– Крис, как мы? Что? Понял. – Он окинул взглядом оставшийся экипаж. – Рей, ты с Мэем – к Весту и Стиву. Мелвин, Берт – к Андерсону; Норман, Эйб – к Мерри. Дэн – со мной.

Умчались – словно ветром выдуло. В кают-компании остались мы с Томом, планет-стрелок, доктор Ливси и Сильвер. Из-под кресла высунулся поюн с липучкой на морде:

– Ммм.

– Бывает, что в рейсе двери заклинивает, – Сильвер провел пальцами по краю вырезанной в шторке дыры. – Но сейчас?.. – Он недоуменно пожал плечами. – Мистер Ливси, я вам отвечу. Кто побывал у Чистильщиков, уже не человек. И я, и мистер Смоллет – одинаково.

– Джон, вы с ним – разные.

– Может быть, – согласился бывший навигатор. – Александр меня восхищает. Он остался человеком в большей мере, чем любой из них… станционных смотрителей. Вы видели, чего они хотели, – отправить корабль в рейс в самом жестком режиме RF-тяги. Чем жестче, тем сильнее бьет по мозгам, и Чистильщики бы сняли богатый урожай. И ни один RF-капитан не сопротивлялся бы, как Александр.

– Погодите. – Доктор Ливси взволнованно прошелся вдоль стены, к которой недавно смотрители прижимали капитана Смоллета. – Вы хотите сказать, они сознательно намеревались послать нас на убой?

– Именно так, сэр. Пятый режим породил бы безумие у доброй половины экипажа… или у всех.

– По-моему, весь RF – сплошное безумие, – пробормотал доктор. – Кто это допустил?

– Обычно летают во втором режиме, – заметил планет-стрелок. Он стоял у белесо тлеющей стены и тер ее пальцем, глубоко проминая упругий студень. – Во втором жертвы редки.

– А почему сейчас нам хотели втюхать пятый? – встрял лисовин.

– Потому что RF почти не летает. Голодные боги заждались жертвоприношений, а Станция – их безмозглое орудие. – Пушистые ресницы Тома Грея не могли скрыть злой блеск в глазах. – RF засекречен, за Станциями никто не следит, и смотрители распоясались.

– Чудовищно, – сказал потрясенный доктор Ливси. – Если то, что вы говорите, правда…

– Правда, – кивнул Сильвер. – Полагаете, нам RF подарили? Нет, сэр: его дали в обмен на наши жизни. Я не знаю, для чего мы нужны Чистильщикам. Но похоже, что нужны позарез.

Планет-стрелок оставил в покое светящуюся стену и нажал кнопку на воротнике:

– Израэль Хэндс, ответь Тому Грею. Как там у вас? Черт… Не слышит, – сообщил он Сильверу.

– Алекс, Крис, чертовщина какая-то, на «тройку» не похоже, – раскатился по громкой связи голос Питера Рейнборо. – Надо сваливать.

– Израэль Хэндс просит разрешения на старт, – объявил старший пилот.

– Давай! – крикнул второй помощник.

– Разрешаю, – одновременно ответил мистер Смоллет.

– Молодец, – выдохнул Сильвер; похоже, он не ожидал, что капитан поддержит пилотов.

«Испаньолу» качнуло, палуба шатнулась под ногами.

– Поехали, – объявил Хэндс. – Удачного рейса, господа.

Внезапно в студенистой плоти корабля как будто врубились мощные прожекторы: стены, палуба и потолок запылали иссиня-белым. Под креслом сдавленно взвизгнул поюн. Мгновение потрясенной тишины – и громкая связь взорвалась проклятиями. От яростного ора, казалось, задрожали стены. Десяток человек заходились от бешенства; сквозь гвалт пробивался чей-то рыдающий крик:

– Сволочи! Сволочи!..

Сине-белый свет жег глаза, они слезились.

– Молча-ать! – перекрыл отчаянную ругань голос капитана.

Умолкли. Мистер Смоллет продолжал:

– Надеть очки. Черные сетчатые полоски – у каждого в левом нагрудном кармане. Все нашли? Пассажирам: подтвердить.

Нашли и подтвердили. Черные сеточки надо было наложить на лицо от виска к виску, и они мягко лепились к коже. Жгучее свечение «Испаньолы» стало терпимым. Сильвер выудил из-под кресел поюна и приладил защитную полоску ему на морду. Концы сетки пришлось прилепить далеко за ушами.

– Поздравляю, господа: Станция нас осчастливила. Четвертый режим, – с ледяным спокойствием сообщил Крис Делл.

– Мистер Смоллет, – обратился к капитану планет-стрелок. – Разрешите долбануть по Станции из кормовых орудий?

– Не разрешаю.

– Ну, ребята, молитесь всем богам, каких помните, – проговорил Израэль Хэндс.

– Джон, – спросил у Сильвера доктор Ливси, – разве нельзя повернуть обратно к Энглеланду? Хоть в RF-режиме, хоть в каком?

Бывший навигатор покачал головой.

– У нас задан курс, а корабли Чистильщиков ходят от Станции до места назначения и обратно. Мы без пересадки летим за Птицами.

Скрипнув зубами, я перевернулся на живот, утопил лицо в окутывающем койку черном тумане. В нем можно было спастись от свечения «Испаньолы». А от звучания корабля убежать было некуда. Он тихонько, настойчиво пел, ввинчиваясь в мозг протяжными вздохами-стонами, доводя меня до белого каления. От этих песен хотелось вскочить, заорать, замолотить кулаками в студенистые стены… а лучше сорвать злость на ком-нибудь живом, расквасить морду, двинуть под дых. Чтобы сбросить напряжение – и ужаснуться тому, что натворил. А затем просить прощения, унижаться, трепать нервы обиженному и не получать облегчения самому. И уже не избавиться от чувства вины никогда. Взращивать его в себе, разжигать до умопомрачения, призывая тех, кто справедливо покарает за содеянное…

По громкой связи тоже пели. Хрипловатый ладный рык Израэля Хэндса и Дика Мерри почти заглушал стенания «Испаньолы», ослаблял невидимую хватку корабля. Слова были на неизвестном языке, и я жалел, что не понимаю смысла. Но перед тем парни спели балладу о несчастной любви, и кто-то попросил не травить душу.

Не удержавшись, я поднял голову и поглядел на столик. На нем были два портрета Лайны. На одном моя любимая улыбалась – кротко, нежно, и ветер шевелил ее длинные волосы. Этот я сам поставил в каюте. Второй… Его принесли в мое отсутствие, и я не мог на него смотреть. Но и не глядеть не мог.

Лайна стояла во весь рост – в длинном платье, распахнутой шубке и в жемчугах. Королева Кэролайн. Высокомерная, холодная, чужая. Бело-голубые жемчужины светились в замысловато уложенных волосах и на шее, на тонких ключицах. Ее лицо постепенно менялось, делалось родным, любимым, и надменная королева превращалась в горячую девчонку, хлебнувшую коктейля для влюбленных. Опьяненная, потерявшая голову Лайна сбрасывала шубку, расстегивала ожерелье; роскошное платье скользило вниз, открывая маленькую грудь, смуглый живот, худые коленки. Лайна переступала через упавшее платье, с шальной улыбкой вынимала заколки, и ее темные волосы падали на плечи, скользили по спине, оставляя открытой грудь с алым пятном прилившей крови. Вскинув руки, Лайна выгибалась, сгорая от страсти, тянулась ко мне, призывая и моля; не дождавшись, склоняла голову, так что каскад волос рушился вниз и прикрывал ее нагое тело. Затем она подбирала брошенное ожерелье и заколки, натягивала платье, укладывала локоны, накидывала шубу, надменно выпрямлялась и опять становилась королевой Кэролайн, холодной и чужой…

Меня душила злость, когда я представлял, как создавали на универсальном компе это действо. Кто-то ведь сидел перед экраном, трудился, сочинял движения. Таращился на ее припухшие от страсти губы, на выгнувшееся, зовущее тело… Убил бы!

Меня опаляло желание, когда я смотрел на любимую. Дыхание перехватывало, голова шла кругом, хотелось кинуться к портрету, взломать его, достать оттуда Лайну, рухнуть с ней на постель… Я сдохну. Или сойду с ума.

Проклятый корабль нежно стонет, томно вздыхает, взвинчивает нервы и вышибает разум. Я не могу без Лайны. Не могу!

Я готов задушить капитана Смоллета. Зачем он вломился, зачем не позволил нам с Лайной узнать друг друга? Что теперь делать? Ведь ничего не вернешь!

Однако злость на капитана и мистера Эрроу – ведь это он принес портрет Лайны, больше некому – помогает держаться. Наверняка именно для того портрет и поставили.

Я ткнулся лицом в черный туман, которым была окутана постель. Нельзя распускаться. Станционные смотрители желали довести меня до безумия, Чистильщики ждут. Черта с два эти твари дождутся. Экипаж «Испаньолы» – крепкие парни, и я не хуже их. Надеюсь, что не хуже…