казалось, что сердце бьется. Девушки замерли, не в силах вымолвить ни слова. Влад горячо зашептал мне на ухо:

— Показушник! — Тут же добавил с сожалением: — Эх, почему я не могу вот так, как ты.

— Зачем тебе это? — Удивился я, впрочем, не совсем искренне. — Тебя Вера и так обожает.

— Обожает, — согласился он. — Но я бы тоже хотел сотворить для Верунчика чудо… Девочкам это нужно.

Прозвучали его слова так, что я почувствовал себя одновременно и бравым Д'Артаньяном и старым дураком, пускающим пыль в глаза молоденькой неопытной девчонке.

Я не стал ничего отвечать. В моих словах не было никакой необходимости. Просто закрыл глаза и приказал светлячкам рассыпаться сияющим облаком, взлететь ввысь, рассеяться. Наверху сияющая стая смешалась огоньками звезд и постепенно растворилась в темноте ночи. Где-то вдалеке защебетал соловей.

Я улегся в одуванчики и заложил руки за голову. Несмотря ни на что, я был до чертиков, до одури доволен собой.

А ночью, когда возня в соседней комнате утихла, Вика пришла ко мне сама. Было это и неожиданно, и ожидаемо. Но об этом я вам рассказывать не стану.

Оставшаяся неделя мне почти не запомнилась. Дни были одинаковые — счастливые, спокойные, почти ирреальные в своей идеальности. Вика ходила с мечтательной улыбкой на лице. При каждом насмешливом взгляде Влада моментально заливалась краской.

Вера плавала ежедневно. С каждым днем все дальше и дольше, словно решила всем доказать свое мастерство. В душе моей прочно поселился покой. Если это была награда за все предыдущие смерти, то я не собирался ей противиться.