Невская балладка Небо – в ваточных квадратах, Купы куп – в дымах кудлатых, Луч, в луну уперший хобот, Начинается нигде, И слепым русалкам невским Извиваться в пляске не с кем, Разгоняя пяткой копоть По пупырчатой воде. Вышел я из дому поздно, Зданья все стояли розно, Каждое кипя и тлея В черно-розовой тени, Облаком многоочитым Каждый шаг мой был сосчитан, И, крутясь на нитках клея, Вслед за мной ползли огни. По реке же, царских кротче, Вслед за мной катились очи И – беззвучны – шелестели Зазывны´ е голоса. Что ж, когда-нибудь мы спляшем, Что ж, когда-нибудь мы ляжем Там, на каменной постели, Вздыбив к небу волоса. 1987 Осень в Москве О сколько здесь делается трухи Из треска короткой волны волос, Из костно-холодного глянца щек И из страшного перламутра рта. Когда б я не чел за собой грехи, Как осени, мне б разносить пришлось Весь этот испитанный кровью шелк, Но судьба уж, как я смотрю, не та. Как все превращается в гниль и смердь! Треугольный траурный ноготок Обникшего клена – трухляв и жухл, И раскрошена дорогая ткань. Когда б я снова посмел бы сметь, Когда б в волосах зазмеился ток И в сердце задвигал усами жук, Щекоча изнутри гортань, Тогда б я выжил в чужом краю, Где женских деревьев крепка броня, Скрежещущая при передерге ключиц И при крохотном повороте рук, Тогда б я вспомнил судьбу свою; И ветер, тяжелые листья гоня, Стал снова медлителен, наг и чист, И сомкнулся бы ветхий круг. 1987 Стихи к уходящему зрению Мир скуднее и скуднее, Всё невзрачнее с лица, Но во всех вещах яснее Звезды сизые – сердца. Там в аорте, в ртутной пене, Розою расцвел зрачок… Ты уходишь в сердце, зренье? Но оставь хоть чуть, клочок… Пусть хотя нетвердый очерк — Моря сверток, неба лук; Пусть хоть óтсвет в плитах отчих На восток бегущих букв; Эту вязнущую морось В невской стреляной волне; Эту мертвенную поросль Молний в выпухшем окне; Эти в зеркалах раскосых Оскудевшие черты… Этот гаснущий набросок Тьму цедящей наготы… 1987 Октябрь
…да, у садов у оборванцев Совсем не стало на руках Сыро-шуршащих карбованцев В распарывающихся тюках. Лишь воробья слоистый шарик Покачивается на локте Да волглым оком сумрак шарит В освобожденной пустоте… 1987 Еврейское кладбище в Ленинграде ……………………………….. …из всей земли могу назвать своим Квадратный метр в искри́вленной ограде, Где нищий камень слякотью гноим И смертный сон прерывист, смерти ради; Где отлетают и душа и страх И в черных разделяются вершинах, Где снова праху возвращают прах В проклятых глазурованных кувшинах; — Здесь, только здесь, где русской нет земли, Где только прах под непокрытой клеткой, Где нашей плотью сосны возросли, Где воздух бьется нашей кровью редкой, Я чувствую ту лучевую нить, Которая – хоть чуть – меня и нýдит Связующую точку охранить. Но знаю я, что и ее не будет. Но знаю я, что и сюда придут — Свернут ограды и надгробья сроют И, совершая обыдённый труд, Могилы под квартирки перестроят. 1987 Александрийская песня Узелков мне не надо скользких, Чтоб казаться себе счастливей, И, в какую иглу не вденьте, Уже не извиться кротко: — От семи пирамид московских По реке перегнивших жнивий К каменеющей в небе Дельте Опять привезла меня лодка. Весь осел опустелый город, Пересеянный пылью плоской, Шелковинке не спрыгнуть с ветра! — Что чернеется? Форт ли, Фарос? И, ко рту притянувши ворот, Я свечу себе папироской В море, где ни конца, ни верха… Господи, хоть бы парус! Хорошо ли я жил, нетвердый, Но не винный в грехе Филона (Я лишь жил и ниточкой вечной Скоротленный строчил папирус)? – Хорошо. Я еще не мертвый. Так еще я смотрю влюбленно В этот каменный и калечный Мир, где родился и вырос. 1987 |
