— Где Мишка? — я оглядела старую гостиную.

Дамы переглянулись и не ответили.

— У себя наверху. С дамой. Профукала ты свое счастье, стрекоза.

Руфина Львовна вплыла в комнату. Держала мундштук в тонких пальцах. На этот раз сигарета там была. Мы поцеловались. Пришел отец. Помолодел и потолстел. Мы обнялись радостно. Не скучали друг по другу ни грамма. Наша белая кошка сопровождала его безотрывно везде. Коснулась телом моей ноги и ушла. Мой старый пес приковылял следом. Вилял хвостом. Узнал. Я присела, стала гладить седую морду. Зюзя с усилием приподнял дряхлеющее тело, поставил лапы на мои колени. Я подсадила его на специальную скамеечку. Он тут же уснул.

— Как зовут эту фифу, мы не знаем. Берг не сподобился ее представить. Пять дней. Является в девять утра, как на работу. К обеду не выходит. В семь вечера он провожает ее на станцию, — доложила диспозицию баба Мира.

У нее идеальный наблюдательный пункт. Кресло в гостиной. Сердце дома. Вяжет бесконечные носки целыми днями.

— Кровать не скрипела ни разу, — сообщила баба Софа, забирая у меня куртку и выдавая мои любимые тапочки. Красные с белой опушкой по краям.

— Может быть, они стоя, — усмехнулась Руфина Львовна.

Жестом потребовала у меня зажигалку. Я удивленно протянула даме зиппо.

— Стоя, тоже было бы слышно, — исполнила свою партию баба Мария.

Отобрала у Руфы зажигалку, вернула мне. Пригрозила пальцем обеим.

— Девочки, прекратите! С нами дети, — возмутилась самая старшая из присутствующих здесь дам из своего центрового кресла.

— Так для дитя и рассказываем, — рассмеялась бабушка с мундштуком. Показала мне глазами на стеклянную дверь веранды. Пойдем, мол, покурим.

— Дамы, дорогие мои! Скажите прямо, что я должна сделать: ворваться в комнату Берга без стука, как обычно, или влезть по стене снаружи и заглянуть в окно? — рассмеялась я счастливо.

В других женщин я слабо верила. Не бывало такого между Мишкой и мной. Хотя…

— В окно мы уже посылали твоего отца. Шторы задвинуты плотно. А дверь закрыта на засов, — продолжила докладывать баба Мира, не прекращая вязать.

— Тогда узнать, что они там делают, невозможно. Вы испробовали все варианты, — я развела руками.

Из соседней комнаты раздались звуки рояля.

— Кто это?

День сюрпризов. Кто может там играть, если Руфа стоит рядом, а Мишка заперся наверху? Больше никто из нас инструментом не владеет. У меня так даже слуха толком нет.

— Это Женька. Вчера приехал последним автобусом. Расстроенный такой. Выкрал в буфете бутылку с наливкой вишневой и плакал синкопой до трех ночи. Никому спать не давал. Он у нас частенько бывает. Не то, что некоторые. Талантливый мальчик. Разбила, по всему слышно, какая-то стерва его бедное сердечко. Обедать! Всем мыть руки, — закончила тираду баба Софа.

Я потопала за ней следом на кухню. Помогать.

— Лялька!

Пингвин возник передо мной. Возле обеденного стола. В руках я держала большую фарфоровую супницу, полную горяченных щей. Он мне откровенно мешал, не замечая, как обычно. Глаза красные, клюв — тоже. Похоже, ночью плакал не только рояль.

— Отойди, балбес! — прикрикнула я на него.

Руки отваливались под тяжестью ведерной емкости в веселенький мелкий цветочек. Веджвуд. Это вам не Дулево. Как эта красота умудрилась сохраниться сквозь столько войн прошлого столетия?

Женька наконец изволил отодвинуть себя в сторону. Я с облегчением опустила щи на скатерть. Надо переставить в центр стола. Нагнулась. Пингвин прижался всем телом сзади. Облапал грудь. Пользовался тем, что у меня руки заняты. Доброе сегодняшнее солнце заливало столовую через мелкий перебор стекол.

— Лялечка, Лялечка, — Женька слюнявил сзади шею мягкими губами. Сопливил носом и слезил птичьими глазами.

Я стояла и ждала, когда он отлепится. Пингвин явно не собирался прекращать свое мокрое дело. Шарил горячими ластами по мне. Жался всем своим к моей попе под нежно-серым пуловером Андрея Вебера-старшего. Я надела его утром вместо полосатого костюма. Как платье. Он хранил неизвестный вчерашний аромат. Мне нравилось.

— Хватит, Жень. Успокойся. Люди идут. Возьми себя в руки, — я сняла с себя Женькины объятия.

Ушла в кухню за пирогами и остальным. Слышала, как со звоном хлопнула дверь веранды. Пингвин снова удрал рыдать к роялю.

— Ну, разумеется! Кто еще способен притащиться в дом на такой пафосной хрени, — Берг, ухмыляясь, спускался к обеду по знаменитой скрипучей лестнице.

Теперь в моих руках источал обалденный аромат пирог с мясом. Мой впалый живот подыгрывал ему неприлично громко.

— Привет, красавица!

Миша забрал блюдо из моих рук и водрузил на стол. Чмокнул в щечку, отловил за руку и усадил рядом с собой, слева. Это место всегда было моим. Мог бы не напоминать.

— Нужно сходить за Женечкой, — проговорила баба Софа, разливая щи.

— Я сейчас, — подхватилась я.

Берг вернул меня на место.

— Сиди. Он поэт. Музыкант. Должен ходить голодным. Голодным и влюбленным. Совершенствовать душу страданием. Поест потом, когда захочет. Принеси лучше водки из холодильника. Под щи. С собой ты, разумеется, ничего не привезла, — Мишка знакомо ухмылялся, сидя во главе стола.

Место напротив всегда, на моей памяти, зияло пустотой. Туда даже стул не ставили. Я покаянно развела руками и ушла выполнять приказ. Главы дома.

— Лолочка, ты засыпаешь, давай я отведу тебя, — баба Софа хотела обнять меня за плечи.

Я реально объелась. Чувствовала себя огромным пирогом со щами.

— Я сам, — Миша поднял меня со старого стула и повел за руку наверх. Целовать начал уже на последних скрипучих ступеньках.

— Там твоя эта дама. Может быть, вечером? — меня разморило от плотной еды.

— Вечером, само собой, — заявил Мишка, закрывая за нами дверь спальни.

Я только успела заметить широко распахнутые от удивления глаза молодой женщины, сидящей возле двух огромных мониторов под низким скатом крыши. Берг установил перегородку, отделив кровать от остального мира мансарды. И тут перемены. Древнюю генеральскую тахту сменил новый беззвучный диван. Я невольно засмеялась, вспомнив версии бабушек про скрип. А зря. Диван молчал, а вот старинные перекрытия бесстыдно сообщали дому ритм нашей встречи. Скрип-скрип-скрип. Да-да-да. М-м-м. Музыка дачной любви. Рояль внизу пытался сбить нас с темпа рваными звуками страдающих клавиш. Да куда ему!

— Соскучился, как дурак, — сообщил очевидное Миша. Оторвал свои губы от моего живота и сел. Стал одеваться. Взял по ошибке с пола свитер генерала. Принюхался.

— Так вот то, что так отвратительно воняет. Выброси, не надевай больше, — распорядился мой лучший друг. Закинул ни в чем не повинную вещь в дальний угол.

Я залезла под цветастое ситцевое покрывало. Наверняка, дело рук бабушки Марии. Как хорошо.

— Иди вниз, — неожиданно велел мне Миша. Стоял надо мной и смотрел серьезными, даже чужими глазами.

— Нет. Надо тебе, бери и неси, — отказалась я чуть слышно. Отвернулась к стене. Накрылась с головой. Нет меня.

Он постоял с минуту. Вздохнул и вышел. Слышно через перегородку было идеально. Бедная барышня у мониторов. Плевать я хотела на все секреты мира. Спать.

Горячие руки на спине. Жирные от смазки. Пошли в низ, к попе. Мишка. Мне казалось, что я только успела закрыть глаза. Целует в шею, колется вечерней щетиной. Все его уже рядом, гладкое, скользкое, родное. Я счастливо выдохнула, принимая. Нет никого лучше. Только он. И Шурик Вебер… эта мысль откуда? Кыш! Оргазм накрыл меня тут же. Окатив сладкой обессиливающей волной. Мишка, тяжело дыша, убрал ритм. Ждал, когда очухаюсь. Потом вынул себя из меня. Встал. Пил воду где-то в комнате за спиной.

— Пить хочешь?

Я повернулась. Солнце село уже за окном. Какой чудный день я проспала. Раздался звон часов на Главной башне. Я вздрогнула от неожиданности. Телефон. Вот это чувство юмора у Берга. Он выбросил презерватив в цветочный горшок и ушел за перегородку разговаривать. Видать, тайная его барышня уже свалила восвояси.