Он благополучно прошел пару десятков шагов, когда что-то стукнуло его по голове, и еловая шишка мягко плюхнулась ему под ноги. Он потер темечко, поднял голову.

Невермор. Сидит на ветке прямо над ним, смотрит пристально и хитро. Каркнул пару раз, растопыривая крылья и вытягивая шею. Савва обошел дерево стороной, не выпуская из вида ворона, но тот и не думал следовать за ним. Савва благополучно миновал дерево, опустил взгляд, и чуть не свалился в мох — перед ним стояло существо маленького роста, с чудовищно неправильной головой, поросшей серой шерстью вперемешку с древесным лишайником. Хухлик. Савва замер. Хухлики никогда не появляются просто так, без веской причины. Они трусливы и осторожны. И только если посулить им какую-нибудь мзду, хоть кусок засохшего сыра — они согласятся на что угодно.

И если перед ним хухлик, значит кому-то что-то очень нужно от него. Но кому? Драгоценные презирают хухликов, ни за что не станут иметь с ними дело. Хухлик сделал приглашающий жест кривой, короткой лапкой, пятясь при этом вглубь леса. Савва шагнул за ним. Хухлик пробежал несколько шагов, обернулся, чтобы убедиться, что Савва идет следом, сделал зигзаг, огибая обросшие мхом корни. Савва не отставал. Хухлик юркнул под арку из корней. Савва шел следом и понимал, что делает глупость. Идти за хухликом опасно, не говоря уже о том, что утекает время. Но Невермор… Неспроста он здесь. Это может означать только одно.

Он шагнул под арку из корней — где же он, этот маленький негодяй? Еще шаг — и с треском и чавканьем зеленый пышный ковер провалился под ним.

Яма оказалась глубокой. Убедившись, что падать больше некуда, Савва осторожно пошевелил руками, ногами. Плечо ушиб сильно. Ерунда, главное — пальцы целы. Куда он попал? Осторожно вытянул руку, нащупал каменную кладку. Колодец? Едва ли. Будь это колодец, он бы не отделался ушибленным плечом.

Кромешная тьма. И ни спичек, ни фонарика с собой. Он безо всякой надежды поворошил листву на дне. Кольцо. Люк? Уже что-то. С трудом, морщась от боли в плече, он чуть сдвинул тяжелую крышку. Из-под нее сочился слабый свет, такой бывает в тех местах, где живут жуки-фонарщики. Он лег на край люка, заглянул поглубже — влажные каменные ступеньки уползают вниз, в темноту. Хватаясь за прибитую к каменной стене цепь, скользя и оступаясь, он сполз на самое дно.

Узкий мрачный коридор. Мокро, склизко. Пахнет грибами и дохлой рыбой. Жуки-фонарщики ползают по сырым стенам, по угрожающе низкому потолку. Что ж, вперед, больше некуда. Света от фонарщиков хватает только чтобы шею не свернуть. Савва осторожно двигался вперед, пытаясь понять, куда ведет этот коридор, и что его может ждать за ближайшим поворотом.

— Храбрый мальчик — шепнул кто-то прямо у него за спиной.

Он взвился как кот, развернулся. Раздался звук зажигаемой спички, запахло серой и вспыхнул фонарь, ослепив на мгновенье. Открыв глаза, Савва увидел, что он стоит посреди небольшого грота. Еще он разглядел дощатый стол и два старых кресла. На одном из них сидела женщина. В колеблющемся свете фонаря Савва разглядел только короткие светлые волосы и холодные, бесцветные глаза.

— Что за…

— Извини за эту маленькую предосторожность. Я хочу быть уверена, что нам никто не помешает. — она указала ему на пустое кресло. Он не двинулся с места.

— Вы кто такая?

— Кто я такая — тебе знать не обязательно. Достаточно того, что я знаю, кто такой ты. Впрочем, если хочешь, можешь называть меня Светланой.

— Что вам от меня надо?

— Рассказать тебе историю. — как ни в чем не бывало ответила она.

“ Ненормальная” — решил Савва.

— Мне некогда слушать истории. Я тороплюсь. Как мне отсюда выйти? — сказал он, стараясь, чтобы голос звучал как можно спокойнее. У него почти получилось.

— Торопиться тебе некуда. Она не придет. — нежно проворковала Светлана.

— Что вам надо? — повторил он. Ему вдруг стало холодно.

— Будешь слушать? — она снова кивнула на кресло.

Савва нахмурился и прислонился к стене, скрестив руки на груди. Светлана улыбнулась.

— Ну вот, другое дело.

Она закинула ногу на ногу, опустила руки на подлокотники. Неспешно заговорила.

— Есть музыкант. Он гениален. Он великолепен. Настолько великолепен, что находится под охраной Музеона. И есть муза в человеческом обличьи. Она могла бы получить тщедушное тельце старой бабки и помогать какому-нибудь ремесленнику расписывать посуду. Но она получила прекрасный человеческий облик. И отправилась вдохновлять гения.

Савва затаил дыхание.

— Не всякому гению выпадает такая удача и не всякой музе. Но им повезло — их союз был счастливым и плодотворным. И случилось так, что муза полюбила своего гения. И так велика была ее любовь, что вскоре на свет появился мальчик. Подобное случается редко. И уж если случается, то ликует Музеон, ибо драгоценный — дитя человека и музы — редчайший дар. Он наделен необыкновенными способностями. Он больше, чем человек и больше, чем муза. И по закону он должен вернуться в Музеон.

Светлана сделала паузу, пристально глядя на Савву.

Он так и стоял, привалившись к стене. Молчал. Лицо его было неподвижно. Казалось, он ее не слышит.

Она улыбнулась и продолжала сладким, усыпляющим голосом:

— Но привязанность музы к своему гению оказалась непреодолима. Она не пожелала покидать его. Решила не возвращаться в Музеон, а провести с ним обычную человеческую жизнь. Но если бы ее сын остался с ней, то рано или поздно в Музеоне узнали бы, что в мире людей живет драгоценное дитя. Скрыть такое невозможно. И тогда суровая кара ждала бы ее. Музы не должны нарушать кодекс.

И однажды темной ночью явилась она в Музеон, никем не замеченная, и оставила мальчика в корзине на пороге дома одного музыканта.

— Кто вы такая? — с трудом проговорил Савва.

— И снова неправильный вопрос. — поморщилась Светлана, — Слушай и не перебивай.

В корзину она положила записку с именем младенца и драгоценный камень — красный гранат на черном шелковом шнурке. И когда музыкант обнаружил младенца на своем пороге, то понял, что перед ним драгоценное дитя, и взял его к себе, и воспитывал как родного сына, и учил всему, что умел сам. А умел он немало — он тоже был драгоценным.

Мальчик рос. Он был прекрасен — унаследовал красоту своей матери… — Светлана поднялась с кресла, подошла к Савве,

— Кудри его были как шелк, глаза как бархат… — она потрепала его по волосам. Он дернул головой, сбросил ее руку. Она тихонько засмеялась, вернулась в свое кресло.

— Я увлекаюсь. Начинаю говорить штампами. Тем более, что это не так уж важно, правда? Ведь мальчик получил еще один дар, куда более щедрый. Музыкальный гений своего отца. Когда он играл, музы танцевали вокруг него, и, зачарованные, шли за ним куда угодно. Но мальчика это не радовало. Он страдал от того, что брошен собственной матерью, и ничто не могло исцелить его печаль…

Хочешь знать, что было дальше? — вкрадчиво спросила Светлана.

— Хватит! — не выдержал Савва, — Я знаю, что дальше! Зачем это все?

— Не торопись. Узнай сначала, что я хочу тебе предложить. — ее голос стал резким и холодным. Светлые глаза блеснули ледяным светом.

— Цинцинолла навек станет твоей музой. Не уйдет ни к кому и никогда. И я устрою так, что она будет жить в Музеоне, несмотря на свою… особенность. И никто ее не тронет. Это первое.

— А второе?

— Ты узнаешь своих родителей. — просто сказала Светлана, — И встретишься с ними. Если захочешь.

— И что же я должен сделать? — еле слышно спросил он.

— О! Совсем чепуху. Продать душу. — хихикнула Светлана, — Да не пугайся, дурачок! Шучу.

Улыбка сползла с ее лица и она проговорила, глядя ему в глаза:

— Ты должен сделать так, чтобы одна заблудшая овечка по доброй воле явилась в Поганую Яму.

— Подождите… Светлана, вы сказали? та самая Светлана…

— Да, я та самая Светлана. — просто ответила она.

С самого начала, едва увидев эту женщину, он смутно чувствовал, о чем пойдет речь и зачем его сюда заманили. Но предположить такого он не мог. Как просто!