строфа II За языком бы… Да много ли смысла В мертвой слюне палача? Много ль осталось объедков у барина, Латных обносков с плеча? Бывшая жизнь, ужурчит, переварена, Склизкую ткань щекоча, — Взмокшее дерево кисло, Скисшая медь горяча. антистрофа II То, что в окраинном ветре гугнило, Выветрилось без следа, Только ржавеет на мшистых обочинах Выкачанная руда. Старые девушки в платьях намоченных, Смолкните в никуда — Поющее дерево гнило, Поющая медь молода. эпод Кажется, все уже начисто сплавлено — Доверху высвобождена река. Кажется, все уже намертво сплавлено — Донизу выработана руда. Все, что распалось, по горсточкам взвешено В призраке выключенного луча. Все, что осталось, по шерсточкам взвешено В золоте вычесанного руна. 1994 Зима 1994 Земля желта в фонарных выменах, В реке черна и в облаках лилова, А лошадь с бородою, как монах, И царь в ватинной маске змеелова Устало зеленеют из-под дыр Разношенной до дыр кольчужной сети. Всплывает по реке поддонный дым, Ему навстречу дышат в стекла дети, И женщины, румяные с тоски, В стрельчатых шубах и платках как замок Бегут от закипающих такси И заплывающих каблучных ямок, Где шелестит бескровно серый прах И искрами вскрывается на взрыве. Там в порах смерть, там порох на ветрах И ржавые усы в придонной рыбе. Там встала ночь, немея, на коньки, И, собственных еще темнее тéней, Засвеченные зданья вдоль реки С тетрадами своих столпотворений Парят над балюстрадой меловой, Где, скрючась под какою-то коробкой, Безумный Вольф с облезлой головой И белой оттопыренной бородкой Идет. 1994 Иерихонская ода Жидкое железо пили, торопясь. На слоях разреза костенела стесь. На следах зализа торфенела слизь. Роза зеленела, сделана не здесь. Прозвенел о свойском камешек в висок. Каменные дяди выли позади. Мы ползем за войском в глиняный песок. Дужный крест у суки вырезан в груди. Как замолкли трубы, выросла стена. Зачерствели хлебы в плоских очагах. На манер залупы выползла луна. Заклепались склепы там, на берегах. Ветви подымали боги на холму. Опускали руки тени на горе. Выплюнуть и рта нет лунную халву. Никогда не встанет солнце на заре. 1994 «Босой еврейский лес на выщербленных скалах…»
Босой еврейский лес на выщербленных скалах Сквозится впереди, куда ни сторонись. Что бы ни значилось на картах и на шкалах И в скоротечных полушариях страниц, Всегда насквозь и вкось заматывают кокон – Волос за волосом закат, ко стыку стык —: Тускнея, катится волна стекловолокон, На срезе розовых, на сгибе золотых. А вслед за нею тьма идет по Галилее – Как бы внутри волнистого стекла —: В отлогах пурпурней, в подъемах зеленее И в черном озере, как косточка, светла. 1994 «Во мгле хрипят червивые цыгане…» Во мгле хрипят червивые цыгане И нашатырно пахнет от мездры. Заросшими веревкой утюгами Переступают мертвые одры. Трещат огни холерного обоза, Визжит петух в селении на дне. Не та дорога и не эта роза – Не от меня. Не я. И не ко мне — По узким кромкам складчатого мрака Под уголки обугленных ворот Кружат коней цыганка и собака — Всегда наверх и никогда вперед. Мне табаку до осени не хватит. Я не хочу их сладкого вина. Альфонс ложится под короткий катет. – Не та дорога – и не та луна — 1994 Дачная баллада Во тьму на кормленье был сослан Боярышник, мокрый до слез, Метелки сиренные с ним прискакали И смород полупесьих полки. Было стыдно березовским соснам Перед сходом сосновских берез, Что их детки, луны нализавшись, икали И высовывали языки. В России нету места страшнее, чем дача В июле, в двенадцать часов, Когда на шоссе высвещаются сети К отлову опальных машин И падает сердце от подколодного квача И умолчного пения сов, И всё плачут и плачут какие-то дети, И капает капля в кувшин. 1994 Виды на ночь 25.12.1994 В польше и дальше, там, где поезд погашенный едет И в воронках фонарных стоит кристаллический чад, На перронах, истертых до глянца, кто дышит, кто лает, кто бредит, Кто прозекторским светом отсиняет себе китайчат, — Лишь казенные снежные бабы с флажками, по имени Эдит, Время бочками вешают и в лицо тепловозу молчат. В льеже и ниже, там, где пляшут базарные сети, Заспиртовано в каждом окошке ночное кино, Дождь висит полосатый сквозь ячейки в химическом свете; На косых перекрестках затекает брусчатое дно, Уплывают по черным шоссе – По сверкающим – спящие дети в колыбельках стеклянных, Где между лучами темно. В небе и выше, где луна на бессветной равнине облаков Зеленеет, сжижается и протекает к земле, Самолет неподвижный лежит на запаханной гнили и глине; Поджидая смещения сфер, спит пилот на рогатом руле. И босыми крылами звенящими твердь толкают по льдине вереницей светящейся ангелы, Исчезая за поворотом во мгле. 1994 |
