Война деревьев и птиц кто откаркался семь раз не врага архистратиг ли? вязкий дуб и зыбкий вяз кругло вздрогнули и стихли пробуждаются бойцы чешут клювами о бурки вороненые щипцы извлекают из кобурки блеклый бук и тусклый тис с деревянными руками вам от этих ли спастись с воронеными курками? потемнел под солнцем клен пальцы свисшие ослабя граб качнулся ослеплен пересвеченный ослябя чья вина – ничья вина (чтоб оно ни означало) что проиграна война каждый божий день сначала VII, 2004 «Что ночью щелкает, когда не дождик черный…» Что ночью щелкает, когда не дождик черный, что щелкает всю ночь кристальный свой орех? Но что это за звук – другой! – за щелкой шторной: чревовещанье гор? столоверченье рек? Так тихо прожил ты дождя десятилетье — на лапках беличьих в колючем колесе, в фонарной прожелти, в воздушном фиолете, в графите, меркнущем по круглому шоссе, но что-то дернулось и стукнуло; подуло в земле – очнувшейся, как ты, в чужом поту; и реки сдвинулись; и поползли от гула холмы далекие, колебля темноту. V, 2005 «что уже… ладно… раз занесло нас…» что уже… ладно… раз занесло нас на разогнавшем созвездья валу в этих долин голубую наклонность в этих хребтов лиловатую мглу ну так пойдем – поглядим нелюдимо как облаков подтлевают копны и выступает из гладкого дыма пепельный шарик ранней луны. VI, 2005 «Чтоб не слышна была тишина…» Чтоб не слышна была тишина от половины восьмого и до десьти, швейные машинки придумал Бог, к винограду пристрачивающие лозу. Но если сломается хотя бы одна, других без механика не завести — на иголку накручивается клубок, гроздь на грозди громоздится внизу. Раз на пятнадцать лет рвется, бывает, нить (что-нибудь в августе или в первые дни сентября, пропахшие виноградным дымом и дождевым серебром). Свеча не шевéлится, свет затекает за обшлага. Тучнеют и распускаются облака. Это Его тишина. А за нею негромкий гром. Это Он говорит, собственно говоря. В кустах что-то щелкает: значит, пришли чинить. IX, 2005 «Но цвет вдохновенья печален средь будничных терний…»
Но цвет вдохновенья печален средь будничных терний; Былое стремленье далеко, как выстрел вечерний… А. А. Фет. «Как мошки зарею…» (Франкфурт-на-Майне, 11 августа 1844 г.) О белых полях Петербурга рассеянней сны и неверней, чем поздние жалобы турка и франкфуртский выстрел вечерний, и тиса тисненая шкурка из плоских затупленных терний. А черных лесов Ленинграда, шнурованных проволкой колкой, под звездами нижнего ряда и медленной лунной двустволкой еще и сновидеть не надо – они за защелкой, за щелкой. XI, 2005 Зимний поход деревьев Когда разлили на горé Луну в граненые стаканы, Деревьев черные каре Сверкнули смутными штыками. Пришел указ для смертных рот: Под граммофонный треск музы´ ки По двести грамм на каждый рот, На каждый рот, на безъязыкий. Деревья дóпили луну И капли отряхнули с веток, Во тьму, на зимнюю войну Они ушли – и больше нет их. Застыла в проволоках связь, Сломалась мýзыки пружина. И, паче снега убелясь, Бежало небо, недвижимо. XII, 2005 23.03.2001[1] Осьмикрылой стрекóзе хромой, Отраженной в себе же самой, Никогда ей уже не вернуться домой, В пустоту от себя уносимой, — А всегда ей лететь, прижимаясь к Земле, И всегда ей идти на последнем крыле, И всегда ей скользить, исчезая во мгле Над Цусимой. I. 2006 Два шестистишия …вдруг проснется веранда – от стекол, заскрипевших в полдневном свету, и взлетит паучок, что отштопал половину окна на лету, и, смахнувши проржавленный стопор, стукнет створка в околицу ту, где уже засыпают июлю августóвского пороху в жбан и литую шиповника пулю обливают по всем желобам, и к шипящему в облаке улью подогнали шмеля шарабан. IX, 2005 – V. 2006 Снег, одиннадцатистишие Сын обделенной чужбины, Муж иноземный, куда? В бездне лазурной пучины Теплится искра-звезда… В. К. Кюхельбекер. Оссиан (1835) |
