– С-собака! – воскликнул Рейнборо – по-моему, с восхищением.
Они ушли вдвоем.
Мы с лисовином остались караулить под дверью. Внутри было тихо. Том сидел на корточках у стены и оттирал с рук засохшую кровь.
– Почему ты Дважды Осененный? – спросил я, когда надоело прислушиваться.
– Не твое дело, – буркнул он. Подумал и ответил по-человечески: – Когда мать заболела, повела меня в питомник осеняться. Мне было пятнадцать, и вроде как еще рано, да она боялась, что долго не протянет. В питомнике я стащил птенца. Принес домой и выкормил. Он у меня жил полтора года… пока мать жила. Последние месяцы – в клинике. Мистер Ливси ей почти на год жизнь продлил. А в последний день не отходил от нее вообще, держал за руку. Она говорила: «Доктор, вы уйдете – и я умру». Ей вкололи снотворное, она заснула, и он ушел. И она умерла. Во сне. Я вернулся домой – пусто. Жить не хочется. Птица в клетке сидит грустная. Я ее вынул, открыл окно. Мы на окраине жили, лес рядом. «Улетай, – говорю, – глупая». А она мечется, хлопочет надо мной, перья сыплет… Так и не улетела.
– И куда ты ее дел?
Том мрачно посмотрел на меня снизу вверх.
– В лес отнес. Нашел дикое семейство и к ним выпустил.
Спятил. Домашнюю Птицу – в лес!
– Эти гады накинулись и ну клевать, – глухо продолжал он. – Она от них – в чащу, в густые ветки… Не отвязались, пока не заклевали насмерть. Мне потом ночами снилось. Кретин! С тех пор перья Птиц видеть не могу.
Я уселся рядом с лисовином у стены. Он принялся оттирать засохшую кровь с маски.
– Ты не виноват, – сказал я. – От горя не соображал, что делал.
– Александр, вы вольны поступать по-своему, – донесся из медотсека голос доктора Ливси. – Но я возражаю.
Капитан Смоллет вышел в коридор, придержал шторку, пока следом выбирался доктор. Том кинулся к капитану:
– Мистер Смоллет!
– Не дергайся; все нормально.
– Это не называется «нормально», – сердито отозвался доктор Ливси.
Мистер Смоллет улыбнулся.
– У меня на руках был труп, – продолжал доктор. – Как вы его оживили? Колдовство какое-то.
– Не колдовство, а RF, – снова улыбнулся капитан.
Я похолодел, заново вспомнив, как он кричал от нестерпимой боли.
– Слушайте, это преступление, – возмущался доктор. – Ваш RF обладает уникальной методикой. Включаешь какие-то дурные ящики – и за несколько секунд один человек оживляет другого. Пусть больно, пусть страшно; однако вы сотворили чудо. Почему все это держится в секрете? Почему я не могу включать такие же ящики у себя в клинике? Поддерживать пациентов без лекарств, без операций…
– Наши методики внизу не работают. Я устал повторять: это RF. Меня учили несколько лет. И авторами обучающих программ были не люди, – жестко проговорил капитан и обернулся к Тому. Постоял, разглядывая затаившего дыхание лисовина. – Ну, вот что, Дважды Осененный. Дэн сам виноват, что так вышло. Поэтому выбрось все из головы и не переживай. У меня в жизни не было такого скверного старта, – добавил капитан с неожиданной горестно-недоуменной нотой. Затем он связался с Хэндсом: – Израэль, причаливать будем через два часа. – Он выслушал ответ и усмехнулся: – Для диспетчера найдите особые слова.
Беззаботно тряхнув седой головой, капитан Смоллет зашагал по коридору – легко и стремительно, как будто освободился от какого-то тайного груза.
– Колдовство, – убежденно проговорил доктор Ливси.
Спустя два часа начался дурдом. По крайней мере, так сказал лисовин, заглянувший в мою каюту. Он предусмотрительно остался снаружи, с трудом удерживая отогнутую непокорную шторку.
– Опять черт-те что, – докладывал Том. – Капитан сам не свой, глаза пылают; мистер Эрроу пытается привести его в чувство, да без толку. Хэндс злой, как грызла-шатун, диспетчеров Станции кроет так…
– Юнга! – окрикнул из коридора второй помощник Крис Делл. – Через порог не разговаривают.
Том отскочил, и мне пришлось выйти в коридор.
– Почему через порог нельзя? – подозрительно спросил лисовин.
Глаза Делла холодно блеснули сквозь темно-рыжую челку.
– Плохая примета.
– А можно нам получить весь список плохих примет? – ядовито осведомился Том.
– Получите, – заверил второй помощник, – после Станции. Для каждого режима – отдельный список. – И с этими словами он двинулся дальше.
– Дурдом! – с чувством повторил лисовин свой диагноз.
Затем капитан по громкой связи велел экипажу и пассажирам собраться в кают-компании, и мы отправились туда.
Не сказал бы, что распоряжение было четко выполнено: в кают-компании я недосчитался второго помощника и всех техников «Испаньолы». Risky fellows спокойно дожидались их и мистера Смоллета. Один Сильвер заметно нервничал, а поюн бегал по нему вверх-вниз и пытался лапами содрать липкую ленту, которой у него была замотана пасть.
Мистер Эрроу прошелся из угла в угол, приглядываясь к людям, остановился возле бывшего навигатора. Сильвер поднялся из кресла; на скулах шевельнулись желваки. Первый помощник сказал ему несколько слов, коснулся плеча. Сильвер улыбнулся и расслабился, а поюн прекратил носиться, перепрыгнул на мистера Эрроу и ткнулся заклеенной мордочкой ему в щеку:
– М-м.
Мистер Эрроу почесал зверю брюшко и вернул его хозяину. Подошел к бывшему старшему пилоту Рейнборо и угнездился рядом, потеснив его на диване. Рейнборо сидел мрачный – ни следа той жизнерадостности, что я видел в рубке. Мистер Эрроу и для него нашел нужные слова: пилот оживился, посветлел лицом.
Рванув шторку, в кают-компанию стремительно вошел Крис Делл, за ним – четверо техников и мистер Смоллет. За капитаном ввалились еще шестеро. У них были черные, без знаков различия, мундиры и светящиеся глаза. Одни эти глаза и были видны, да еще лица и кисти рук: ткань мундиров поглощала свет, как стены RF-корабля.
Пришельцы мгновенно рассредоточились, встали цепью, отсекли капитана от остальных, прижав его к стене. Не толкали, не теснили, вообще не коснулись – но видно было, что мистер Смоллет их пленник.
– Кто это? – шепотом спросил я у севшего рядом со мной Делла.
– Станционные смотрители, – шепнул он в ответ.
Четверо повернулись к нам лицом, двое крайних стали боком, держа в поле зрения нас и капитана. Им бы штурмовые «стивенсоны» – точь-в-точь космический спецназ. Впрочем, они и без оружия выглядели зловеще: лица с огненными глазами и отдельно живущие кисти рук наводили жуть, почти невидимые тела казались внушительней, чем на самом деле. У одного из них были седые виски; в свете ламп они походили на прилепленные к волосам серые бумажки. Мне вспомнился анекдот, который рассказывал Хэндс. Коли пощадивший крысу RF-капитан превратился в такого смотрителя, не диво, что он с горя помер.
Мистер Смоллет застыл у стены. Его молодое лицо стало как будто еще моложе; огоньки в глазах тлели глуше, чем у пришельцев.
Нас рассматривали – долго, придирчиво. Горящие взгляды утыкались в лицо, просверливали насквозь, добирались до самого донца, переползали с одного человека на другого. У меня по коже бегали мурашки; сбоку придвинулся Том, прижался к плечу.
– Ничего, ребята, скоро они уйдут, – ободряюще прошептал Крис Делл.
Скорей бы.
Один из смотрителей – тот, что с седыми висками – внезапно шагнул вперед. Глаза у него светились желтым. Он чуть пригнулся, всматриваясь в кого-то. Я оглянулся. Под этим горящим взглядом напряженно выпрямился Сильвер, впился пальцами в задергавшегося поюна.
– Джордж Грей! – прозвучал натянутый, звенящий голос планет-стрелка. – Дядя Джордж!
Смотритель повернул голову; желтые глаза отыскивали Тома Грея. Планет-стрелок встал с места. Девичий румянец схлынул со щек, мышцы шеи напряглись, и я неожиданно понял, что Грей лет на пять старше, чем я полагал.
– Дядя Джордж… Что ж вы?
Желтый огонь полоснул его по лицу. Бывший капитан «Звездного охотника» отвернулся от племянника и вновь уставился на Сильвера. Нечеловеческий пылающий взгляд как будто пытался выдернуть его из кресла, притянуть к шеренге смотрителей.
