Еще шаг назад. Не сводя глаз с альбината, Саша нащупала холодную дверную ручку, молясь, чтобы в библиотеке не торчал на всякий случай какой-нибудь запасной белесый. Она дернула ручку — дверь не шелохнулась. Должно быть, Филибрум побоялся, что возмущенные музы возьмут штурмом библиотеку и предусмотрительно запер ее.

“Вот и все.” — мелькнула мысль. Бежать нет смысла — площадь забита альбинатами. Она закрыла глаза.

Раздалось хриплое карканье Невермора.

“Правильно. С тебя все началось, тобой и закончится.”

Она вся сжалась, ожидая, что вот сейчас в нее вцепятся холодные, твердые пальцы-клещи.

— Великие Хранители… — послышался чей-то придушенный вздох. Тихо вскрикнула Бэлла.

Саша осторожно приоткрыла один глаз. Альбинаты даже не смотрели в ее сторону. На нее вообще никто не смотрел, все как один повернулись в сторону Болотной улицы. Она не могла понять в чем дело — спины драгоценных и альбинатов закрывали от нее площадь. А над толпой с карканьем носился Невермор. Саша расхрабрилась, открыла оба глаза и привстала на цыпочки. В этот самый момент на площадь Безобразова ступила Кассандра.

Саша узнала ее сразу, хоть она и очень изменилась. Светлые волосы, беспорядочно свисали по плечам. Грязное, измятое платье болталась на ней мешком — она голодала? Рукав наполовину оборван. Босые ноги сбиты в кровь. Но самое ужасное — ее лицо. Оно осунулось, стало серым, прекрасные глаза цвета гречишного меда подернуты серой пленкой. Мутные, незрячие. Понимает ли она, что происходит?

Ясновидящая остановилась, обвела глазами площадь. Казалось она выискивает кого-то в притихшей толпе. Невидящий взгляд задержался на Льве. Глаза прояснились, и ужас отразился в них.

— Это он… — произнесла она хрипло.

— Кассандра…

— Это был он! — сказала она громче и указала дрожащей рукой на Льва.

Альбинат бережно взял ее под локоть. Кассандра яростно вырвала руку.

— Это он! — прокричала она на всю площадь. — Он меня похитил! Он преступник и самозванец! — она зашаталась, и вдруг обмякла и упала на руки Альбинатам. Бэлла бросилась к ней, поднесла к лицу какой-то флакон. Кассандра открыла глаза. Альбинаты тем временем окружили Льва. Тот выглядел изумленным, но молчал. Кассандра смотрела на него в упор.

— Он натравил на нас оскурата. — проговорила она, вся дрожа. — На меня и ту несчастную девочку. Я успела его разглядеть, прежде чем потерять сознание.

— Я этого не делал — наконец заговорил Лев. — Я был…

— Он служит Черной горе, я почувствовала, я увидела! Я объявила ему, что он не может быть Магнусом, а он догадался, что я знаю! Он натравил на меня оскурата! — и она снова упала на руки Бэлле, будто эта речь стоила ей последних сил.

Альбинаты моментально окружили Льва плотным кольцом. Он не возмущался, не протестовал, он, не отрываясь, потрясенно смотрел на Кассандру.

Клара бросилась было к нему, но Альбинаты почтительно ее отстранили.

— Вы не можете, не смеете, я запрещаю! — беспомощно выкрикивала Клара, но все было бесполезно. Ее не касались и пальцем, но не давали приблизиться ко Льву.

— Против него выдвинуто серьезное обвинение. — монотонно проговорил альбинат. — Мы обязаны доставить подозреваемого в башню для расследования обстоятельств дела.

Саша в ужасе наблюдала эту сцену, пытаясь собраться с мыслями.

Лев натравил оскурата — что за чушь! Кассандра наверняка ошибается, этого просто не может быть! Если бы он умел притворяться, он не стал бы так обнаруживать перед ней своих чувств и намерений. У него что на уме, то и на языке, ни одну свою мысль он не может скрыть. А его обвиняют в способности вести тонкую и сложную двойную игру.

— Это невозможно. — будто со стороны услышала она собственный тихий голос. И повторила громче — Это невозможно! Это неправда! Он не умеет притворяться! Амалия, вы только что сами сказали… Повторите, подтвердите!

Амалия отвела глаза. Остальные разом посмотрели на Сашу. Лев с удивлением, Клара — с благодарностью, Кассандра… Выражения глаз ясновидящей Саша не могла понять.

— Деточка, — Кассандра печально улыбнулась, — ты добра и благородна, но тебя жестоко обманули. И боюсь, твое мнение ничего не значит. Ты не имеешь отношения к Музеону, бедное, потерянное дитя!

— Но вы же сами мне говорили…

Кассандра, словно не слыша ее, повернулась к Бэлле.

— Я очень устала. Мы можем уйти?

Саша бессильно смотрела, как альбинаты ведут Льва в сторону башенной калитки. Он не пытался оправдываться, сопротивляться.

Клара перегородила им путь.

— Подождите, остановитесь… этого не может быть, это какая-то ошибка, он не мог!

— При всем уважении к вашему статусу, — проскрипел альбинат, — мы не можем не принять во внимание заявление Кассандры. Она — жертва и одновременно главный свидетель. Мы не имеем полномочий принимать решение в данных обстоятельствах. Этот случай необходимо расследовать.

Клара обернулась к Бэлле.

Та ответила ей виноватым взглядом.

— Я отведу ее домой?

Клара отвернулась.

Перед тем, как войти в калитку, Лев остановился, оглянулся.

— Это неправда. — сказал он Кларе и исчез за калиткой. Клара стояла неподвижно и смотрела ему вслед, и только губы ее беззвучно шевелились. Калитка захлопнулась.

За всеми этими волнениями все забыли о музах. А они жались друг к дружке на краю площади. И вот одна из них тихо спросила:

— А что будет с нами? Как же инспирия?

Клара растерянно обернулась назад, ища поддержки у драгоценных. Но ее не было. Льва увели, Бэлла уехала с Кассандрой, Карл Иваныч был так же обескуражен как и Клара, остальные стояли в замешательстве, не зная, как реагировать, что дальше делать, куда идти. Саша перехватила отчаянный Кларин взгляд, подошла к ней ближе, неловко обняла.

— Помоги мне… — прошептала Клара, вся дрожа.

— Чем я могу помочь?

— Пойдем со мной в Башню!

— Но как же музы?

— Что? Музы… — Клара произнесла это слово, как незнакомое, — но как же Лев?

— Инспирии… — послышался шепот. Следом за ним слабый вскрик:

— Дайте инспирии!

Со всех сторон раздавались стоны, жалобные всхлипы, хриплые выкрики, сначала нестройно и вразнобой, потом они слились в общий хор.

— Инспирии! Инспирии!

Отчаянье придало музам сил. Они шли к центру площади. Спотыкались, падали, некоторые уже не могли подняться, но и они упорно ползли в общий круг. И вдруг одна из них бросилась к зазевавшемуся альбинату, вцепилась в длинные белые волосы, повисла на них и закричала:

— Дайте инспирии! Мы голодны, мы умираем!

Альбинат опешил, он не ждал такого от полуживой музы и не сразу сообразил, что делать. Опомнившись, стряхнул с себя музу и попытался призвать к порядку:

— В случае неповиновения Кодексу, нарушители должны быть доставлены…

Его дрожащий тенор потонул в отчаянных воплях.

— Дайте нам уйти!

— Отпустите в болото!

— Савва! Что ты стоишь? — закричал Карл Иваныч.

Савва вышел вперед, дрожащими руками поднес флейту к губам, закрыл глаза. Музы смолкли, будто что-то почуяли, потом как лунатики потянулись к нему, столпились вокруг. Альбинаты, драгоценные — все замерли, все ждали. И все, как один вздрогнули, когда флейта пронзительно взвизгнула, и из нее понеслось жесткое, ритмичное, зловещее нечто. Музы изумленно замерли, некоторые испуганно прикрыли уши руками. И вдруг начали раскачиваться в такт, сначала неохотно, будто против воли, потом сильнее, смелее, и наконец двинулись по кругу, как покалеченные пауки, вплетая в жуткую музыку корявые движения обессиленных тел.

Все оцепенели, даже альбинаты не смели вмешаться. Савва, бледный, как мертвец, стоял неподвижно, не открывая глаз, безучастный ко всему, он не слышал, не осознавал, что творится вокруг. Флейта, казалось, обрела собственную, недобрую волю, она бесновалась в его руках, и непонятно было, кто кем играет. И музы танцевали свой дикий танец, как ожившие марионетки вокруг впавшего в беспамятство кукловода.