— Я замёрзла, — пальцы не могли отыскать ключи в большом мешке.

Он забрал сумку. Нашёл ключи. Завёл джимни. Стоял рядом черной злой фигурой. Я обняла его за талию, заставила наклониться. Он не сопротивлялся. Я целовала его. Он, как отец, не сопротивлялся и не отвечал. Принимал мои ласки и ждал чего-то.

— Будь здоров, Вебер, не кашляй, — я быстро сжала все его в дорогих штанах и нырнула в машину. От удара кулака в дверь моя машина содрогнулась. Я коротко посигналила и уехала. Телефон выключила сразу.

Мне было хорошо. Меня простили и любили. Я лопала оливье и селёдку под шубой. Старушки угощались тарталетками с красно-черной икорной начинкой. Тянули Бейлис, я — любимый восемнадцатилетний Чивас. Миша сидел напротив и пил нормальную водку. Бабушки смешно и изящно травили байки о прежних временах. Про мужей-генералов, в основном. Сладкий ликёр брал их за живое, и рассказы становились все рискованнее. Я смеялась от души и мотала на ус. Таки же один генерал в моем мужском арсенале был. Мысль навестить надутого папу Вебера не казалась мне такой уж невозможной. Миша внимательно глядел на меня через стол, неясно усмехаясь. Я чмокнула воздух между нами, желая его расслабить. Эта ночь предназначалась точно для него. Моё заветное колечко уже мешало мне между ног. Ждало, как и я, его рук и остального.

— У меня была подруга в начале семидесятых, — начала Руфина Львовна.

— Руфа! Не рассказывай! Здесь же дети, — запротестовала бабушка Мира, разглядывая деликатно, под столом, мой подарок. Сине-черный комплект белья, купленный в Швеции.

— Детям иногда полезно услышать предания старины глубокой, — отмахнулась самая младшая из сестёр.

— Так вот. Светочка. Сдобная блондинка. Около золотых женских тридцати лет. Увлёкся ею генерал Ковалевский. Маша, помнишь его? Помнит. Чуть за пятьдесят. Удачливый, стройный, не бабник совсем. Вдовец. Два сына офицера. Она хорошенькая, пухленькая. За генералом следом стали его сыновья на неё заглядываться. Я сразу сказала этой обалдевшей от такого кобелиного внимания дуре. Выбирай сразу. И лучше — генерала. Если раздвинешь ноги ещё хоть перед одним из них — все. Они друг с другом, может быть, и подерутся из-за тебя, но уж точно ни один из них на тебе не женится. Никогда. Эти мужики подобных вещей не прощают. Они — одна семья. Кровь от крови. Помирятся. Ты для них навсегда девкой останешься. Так и случилось. Влюбилась в младшего сына, он ей по возрасту лучше всех подходил. Он тоже вроде бы полюбил. А как только узнал, что она с отцом его спала, как отрезало. Не простил. Вот так, — поучительно закончила Руфина Львовна.

Я перебралась в Мише поближе. Соскучилась, честно. Села на широкий подлокотник кресла, прижалась грудью к его плечу. Тяжелый, старого хрусталя, стакан с виски держала на колене. Пожившие изрядно женщины делали вид, что не замечают моих манёвров.

— А дальше? — мне было интересно.

— Младший Ковалевский женился на какой-то учительнице. Гулял от неё всю жизнь. Она бегала по парткомам, жаловалась. Дальше подполковника не ушёл. Спился на пенсии, — бабушка смотрела не на меня, на любимого внука. Он, как собака Карацупы, фарфоровой миниатюрой из орехового буфета, принюхивался к моему платью.

— Ты воняешь любовью, — сказал он тихо.

— А эта самая Светка? — я вытащила житан из мягкой пачки, сунула в мундштук.

— Вышла замуж за инженера. Нарожала детей и была счастлива, — закончила Руфина.

— Хорошо, — в тон ей облегченно заявила я, никак не реагируя на слова Миши.

— Руфа! Ты ври, да не завирайся, — высказалась баба Софа из своего кресла. Она получила от меня в подарок толстый норвежский свитер с оленями. Но, похоже, хотела белье. Я не угадала, дура. Женщине и в семьдесят три года необходимы красивые трусы.

— А что такое? — Миша наконец положил ладонь на моё колено. Не двигал и не сжимал. Так ведь ещё не вечер.

— В Каму она бросилась. Утопилась. От несчастной любви, дура, — сообщила баба Софа. Гладя старой рукой мягкий мериносовый трикотаж. Нет, я все-таки угадала. Шесть лет я знала этих старух. Они по-всякому относились ко мне. Но подло — никогда.

— Жесть! — искренне сказала я. — Неужели бывает такая любовь?

Я поразилась. Не может быть!

— Любовь — не знаю, детка. Но отчаяние, точно бывает, — ответила с грустной улыбкой бабушка Софья. Вдова своего генерала.

— Давайте выпьем! — неожиданно предложила бабушка Мария, единственная здесь девушка из народа. Её генерал женился на ней, когда она мыла полы в его доме. Развёлся со старой женой и сделал, как хотел. Три, как они считали, настоящие, законные жены от Адама, до сих пор не могли до конца простить ей этого неправильного поступка. Лет сорок уже прошло. Все четыре мужа надежно вмурованы в Стену.

— За что? — вдруг подал голос мой Миша.

Я давно и плотно гладила внутреннюю поверхность его левого бёдра, пробираясь к главному. Его рука тяжело и неподвижно застыла на моем колене

— За любовь. С левой руки. От сердца, — легко и молодо провозгласила бабушка Мария. Все дружно поменяли руки и подняли в бокалах то, что кому приятно было.

— За любовь! — сказали и чокнулись.

Я выпила свой виски до дна.

— Теперь расскажите про первый опыт, — рассмеялась я. В голове шумело.

— Извините, дамы, — сказал Миша, взял меня за талию и увёл вглубь квартиры.

Я присосалась к его губам, как только закрылась дверь в столовую. Он аккуратно высвободился и перетащил меня к себе. Кровать блистала белоснежным, даже на вид, хрустящим бельём.

— О! Какая роскошь! Свежие простыни! — пьяно восхитилась я.

— Девушка только не свежая, — усмехнулся Миша.

— Уже шесть лет, как, — в тон ему сказала я.

Попыталась снять платье и чуть не упала. Он поймал меня. Раздел. Я рухнула на кровать.

— Я красивая?

— Нет. Ты вульгарная и пьяная.

— Хорошо, — я заползла в прохладу чистой постели. Свернулась клубочком. Спать.

Он целовал меня в спину, одновременно раздвигая ноги. Проталкивался своим большим и гладким естеством. Я невольно устремилась навстречу. Приняла сзади со сладким вздохом.

— Хорошо, любимый. Как же мне хорошо. Не останавливайся, — скользила по гладкому, наполняющему меня удовольствию. Он ловко управлял моим оргазмом. То подцепит, то отпустит.

— Да! Да! — шептала я, извиваясь под ним, как животное. Наконец стало невозможно терпеть. Я втолкнула все его в себя и кончила. Спазмы бились в него. Он пережидал. Потом снова завёл ритм. Я изнемогала. Когда придёт вторая серия.

— Ты любишь меня? — спросил он глупость у моего сна.

— Пошел в жопу, Вебер. Не до тебя, — я радостно и устало отключилась.

— Перестань так на меня смотреть! — я счастливо улыбалась.

Я бы даже сказала — сыто.

Баба Софа у плиты жарила оладьи. Запах стоял на весь дом. Он легко поднял меня из кровати. Сегодня меня ждал рабочий день. Следовало явиться в контору и делать дело, если я ещё хочу оставить за собой это место. Я хотела.

— Что-то в лесу сдохло, если ты, любимый, встал в такую рань, — уплетала горячие оладьи. Со сметаной, колбасой, апельсиновым конфитюром и шоколадной пастой. Со всем, что под руку попадалось.

— Ты так же неразборчива в еде, как во всем остальном, — проговорил Миша, двигая ко мне любимую чашку с черным кофе.

— Я тебя обидела вчера? Прости, недалекую. Ей-богу, не хотела, — легко махнула я рукой.

— Снова Вебер? — проговорил он тихо.

— Да с чего ты взял? Они надоели мне страшно.

Я утопила оладью в сметане. Выловила. Измазала все лицо. Жалела, что я не кошка, умываться лапой не умею.

— Ладно. Проехали. Ты не звонила месяц без двух дней. Почему?

— Ну, я-то, ладно. Ты почему не позвонил ни разу? С Новым годом не поздравил. Не поинтересовался как я и что. Вдруг я сдохла в канаве? — я гнала возмущение на всю катушку.

— Детка. Эта штучка, что лежит с тобой рядом, как называется? — усмехнулся Миша, вытер сметану с моей щеки, облизал длинный палец.