—– Далеко, у Кронштадта, гроза всё длинней, но сюда дотемна не доплыть ей, потому что поставлена сеть перед ней из блистающих облачных нитей. 2001 «По плоскому дну обратной реки…» По плоскому дну обратной реки в пустых плоскодонках скользят старики возздравствовать рай возвращенный, как некто сказал некрещеный. Со всех пристанéй стекает толпа к лохматому плацу с пустотой от столпа и безмолвно встает полукругом на цыпочки в небе упругом. Что в летнем саду, что в зимнем дворце на дверцы прибито раскаленное «C», а тому, кто не спросится братца, туда вообще не пробраться. И в зимнем дворце, и в летнем саду в две тысячи сорок лохматом году в служебном подъезде у арки лежат на меня контрамарки. Я старый билет не снес на возврат, поэтому мне и привратник не брат — и поэтому в литерном ряде мне скучать о потерянном аде. 2001 «– о откуда такой ослепительный прах…» Пусть нерадостна песня, что вам я пою, Но не хуже той песни победы… А. Апухтин. «Солдатская песня в Севастополе» – о откуда такой ослепительный прах и до скрипа истóнченный скрежет что во мраморных венах у варшав и у праг песья кровь створожённая брезжит и испуганно блеет объятий бежа арнаута товарищ кургузый и садится веницейская тьма-госпожа на дубленую кучу рагузы и в рутенских амбарах сыреют дымы и слоятся мадьярские чумы и встают на запястья у границы чумы в шароварах лампасных кучумы? – то обозы везут черногубчатый хлеб вдоль границы по склизкому шляху — и в елейную ильну и за гребаный греб, и к мадьяру и к чеху и к ляху так взметается лед до небесных пустынь растолченный цепями литыми так псоглавые латники бьют щитами о тын гулко лая на трубной латыни: со шляхетскою миской беги за порог и лови подлетающий – вот он! — кус – крупитчатый точно он черный творог подтекающий розовым потом. 2002 С середины реки; из середины реки I Разгорается запад заречный сине-газовым полуогнем — ветер перечный, мгле поперечный расклиняется медленно в нем. Треугольным копытом Газпрома твердь незримая пронзена, и паломой летит из пролома с расковырянной грудью луна. II Толпы дерев за копьями охраны, они уже и не хотят уйти — плечами плещут, алы и охряны, слюнями блещут и бугрят культи. А братья их, полны струистой пыли под черной замороженной корой, лежат зарыты в трехсотлетнем иле и медленно качаются порой. Но разве из того же матерьяла, что пленный лес и тленная река, дождик мгновенный, забурливший льяла и снова ускакавший в облака? 2003 «О медленном золоте нашего дня…»
О медленном золоте нашего дня поет на чугунном углу западня и наголо колосом зреет, который качается в утренней мгле, где голые тени стоят на игле и наглое олово реет. Когда мы выходим за бледный порог, лежит на земле поколений творог уже растолченный и сжатый и плачет вагоновожатый, в сухой порошок заезжая трамвай, и падает снег-растопыра на май, и пахнет последнею жатвой. О родине спелой отпеты не все шуршащие песни – косцу и косе еще величальной не ныли. Когда мы вступаем в рассветную мглу, грохочет трамвай, как гранат, на углу, и в заднем вагоне не мы ли? С холодной копейкой стоять под копьем наклонным, обернутым ветра тряпьем, среди заснежённого мая была нам дорога прямая — но, видимо, вырвал страницу писец из книги небесной, и вздрогнул косец, рывками косу поднимая. 2003 Стихи 2004–2006 Шестистишие Из-под купола ночи, заросшей черно-полою мшарой огня, вышли мы в это поле за рощей, где холмы голубеют, звеня, — чтобы не было дня беззарочней, и нежнее, и длительней дня. V, 2006 «Дали в госстрахе гривенник сдачи…» Дали в госстрахе гривенник сдачи, с ним и живи до конца… Плачут волы на майдане, чумаче, искры летят от лица. Бачилы очи, шо купувалы — блесен последний наплыв под полосными, под куполами двоякодышащих ив. I, 2004 Ласточке черточкой-тенью с волнами ты сплавлена дугами воздух кроя ластонька милая ластонька славная ластонька радость моя чье чем твое обниканье блаженнее на поворотах лекал чье заполошней круженье кружение между светящихся скал чья чем твоя и короче и медленней тень говорящая не просто что эти зигзаги и петли не больше чем штрих на волне III, 2004 |
