Он опустил нос в мои волосы и прижался эрекцией в старых линялых джинсах.

— Ещё! — потребовала Руфина Львовна.

Женька продолжил. Про империю и провинцию. Зелень лавра, доходящую до дрожи…

— Пойдём наверх, — попросил Миша. Грея своё все о моё бедро.

— Я есть хочу, — тихонько сказала я и потерлась.

Он вздохнул глубоко, словно нырять под воду собирался. Взял за руку и повёл по страшно скрипучей лестнице наверх. Женька так громко завывал стихи, что на наши звуки никто не обернулся.

— Ля-ля, Ля-ля, — приговаривал Миша, водя мягким белым пальцем по моему животу вокруг пупка.

Я курила, лёжа рядом с ним на старой, скрипучей тахте. Помнящей, наверняка, ещё забавника генерала. В мансарде стоял запах житана и нашей любви.

— Скажи мне, любимый, ты перестал совсем предохраняться. Обрюхатить меня хочешь? — я не стала ходить кругами.

Интересно мне было узнать. Какие планы имеет на мою жизнь мой надёжный единственный друг. Ну?

— Хочу, — он не притворялся.

Вот дурачок. Я решила эту фигню давно. Тогда ещё, когда накрыл меня памятный сюрприз от Шурика Вебера. Вплоть до ужаса на подоконнике пятого этажа отцовской квартиры. Ухоженный Юлечкин гинеколог обещал мне стопроцентную гарантию. Ну, почти. Без одной десятой процента.

— Скажи мне тогда ещё одну вещь, Миша. Почему моё мнение тебя никогда не интересует?

Я не ждала, что он станет глядеть мне в лицо, чтобы понять ответную реакцию. Во-первых, мы знали друг друга давно и надежно. Во-вторых, моего Мишу это не интересовало никогда.

— Ну какое у тебя может быть мнение, дурочка, — рассмеялся он довольно и полез целовать колечко в клиторе.

— Я всегда говорю себе: какое счастье, что именно ты подобрал меня тогда в подземном переходе! Я так благодарна тебе! Так люблю тебя! Ты единственный человек! Для меня! — шептала я на грани оргазма.

Миша поднял лицо от моего тела и встревоженно заглянул в лицо. Тут ему было интересно.

— Что-то случилось?

— Вебер прилетает сегодня, я обещала встретить, — призналась я, сводя и разводя бёдра, стараясь поймать собой его горячее, влажное от жирной смазки, естество.

— Хрен с ним. Забудь, — приказал он, вытаскивая меня за шею из простыней.

Поставил лицом к окну и загнал себя в меня по самый корень. Зло и больно.

— Не надо, — неслышно просила я, глотая слезы. Чтобы он не увидел.

Да. Он и не услышал. Кончил. Сгрёб меня в охапку, притиснул к себе и лёг под толстое одеяло. Поцеловал в шею сзади и уснул спокойно.

Руфина Львовна в одиночестве раскладывала пасьянс на большом столе в гостиной. Только мой старый пёс составлял ей компанию. Сидел на своём законном месте за столом и, когда нужная мысль запахом еды заходила в его седую голову, слизывал с блюда кусочки мелко нарезанной говядины. Пахло старым деревом, вареным мясом и революцией. Если только кто-нибудь ещё помнит этот запах.

— Как там жизнь? — я кивнула в сторону обеззвученного телевизора.

— Эти суки снова обстреливают Донецк, — мимоходом сообщила серьёзная женщина.

Я не стала уточнять, кто здесь суки. Просто кивнула.

— Киньте мне на удачу, Руфиночка Львовна, — попросила я.

Сыпанула две ложки растворимого кофе в чайную чашку. Плюс два куска рафинада. Залила это все полугорячим кипятком из старого электрического самовара последней трети прошлого века. У меня все хорошо с атрибуцией. Таки же я вдова антиквара.

— Спит? — спросила, не глядя на меня, бабушка своего внука.

— Спит. Сытый и довольный, — ухмыльнулась я, следя за сменой карт на бархатной темно-вишнёвой скатерти.

— Это прекрасно. Мужчина должен быть удовлетворён. И верить, что он любим. Это — самое полезное его состояние. Несёшься дальше?

Пасьянс сошёлся, старая дама подняла ко мне ухоженное лицо.

— Несусь. Как вам этот клоун-Женька? — я улыбнулась.

— Славный! Купил меня Бродским, — рассмеялась хрипловато Руфина Львовна.

— Мне он тоже нравится. Пусть дождётся меня. Я к завтраку вернусь, — легкомысленно пообещала я.

Руфа небрежно махнула мне на прощанье изящной рукой с пустым мундштуком.

Я реально опаздывала. Ещё не свернула с Окружной, когда самолёт по всем правилам уже прилетел. Вот только решила для себя. Я приеду. Отмечусь в зале ожидания. Плевать, что все пассажиры уже дома пьют чай и коньяк. Я сделаю, как обещала, и сдёрну. Все.

Красивый безумно пилот шёл мне навстречу. Широкие плечи, узкая талия. Синяя форма. Прямые брови. Светлые глаза. Широкие, светлые губы. Вебер. Я влетела в крепкие руки. Хочу. Впилась в рот.

— Ты опоздала.

Он целовал меня. Я целовала в ответ. Сволочь. Дождался-таки. М-м-м. Моё желание горячо билось пульсом о грубоватую ткань форменных штанов.

Белый лексус его брата принял наши соскучившиеся тела. Заднее сиденье ласково трогало натуральной кожей мою оголенную попу. Вебер не спешил. Уворачивался от моих рук и губ. По-своему хотел. Я не настаивала. Пусть будет. Как он хочет. Высвободил меня из одежды. Сам. Я только руки убирала и разводила в стороны. Видно, сегодня такой день: мои мужчины желают устанавливать свои правила. Целовался, как подросток. Ладно. Мерил губами каждый сантиметр моего тела. Проверяет, что ли, как всегда, все на месте, ничего не пропало? Стукнулся в меня гладким готовым своим естеством. И этот туда же! Я сдвинула ноги и достала из кармана презерватив.

— Не надо, — простонал он. — Я хочу так. На живую.

Лизнул меня в шею.

— Нет, — отрезала я. Хватит с меня одного романтика. Берга.

— Девочка моя, ну позволь мне. Я хочу.

Вебер целовал меня невозможно нежно везде, где дотягивался губами в тесноте машины.

— Обрюхатить меня хочешь? — повторила снова. Прикалывалась честно.

— Хочу, — выдохнул мне в ухо.

Что за день сегодня?

— Нет. Тебе, точно, нет.

Я удрала от его жадного рта и спустилась вниз. На живую? Только минет. Обхватила губами любимую, нежную кожу его члена. Пахло от него женским парфюмом. Брайт Кристалл. Ни с чем перепутать невозможно. Навязчивая дешёвка!

— Кто сосал тебе, Вебер, в самолете? — рассмеялась я и отодвинулась от его полуголого, растерзанного тела.

— Никто! — он сел прямо и попытался заправить себя в брюки, словно я могла сглазить все его.

— Да не парься ты! — я честно улыбалась. — Это нормально. Лично я бы не устояла, если бы такое чудо, как ты, летело со мной в одном салоне! Непременно попробовала бы на зуб!

Я похлопала его по колену. Стала одеваться. Не хотела его больше. Наваждение ушло.

— Ничего такого не было! Клянусь! Ляля! Я не понял. Что случилось? — он плотно взял меня за плечо и развернул к своему лицу.

— Ничего.

Я легко улыбнулась. Колготки натягивала. Ступни ног замёрзли. Врет, наверняка.

— Иди ко мне, — он попытался дотянуться губами до моего лица. Сухими и тонкими.

— Я не хочу.

— Я хочу, — он прижал меня к себе. Жесткими пальцами. Больно.

— Насиловать будешь? — применила я запрещённый приём.

Получилось. Вебер сразу убрал руки и отвернулся. Стал застегивать пуговицы на белой форменной рубашке. Танец его слепых пальцев, не попадающих с первого раза в тугие петли, внезапно завёл меня своей неприкрытой, беззащитной растерянностью. Плевать. Я нырнула лицом к его руке. Втянула пальцы в рот. Села на колени. Быстро накатала тонкую резинку. Вставила в себя. М-м-м! Как же он хорош, зараза! Все мое! Для меня создано.

— О господи! Ты передумала!

Он ухмылялся довольно. Гладил меня теперь уже уверенно абсолютно.

— Давай! Ну же! — я воткнула зубы в его плечо.

То, для чего притащилась в этот далекий аэропорт, наконец-то случилось со мной.

— Смотри-ка! Ты сдержала слово! — рассмеялась Руфина Львовна.

Она тайно, спрятавшись за голубой елью в ночном саду, курила мой забытый на столе житан через тридцатисантиметровый черепаховый мундштук. Старая собака сидела на попе в индевелой листве рядом.

— Курите? Никак не накуритесь? — в тон ей улыбнулась я.