5 но Бог – голубые приливы ко зрительным нитям в мозгу за ртутными ртами оливы совсем на другом берегу — 6. 1992 Гуттаперчей цельнолитной… Гуттаперчей цельнолитной Наполняется к пóлночи сердце. Ктó же – ночью — Поддевает створку стамеской, Ктó искрящейся шкуркой Стирает облой с отливки, И куда он всякий раз уносит Незадавшийся мячик? И сколько их вообще нужно? 1992 Ледяной дом Когда в растерзанных полях Зима вздыхает, как поляк, Неравноусою соломой, — Кривится над рекой соленой звезда – Как у коня во лбу; — И тучный конь из тьмы зеленой Сопит сквозь нижнюю губу. По льду всю ночь коньки без ног – И бегунок, и горбунок — Кружились с и́скрящимся вжиком; Холмов промерзнувших ежихам Был страшен их дроблёный сверк; — И опускался с недожигом К ногам шутихи фейерверк. В ее расколотом дому Скользил в дыму из тьмы во тьму По половице луч мышиный; Заря женильною морщиной Сползала на кисейный брег; — И над рассевшейся махиной Взывал поляк, как древний грек. 1993 «Нет забвенья и никогда не будет…» Нет забвенья и никогда не будет. Не за ним я уехал в далекий город, Где змеиный воздух снует кольчато, С пустоты сгоняя за кожей кожу. Где в волнистом небе кричат галчата И стучат ногами в раздранный бубен. Где в клекочущих пирамидальных гóрах Собран сор пергаментный и кровавый, Где гроза глотает мгновенный ворох Переломленных молний над переправой. Я проснусь на заре от стыда и злобы В зарастающих мылом глазах монгола. Соляные башни сверкают в окнах Розовато, как сказано было, и серо. От грозы осталось на крышах мокрых И в продольных порезах речного горла Ровно столько волнистого блеска, чтобы Не порвались десятилетние звенья. Я не пробовал золота большей пробы, Потому что и там его нет, забвенья. 1993 Переход границы 1 Бабочки борзые на прозрачной сворке Осаждают воздух, обмеревший в норке, Солнце замытое пахнет мочою… И воска полоска поперек речки… 2 Я – застывший рыбарь в сапогах до паха, Табаком пожолклым процвела рубаха, Ивка стоит надо мной со свечою, С пальцев соскальзывают колечки: 3 Скоро без остатку погрузятся в глину волосы и руки – И взойдет на спину Ворон с изогнутым окунем в клеве: И ночь стрекочуще съедет по рельсам. 4 Стало, заночую в погорелой горке. Вроде бы и близко, да дозоры зорки, — Тлеет селенье в туманной плеве, Осели сети над лиловым лесом. 5 На рассвете речка ближе залоснится, Это на два шага перешла граница Старую линию черных дупел — От котловины до половины сухого бора. 6 Нужно собираться – развинчивать коленца удочек и дудочек; Пеленать младенца, Что белоусые бровья насупил; 7 Зима 1993
Реки иссеченная шкурка Медлительным дыбом встает, Из желез ночных Ленинграда Сгустившийся капает йод. Прошел я от летнего сада Сквозь жирные бронхи зимы На красный корабль инженера В обводах задушенной тьмы. Дымила невкусная сера Из серого тела в гробу, И щелкал пробитый хрусталик Замерзшего зренья во лбу, И серые птицы из калек Кружили над сетью дождя, Младенец кричал, как цикада, В дымящийся ров уходя. И плоская тень Петербурга Склонялась к обратным местам, И странные, узкие люки Всю ночь раскрывалися там. 1993 Хор на дерево и медь строфа I Кажется, вышелушились бесследно Зерна глазного пшена, Только и видит обратное зрение, Ясное дотемна: Старые сумерки реже и бреннее Вычесанного руна, Старое дерево медно, Старая медь зелена. антистрофа I Пойте, славянки, во мгле переулка, Шелком шурша о бока, Не обернуться лицом нераскаянным, Не обернуться, пока Толстые змеи идут по окраинам, Мохнатая машет рука — Русское дерево гулко, Немецкая медь глубока. |
