Стихи о небесном наборе В сердце будет долго дергать холостой курок — В стеках меда невский деготь, мертвого снежка творог Расклиняющая площадь света полоса, Норовящая уплощить впалый оттиск колеса. Разве что-то еще значит и сейчас, и здесь? Все кратчайшее оплачет оплывающая взвесь. Твой хоть ход, да юзом, юзом… как сойти с аза, Заслезить навстречу музам эти толстые глаза? Думал, я всецело соткан Божьим пауком С этим страшным и коротким, с этим русским языком — Оказалось: только сверху паутинка, связь, А внутри проходят сверку оттиск-свет и оттиск-грязь. Не проденешь к сизым звездам мреющую нить: Разворот навеки сверстан, ни строки не изменить: Там, в обратных начертаньях, в паровом свинце Всё. И лучше перестань их проверять – они в конце. Ну а ты – листок всего лишь, пробная печать. Что ж ты сам себя неволишь знак за знаком различать? Что ж ты сам себя морочишь, корчишь немо рот? — Ничего ты не рассрочишь, лишь испортишь разворот. А когда настанут сроки падать небесам, Не сойдутся эти строки: что ты есть и что ты сам, И тогда в беззвездной хмари, тьме повременной, Память об исчезшей твари, о невнятице земной, О питье прогорклом невском, о златом столбе Станет мучить. Только не с кем будет вспоминать тебе. 1987 Воспоминание о юге II Ты, предательская сладость Мелкозерных десен белых… Две волны, в разлете сладясь, Двуударно бьются в берег. Суша спит, раскинув ноги, В женской ночи запустенья И, свои покинув норки, Вышли на берег растенья — Стрекоча листвой дрожащей, Поглядеть, закинув лица, Как под поднебесной чащей Свет качающийся мглится. Лестница грудей зеленых Потускнела в лунном дыме, Бьется море, в беглых лонах Не смоловшее твердыни — Нет зачатья и рожденья В треске камешков подталых, В женской ночи униженья, Принятого как подарок. 1988 Луна-голубка и обратный Арарат Прыщавой зелени проказа площадная И сушь одревесневшей крови – сучья… Луна-голубушка, воскрылие пятная, Все ищет Тартар-Арарат, но… суша, суша, Переминающая волны скользких зданий И пену глиняную лиственных отребий… Уже не полюбить мне эту тьму гаданий, Уже не целовать мне этот горький жребий: Земля, привставшая (вся в этих лунных пятнах) На обмякающие цыпочки соцветий, Вестей обратных ждет. Но нет вестей обратных Ковчегу, пущенному пó суху столетий. 1988 «Ничего я слышать не хочу…»
Ничего я слышать не хочу Ни из света, ни из тьмы, ни из Пляшущей на пальцах по лучу Блескотни, обсеявшей карниз. Ктó здесь, рассыпающийся в прах, Через фортку ходит по домам? Чéм звенит снаружи старый мрак, Превращаясь в кованый туман? (Этот вечер жизнь свою прожил И осел на острые кусты, И безокой ночью сторожил Стекла золотые пустоты.) – Перестань, я слышать не могу Этот скрип, и шорох, и свистки… Что ж с того, что хочется врагу Блестким снегом натирать виски? Что с того, что растворенный страж Пропускает воздух из окна? Что с того, что входит на этаж Серая, сухая тишина? 1988 (Щелыково, Костромская область) 1. Русские звезды Русские звезды в дымной Завесе до исподлобья Оставляют без сердца, Легкого сердца не злобя — Легкое сердце в подвздошье Едет на слабой резине: Или сорвется напрочь, Иль возвратится к разине, Эдак неспешно дощелкнув До зашумевшего горла, Где тишина речная — Сладостная – прогоркла… Чьи же твердые слезы (Зрачки равнодушно-вóстры) Смотрят черно и мимо? 2. Вечер Я ищу уходящий свет И незапный его оборот, И раскалывающийся сверк По-над лесом, раскрывшим рот. В черном озере встало дно, Корнем каменным разветвясь, Черным пламенем вея – но НЕМИНУЕМА МРАКА ВЯЗЬ. 3. Какие здесь живут зверьки Какие здесь живут зверьки, Свистя горошинками в горлах… Глаза их вóстры и горьки, И тлеет блеск в подглазьях голых, И треугольничком зрачки. Внизу бесстрастная возня: Чужая жизнь, касанья, тени… Кто ж молвит, волосы склоня В двоякоплоские колени: «С собой возьми, возьми меня…»? А наверху – под край небес, Под облачный их обод ломкий, Уставлен бездыханный лес Своей железною бахромкой. Никто не молвит. МИР ИСЧЕЗ. |
