С них на меня смотрела серьезная девчонка с огромными глазищами и туго заплетенными косичками. Знакомая до жути.

Я обернулся к Вике, улыбнулся.

— Тебя почти не узнать.

— Я выросла, — серьезно ответила она.

— Это твоя комната?

Я скорее утверждал, чем спрашивал. Она кивнула. Я протянул руку, отдернул занавески, пустил свет и удивился — в комнате почти не было пыли, впрочем, как и во всем доме.

— Когда, ты говоришь, вы были тут последний раз?

Между тем, что я видел сейчас и слышал раньше вырисовывалась несостыковочка. Вика мои сомнения поняла, сказала:

— Почти пять лет. Ты не смотри, что чисто, бабушка и не такое умела.

Я покачал головой. Кто бы сомневался? Только не я. На подоконнике проявился Василий, умостил свой лохматый зад, принялся наблюдать за садом. Под окном бело-розовой пеной цвела вишня. По стеклу ползла жирная муха.

— Идем дальше смотреть? — спросила Вика.

— Идем.

Влада с Верой в гостиной мы не нашли. Со стороны коридора раздавались приглушенный шепоток и смешки. Две оставшиеся двери были открыты. В одной я увидел уютную кухню с новеньким мебельным гарнитуром, в другой просторную спальню с разложенным диваном. Вера невозмутимо вытаскивала из чемодана вещи. Влад, увидев нас, слегка стушевался.

— Можно, мы здесь поселимся? — Спросил он с запозданием.

Я огляделся. Комната была как раз на двоих.

— Можно, согласилась Вика.

— Спасибо!

Вера взялась за вещи с удвоенной энергией. Мы оставили девушек обустраиваться и вышли во двор за привезенными вещами.

День прошел довольно сумбурно. К морю мы как-то и не собрались. Для начала отсыпались почти до пяти. После наши дамы хлопотали на кухне, нас же снарядили в магазин.

Потом пришлось лезть на крышу, править антенну. Потом ужин, новости, фильм, подкидной дурак. День тек неспешно. Вечер тянулся, как резиновый. То там, то тут мелькал вальяжный Василий, светил изумрудными глазами.

Ночи я дождался с трудом. Дико хотелось наведаться к бабуле и выяснить, что за хрень она показывала мне в далеком семьдесят восьмом? Как я мог увидеть Васеньку тогда, будучи здесь, на этом свете?

Где-то в глубине души крепла уверенность, что при желании я смогу отправиться в навь в любое время, даже при свете дня. Но голос разума шептал, что некоторые вещи лучше все же не творить при солнечном свете. Для похода за грань нужны ночь, тьма и тишина.

Поэтому, когда все разбрелись по комнатам, я улегся на доставшийся мне диван, прошептал в темноту:

— Баба Дуся, встречай гостя.

И тут же оказался возле запертой двери между явью и сном.

Закрылись, значит? Отгородились? Ну-ну… Я провел ладонью по шершавой поверхности, едва не словил занозу. Ну ничего, попробуем играть по новым правилам.

А что у нас в правилах написано на такой случай? Правильно… Я поднял руку, постучал и завопил приветливо:

— Хозяюшка, доброй ночи, отворяй, встречай гостя!

Хрен там был! В ответ ни звука. Дверь стояла незыблемо, как краеугольный камень на распутье. Не хватало только надписи. Как там? Налево пойдешь…

За дверью громко мяукнуло, пространство перед порогом осветилось, на полу у меня под ногами появилась здоровенная надпись. Правда начертано там было не совсем то. Точнее, совсем не то.

— Пошел вон!

Это я прочитал вслух, хмыкнул, почесал затылок, решил на всякий случай обидеться:

— Как некультурно с вашей стороны. Кто ж так гостей встречает? Сперва поздороваться надо.

На той стороне реальности громко зафыркало, надпись дополнилась прелюдией и постскриптумом. Теперь она состояла из трех частей:

— Будь здрав, добрый молодец. Пошел вон. Скатертью дорога.

Что-что, а с юмором у бабки (или Васеньки?) оказался полный порядок. Я невольно заржал. Оторжавшись, утер слезы, сказал серьезно:

— Не нравятся мне ваши послания. Недобрые они.

Письмена вновь трансформировались:

— Будь здрав, добрый молодец. Пошел вон. Доброго пути.

— Так добрее? — Спросил из-за двери старушечий голос.

— Гораздо, — согласился я. — Баб Дусь, хватит ломать комедию, пустите уже. Нам есть, что обсудить.

— Нет, — ответила она без промедления. — Нельзя тебе сюда пока.

Последнее слово подарило мне надежду.

— Пока? Значит, потом будет можно.

Ведьма вздохнула устало.

— Отстань Олег, не знаю я сейчас ничего. Все от тебя зависит. Судьба она знаешь какая, может повернуть в любую сторону. Отстань.

Вроде бы все говорила правильно. В голосе не ощущалось фальши. Но во мне вдруг проснулось ослиное упрямство.

— Ну уж нет, — нахально заявил я, — не хотите открывать, не надо. Будем говорить через дверь.

Я уселся прямо на надпись, вытянул ноги на ее «добрую» часть. Прислонился спиной к неструганным доскам двери, прокричал в пустоту:

— У меня есть вопросы, и я хочу знать на них ответы. Например, как это я мог видеть Василия в семьдесят восьмом, если он совсем не кот?

— Глазами, — буркнула бабка, все еще не теряя надежды, что я от нее отвяжусь.

— Ответ неверный, — выпалил я излишне весело. — Не хотите отвечать, я скажу за вас! Я думаю, что вы меня уже тогда проверяли и водили в навь. И теперь у меня возникли сомнения.

Я сделал паузу. За дверью воцарилась тишина. Я выждал десять долгих ударов сердца и вкрадчиво поинтересовался:

— А не вы ли, драгоценная моя бабушка Дуся, подстроили всю эту историю с фантомом тогда?

Сказал и сам испугался своих слов. Слишком уж правдоподобно прозвучало мое предложение.

Ведьма не отвечала. Впрочем, ничего другого я и не ожидал. Решил чуть поддразнить:

— Молчите? Вам нечего сказать?

Из нави послышался усталый вздох.

— Дурак ты, Олег, — сказала баба Дуся беззлобно. — Все, хватит, надоел.

Как это надоел? Во мне вскипело возмущение. Как это надоел? Ну уж нет, я только начал! Я попытался вскочить, оперся спиной о дверное полотно и…

Дверь открывалась вовнутрь. Твердь за моей спиной исчезла, опрокинула меня на лопатки, превратив подобие беспомощного жука. Сверху на грудь, на живот свалилось нечто тяжелое, лохматое, снабженное врожденными керамбитами. Прямо в ухо прилетел разъяренный мяв, а в плечо вонзились клыки.

Проснулся я в бабкином доме, на диванчике. Верхом на мне восседал флегматичный Васенька — нехотя намывал лапу. Я обнаглел, спихнул его на пол, припечатал:

— Толку тебе мыться? Ты же дух!

Василий моментально повернулся задом, угрожающе забрал хвост.

— Только попробуй, — сказал я, — развоплощу нахрен.

Сказал и сам себе поверил. Удивительно, но мне это было по силам. Кот поверил тоже — секунду помедлил и хвост опустил. А после попросту исчез.

— То-то же, идите к черту со своими тайнами, — я обнял подушку и вновь уснул.

Утром кто-то открыл окно. Я спал так крепко, что не заметил кто. Где-то вдалеке лаяла собака, слышались оживленные голоса. С дуновением воздуха в комнату долетал манящий запах моря.

Я сладко потянулся, перевернулся на спину и открыл глаза. По потолку метались блики. Где-то в доме лилась вода, ложка звякала о стенки кастрюли. Во дворе Влад пел «Марсельезу». Я невольно умилился его выбору и крикнул:

— Всем доброе утро! Чего не разбудили?

В комнату почти сразу просунулась Вика.

— Привет, — сказала она, — ты так сладко спал. Жалко было.

— Это правильно. Я хороший. Меня надо холить и лелеять.

Она фыркнула, выставила перед собой поварешку, проворчала:

— Хороший он, щас как дам по лбу!

— Ой-ой-ой! — Я сделал вид, что испугался, закрылся ладонями. Добавил ехидно: — Вся в бабулю. Та тоже чуть что половником машет!

Вика рассмеялась.

— Вставай, хороший. Иди завтракать.