— Это я!

Они обнимали и целовали меня все четверо. Одновременно.

— Деточка! Лялечка! Красавица! Как ты?

— Где Миша? — спросила я сразу. Они заплакали.

— Он жив?! — я осела на стул в коридоре.

Бабушка Софа принесла мне воды. Я машинально выпила.

— Мишу закрыли, — сказала она спокойным, уверенным голосом. — Пойдём, покушаешь. У меня пироги с рыбой и яблоками. Пойдём.

Мы все расселись по своим местам за большим генеральским столом. Только Мишино кресло стояло пустое.

— У нас жучков полный дом! — громко объявила Руфина Львовна. — И камеры везде, даже в туалете. Пялятся на мой семидесятилетний зад, кэгэбэшники!

— Фээсбэшники, — невесело улыбнулась я.

— Какая, в жопу, разница! — проорала интеллигентнейшая Руфина Львовна в пространство.

— Руфа, перестань! Давайте лучше чай пить, — терпеливо сказала бабушка Мария.

— Мы завтра понесём ему передачу. В первый раз за три месяца. Наконец соизволили разрешить. Я дошла до Президента. Лично приказал. Напильник в пирог положила, Софа?! — заорала Руфа так неожиданно, что я подпрыгнула.

— Ты ребёнка заикой сделаешь, не кричи. Напильник положила и ключи от шифров, Алексу от Юстаса, — улыбнулась Софья Андреевна.

— Как твоё замужество? — обратилась ко мне бабушка Мира. Самая старая и мудрая.

— Я теперь в вашем клубе. Вдова, — ответила я, ставя на стол чашку с чаем.

Воцарилась полная тишина.

— Господи, детка, как же так?

Старушки забыли кричать и разом обернулись ко мне со своим участием и любовью. Я рассказала. Про наследство на всякий случай упоминать не стала. Старые женщины о нем и так догадывались.

— Вот он старый козел, Розенталь! — рассмеялась баба Софа. — Всегда умел красиво устроиться в жизни! Так, чтобы с удовольствием и по высшему разряду. Я знавала его старшего брата Марка. Состоятельный был человек. Служил в интендантстве Берлинского округа в своё время. Ни одной юбки не пропускал. Как он умер?

— Без боли. У меня на руках, — я тихо заплакала.

Софья Андреевна обняла меня, гладила по голове, тихо раскачиваясь.

— Бедная ты, бедная. Он не забыл тебя в бумагах?

— Нет.

— Тогда давай-ка выпьем за помин его доброй еврейской души.

Мы выпили водки. Потом ещё. Понятно, что старушки лишь губы мочили.

— Здесь жить невозможно из-за прослушки. Мы живём на даче. Там тоже слушают, но у нас в соседях генерал связи, он все время что-то там делает. Чтобы хоть в сортире свободно пукать можно было. Переезжай к нам, а? Где ты живёшь? — Руфина Львовна брала быка за рога.

— С отцом. Собакой и кошкой, — улыбалась я. Впервые за много дней я почувствовала себя дома.

— Перевози их к нам. Твой папаня все так же торчит у телевизора и ничего не делает? — старая дама уже была на коне.

— Будет у нас садовником! — постановила она.

— И прислугой за все, — усмехнулась бабушка Софа.

— Тебе будет помогать. Мы же одна семья. Должны держаться вместе. Давно пора! — Руфина Львовна пристукнула сухим кулачком по столу, закрепляя решение.

Я подумала: почему бы нет?

Я курила у окна. Водка бродила в крови. После жуткого облома с Вебером и кошмара с кавказцами у меня никого не было. Восемнадцать дней. Не могла даже запах мужской переносить. Тошнило. Венечке я не изменила ни разу. Три месяца из пяти моего брака он находился в клинике.

Сегодня все переменилось. Я почувствовала реальный голод по мужскому телу. Мозг предательски подкидывал сознанию картинки. Почему-то голые части тела Шурика Вебера. Слюна мгновенно скопилась во рту. Я, злясь на себя, сплюнула ее в раковину. Открыла воду, напилась прямо из-под крана. Посмотрела в облезшую амальгаму старинного зеркала в буфете. Растерянное, несчастное лицо. Черные провалы вместо глаз. Тушь потекла и размазалась от рыданий. Кудри выбились из короткой косы, стояли нимбом вокруг головы. Вера Холодная. Такая же немая и бледная. Только рот светил розовым на общем черно-белом фоне. Да. Венечке такая картинка точно бы не понравилась. Слезы пришли тут же, выкинув из меня пошлятину о веберовском члене.

О, господи! Самое ужасное, что я потеряла веничкины подарки. В угаре из анаши и плохой водки с меня сняли оба кольца. Причём, не порвали, а именно сняли пирсинг в известном месте. Слезы и злость к себе душили меня. Я прогоняла эти мысли, как могла. Как я могла быть такой дурой! Просила про себя у Венечки прощения. Чувствовала абсолютно, как он смеётся со своих небес ласково надо мной, такой дурой. Но себя простить не могла.

— Не будь дурой! Я серьезно… — запел рингтон в моем телефоне. Я ушам не поверила. Вебер.

— А-лё, — сказала осторожно в трубку. Слезы высохли мгновенно. Кровь стукнула под коленки и в затылок. Жар предательски расползался по всему телу. Пусть только захочет встретиться! Господи! Пусть только захочет!

— Как твои дела? — начал он издалека.

— Нормально. А твои? — господи! Ну же!

— Хорошо. Я только что прилетел в Город. Может быть, поужинаем?

Я заплясала вокруг стола на кухне. Старушки уже отправились на боковую.

— Где? — не стала я ломаться. Он назвал дорогой французский ресторан.

— Может быть, к Яру? Я люблю национальную кухню, — нежно сообщила я и неожиданно для себя шумно сглотнула слюну. Вебер рассмеялся. Довольно. В трубке явственно было слышно, как он ухмыляется.

— Нет. Я привык ужинать там, когда возвращаюсь домой, — заявил он. — Жду тебя в десять-ноль-ноль.

Я заметалась. Господи! Меньше двух часов осталось! У меня здесь ни платьев, ни нормальной косметики! И волосы на лобке! Ладно, что на ногах они у меня не растут!

— Ты что так забегала, детка? — Руфина Львовна вплыла в восточном халате на кухню. В левой руке она держала длинный черепаховый мундштук. Предмет моей давней зависти. Старая дама не курила уже больше десяти лет. Но старые привычки, есть самые надёжные. Она часто приходила на кухню понюхать запах моего житана и посплетничать, держа пустой мундштук в зубах.

— Меня пригласили поужинать в пафосный французский ресторан. Меньше часа на сборы. Мне нечего надеть! — самая страшная женская тайна вырвалась на свободу.

— Иди в душ. Ты ведь собираешься изменить нашему заключённому?

— Ещё как собираюсь! — рассмеялась я и помчалась в ванную. Вода была еле тёплой.

Я подошла к зеркалу. А что? В волосах на интересном месте тоже что-то есть. Тайна какая-то. Не зря Венечка запретил мне удалять их сразу после женитьбы. И стричь коротко волосы на голове. И красить в темно-каштановые. Теперь у меня светился рыжеватый треугольник внизу и пышные, разметанные моей умелой рукой, светло-каштановые кудри до плеч сверху.

— Держи.

Мне вручили платье из изумрудно зеленой тафты с пышной юбкой, расшитой стеклярусом. Середина прошлого века.

— Ты прямо, как Люся Гурченко в Карнавальной ночи, — умилилась баба Мира.

— Н-да, только муфты не хватает, — проговорила я, вертясь перед зеркалом.

— Фи! Да что вы такое говорите, я вас умоляю! Это подлинный Ив Сен Лоран. Будь осторожна! Не насажай на него пятен, — сурово предупредила меня Руфина.

— До моих коленок сегодня точно никто не доберётся, — ухмыльнулась я самой себе.

— Порядочной женщине не следует думать о подобных вещах во множественном числе! — отрезала суровая сегодня бабушка Руфа.

Ну да, ну да! Я сегодня просто верх этой самой порядочности. В нужном месте заросли. У платья двести юбок. Трусы. И забыла, как нормальный мужик выглядит. Вебер может начинать рыдать от восторга.

— Тебе не нравится, деточка? — спросила чуткая баба Софа.

— Очень красиво! Можно подъюбник снять?

— О-о-о! — возопила Руфина Львовна и, заломив руки, твердым шагом вышла из гардеробной.

— Снять можно, но тогда это станет просто старым платьем. Уйдёт интрига и провокация, — улыбнулась бабушка Мария. Сегодня дамы были на редкость солидарны между собой.

— Ладно. В чем тут провокация? Ног выше колен не видно совсем, — проворчала я. Такси пришло. Получив в виде аксессуара серебристую сумочку размером с мой смартфон, я поехала на свидание.